Последняя вечность войны

– Потому что война, – ответил Симанин.

– Опять? – «Мюнхаузен» подошёл поближе и присел на каменную полку с гробами.

– Да, – сказал Симанин, – Гитлер ваш напал, вот мы и пришли… А откуда вы знаете русский?

«Мюнхаузен» улыбнулся.

– Состоял при посольстве, – доложил он, – В Петербурге. А до этого вместе с императором Александром воевал Бонапарта.

– Так вы такой старый… – вырвалось у Симанина.

– Я уже не старый, – усмехнулся в седые усы «Мюнхаузен», – Как вы успели заметить, я лежу в этом склепе… Вернее, лежал. Вообще, вам не кажется, что это немножко через край, когда тебя выбрасывают из собственного гроба?

– Ну, так это же – нацисты, – сказал Симанин, – Им что живые, что мёртвые…

В следующее мгновение, Василий обнаружил, что сидит в асолютной темноте, и «Мюнхаузен» бесследно исчез. Прислушавшись некоторое время к тишине склепа, Симанин на ощупь вновь отыскал немецкого солдата. Тот невнятно сопел. Спичек больше не было.

– Ты давай, Фриц, не сдавайся! – сказал Симанин солдату, – Выберемся как-нибудь.

Немец не ответил. Похлопав солдата по карманам, Симанин с сожалением констатировал:

– Спичек у тебя нет..

– Найн… – едва слышно печально вздохнул немецкий солдат.

– Что ж вы, как собаки, друг в друга стреляете? – спросил Симанин.

Немец опять только вздохнул…

В этот момент в голубоватом свете появилась усатая физиномия «Мюнхаузена».

– Немецкий зольдат проигрывает, потому что не знает, когда нужно сдаваться, – сказал тот.

В странном голубом свете исходящем от «Мюнхаузена» Симанин довольно отчётливо мог разглядеть и склеп, и раненого немецкого солдата. На высказывание «Мюнхаузена» тот отреагировал чуть заметным покачиванием головы и едва слышным «найн»…

– Поверьте, мне, молодой человек, – продолжал «Мюнхаузен», – Я знаю, что говорю.

Тут немецкий солдат приподнял голову и выдал какую-то фразу на немецком, которую Симанин, разумеется, совершенно не понял. «Мюнхаузен» ответил тоже что-то на немецком, потом рассмеялся, повернулся к Симанину и добавил по-русски:

– …А рюсский зольдат побеждает, потому что не знает, когда нужно сдаваться.

– Да, мы не сдаёмся, – чисто машинально ответил Симанин, а про себя постарался понять услышанное, но, видно, старик уже давно был не в своём уме…

Впрочем, «Мюнхаузен», казалось, не расслышал ответа Симанина и воодушевлённо продолжал:

– Вот имеем ситуацию: мы все умерли и сидим в гробнице. Что будет делать немецкий зольдат? Правильно – быть на посту и охранять вверенное ему имущество; я имею в виду золото, которое сейчас лежит в моём гробу. А что будет делать рюсский зольдат?

Симанину разговор совершенно не нравился и он отрицательно помотал головой.

– Я вам тут ничего охранять не нанимался! – решительно сказал он.

– Вот как? – «Мюнхаузен» громко засмеялся, – И что же будет делать рюсский зольдат?

– Выбираться отсюда буду! – ответил Симанин.

Не прекращая смеяться, «Мюнхаузен» растворился во мраке унося с собой то странное голубоватое сияние, которое худо-бедно, но всё-таки освещало склеп. Оказавшись снова в абсолютной темноте, Симанин по памяти нашарил руками у вырытого им колодца сапёрную лопатку и штык-нож. Решив, что копать туннель наружу будет проще как можно ближе к потолку склепа, он на ощупь взобрался на каменную полку и, упираясь ногами в невидимую в темноте стену, с трудом отодвинул лежавший на полке гроб в сторону, пока тот не упёрся в другой гроб. Теперь на полке у дальней стенки склепа получилось метра полтора свободного пространства, необходимого для работы. Тщательно обшарив стену, Василий начал методично расковыривать щели между известняковыми блоками. Из-за столетий сырости известняк размягчился и теперь был достаточно рыхлым и слоистым, чтобы орудуя стальным ножом можно было отковыривать пусть небольшие, но кусочки…

Изрядно устав, Симанин всё же раскрошил по периметру один из блоков, а потом расшатал его и вытащил из стены. За кладкой оказалась глинистая земля, холодная и влажная. Несколько раз Василий спускался с полки чтобы попить из «колодца», как он про себя называл вырытую им ранее яму на полу, и на дне которой собиралась неглубокая лужица воды. Раскачать и выковырять из стены следующие пять-шесть камней оказалось уже проще, особенно когда их можно было отжимать сапёрной лопаткой, орудуя ею как рычагом. Словно крот, Симанин знал уже наизусть, где край каменной полки, где стоят ближайшие гробы, и куда надо отбрасывать выломанные из стены камни и землю, чтобы те не попадали в «колодец» с водой. Работал Василий с закрытыми глазами – во-первых, в склепе всё равно было темно, а во-вторых, каменная крошка и земля не попадали в глаза. Несколько раз где-то рядом слышался голос «Мюнхаузена», тот то говорил что-то на немецком (наверное, раненому солдату), то обращался к Василию по-русски с ироничными комментариями: «Нет-нет, рюсский зольдат! Если бы из могилы можно было так легко выбраться – кто бы там тогда оставался? Ordnung muss sein – во всём должен быть порядок. Мы с вами мертвы – значит нам надо оставаться в могиле… Ай-ай, рюсский зольдат не слушает!»

Василий засыпал и просыпался в абсолютной темноте. Он уже не сображал, где сны, а где реальность. Поэтому проснувшись однажды от того, что кто-то совсем рядом громко говорил по-немецки, он не испугался – ведь это мог быть и сон. В голубоватом свете Симанин разглядел «Мюнхаузена» – тот сидел на каменной полке, и перед ним стоял какой-то темноволосый мужчина в чёрном фраке и чёрных брюках. Василий видел его со спины. «Мюнхаузен» жутко ругался, размахивал руками и постоянно повторял «Дойчланд», «дойче»… Человек во фраке стоял понуро опустив голову и молчал. Наконец, «Мюнхаузен» замолчал, и голубой свет начал понемногу темнеть – так всегда бывало, перед тем, как барон исчезал, и в склепе вновь воцарялась темнота. Человек во фраке повернулся и пошёл прямо на Симанина. Василий внезапно с ужасом узнал в нём Гитлера – те же усики, тот же цепкий внимательный взгляд… Но на это раз лицо фюрера было совершенно отрешённым и непроницаемым. Гитлер молча прошёл мимо Симанина и исчез в стене гробницы… «Значит – снится», – с облегчением подумал Симанин.

– К сожалению – нет, рюсский зольдат! – воскликнул тут же «Мюнхаузен», уже едва заметный в стремительно сгущавшейся темноте, – Это не сон. Теперь всё кончено…

– Что кончено? – спросил Симанин.

В этот момент синий свет окончательно погас, и его вопрос остался без ответа…

Туннель Симанин рыл сначала довольно круто вверх, но потом, чтобы уверенно лежать и работать дальше, сделал его более пологим. Припоминая глубину лестницы в склеп, он рассчитывал, что по вертикали ему придётся преодолеть не менее трёх метров, а при наклонном туннеле – получатся, возможно, и все шесть метров…

Прорыв около двух с половиной метров, Василий потерял штык-нож. Копая землю он уже особенно им не пользовался (почти всю работу можно было делать сапёрной лопаткой), но потеря ножа его сильно напугала. Обыскав наощупь всё вокруг, и ничего не обнаружив, Симанин решил подстраховаться. Сняв сапог и оторвав полоску от портянки, он привязал сапёрную лопатку к запястью правой руки. Он просто холодел при мысли, что и лопатка может так же бесследно исчезнуть, как и штык-нож…

«Мюнхаузен» уже давно не появлялся. Немецкий солдат, судя по всему, был тяжело ранен и не мог ничем помочь. Он обычно полулежал возле «колодца» и только иногда стонал или вздыхал, и тогда Симанин находил его наощупь и давал ему пить с ладони воду.

Напряжённая работа и усталость брали своё. Симанин уже давно не знал день сейчас или ночь, спал он несколько часов или только пару минут – вокруг были всё та же темнота и тишина. Наконец, в какой-то момент силы ему полностью отказали. Он выполз из туннеля, прилег на полу возле колодца и провалился в сон.

Проснулся он от какого-то движения в склепе. Увидеть что-то в темноте было невозможно, но явственно слышались осыпающаяся земля с полки и непонятное пыхтение со стороны туннеля – кто-то пробрался мимо Василия, влез на полку и пополз оттуда вверх по туннелю. Симанин машинально попытался нашарить рукой немецкого солдата, но того на месте не оказалось. Потом из туннелся донеслись ритмичные удары сапёрной лопатки по глинистому грунту и вниз посыпалась земляная крошка… Василий потянул за полоску от портянки, привязанную к правому запястью – лопатки на другом конце не оказалось. «Ну, наконец-то, помощь…» – подумал Симанин, снова обессиленно погружаясь в сон…

Когда Василий проснулся (или это просто был другой сон?), в склепе было тихо. Никаких звуков не доносилось из туннелся. Нащупав край «колодца», он зачерпнул воды и жадно напился.

– Эй, Фриц, ты где? – Василий окликнул немецкого солдата.

Никто не ответил. Тогда он пополз потихоньку вперёд, чтобы залезть на полку и проверить туннель – вдруг немцу всё-таки удалось закончить работу?

…И сразу же наткнулся на солдата.

– Вот ты где… – пробормотал Василий, – Не докопал ещё? Ну ничего, я продолжу… Лопата-то где?

Немец только вздохнул.

– Лопата! Где лопата? – Симанин осторожно потряс немца за плечо, – Господи, ну как по-немецки будет «лопата» ?

Убедившись на ощупь, что в руках у солдата ничего нет, и так и не получив никакого ответа, Василий сам полез в туннель.

Нет, туннель ещё не был закончен, но в самом конце Василий наткнулся коленкой на что-то твёрдое и острое – это была сапёрная лопатка! «Ну, хоть не потерял – и слава богу», – вздохнул он.

Продолжив копать, Василий вскоре ощутил, что в земле начали попадаться какие-то ниточки. Он даже не успел поразмышлять, что бы это такое могло быть, как передняя стенка туннеля обрушилась ему на голову…

Об этом моменте Василий, казалось, мечтал всю свою жизнь. Он уже даже и не помнил, что мог когда-то мечтать о чём-то другом. Однако, вместо столь желанного ослепительного солнечного света, впереди по-прежнему была чернота. На мгновение Василию показалось, что он всего лишь прорыл туннель в другой склеп, который был всего лишь больше и просторнее прежнего… Только вот ветер… Да, в его лицо подул ветер! И запахи – запах воды и запах свежести! И трава под руками! И бесконечный простор вокруг! Василий даже не обратил внимания, куда делась лопатка – он вывалился из туннеля наружу и пополз по траве, совсем чуть-чуть, всего пару метров, а потом перевернулся на спину и замер раскинув руки в стороны. Звёзд над ним не было, тёмное ночное небо было покрыто тучами. Заросшей щетиной щекой Василий чувствовал дуновение прохладного ветра справа. Глаза заполнились слезами, и он то ли уснул, то ли потерял сознание…