Защищая горизонт. Том 2

* * *

Я быстро удалялся вдаль по улице, оставляя за своей спиной длинную вереницу страхов, переживаний и странных мыслей, следы своих преступлений и невероятно высокую башню собственных сожалений. Я не смотрел назад, потому что боялся встретиться лицом к лицу с самим собой, с той частичкой своего прошлого, что ещё не до конца умерла, подпитываясь угасающими инстинктами. Я лишь мчался вперёд, шлёпая по мокрой мостовой, под равномерное шуршание автомобилей и разномастные разговоры проходящих мимо людей. Они неспешно гуляли по улицам, прикрываясь широкими зонтами, весело о чём-то болтали и совсем не хотели замечать, как мимо них на огромной скорости мчался человек, осуждаемый с головы до ног непрекращающимся дождём и под ужасной маской скорби на задумчивом лице.

Я свернул на соседнюю улицу и залез в первое попавшееся такси, которое стояло на обочине. Спустя несколько минут после того, как мы тронулись с места и поехали дальше по улице, я уже успел пожалеть, что сразу выпалил таксисту все свои планы по поиску таинственной дороги на озеро, располагавшееся где-то между центральной и спальной частями города, прямо на безлюдной части шоссе. Я по привычке сел на заднее сидение автомобиля и мог наблюдать в зеркале заднего вида, как водитель странно посматривал на меня, делал внимательный прищур и настороженный вид. Возможно, он принял меня за какого-то психа или маньяка, кто любил потешить себя видом свежеубиенного таксиста на безлюдном пустыре, а может, с опаской поглядывал на сумасшедшего больного, обожавшего ходить по улицам без зонта и посвятившего свою жизнь бесконечным теориям заговора. Сейчас мой водитель, скорее всего, усиленно размышлял, стоит ли меня сразу сдать Стражам или сначала отвезти бедного больного человека, куда он хочет, стрясти с него побольше денег за поездку, припугнув озёрными чудищами, и только потом обрушить на меня кару Основного закона. Боже мой, о чём я только думаю? Уверен, что таксист за свою долгую трудовую жизнь насмотрелся и наслушался куда более диких просьб и требований, и его уже ничего не могло поразить или испугать. Похоже, здесь только я один испытывал страх и дискомфорт. Но водитель, выслушав мои объяснения о том, чего я хочу, всё же впал в небольшую прострацию и пару минут соблюдал эту гнетущую и пугающую тишину.

Насколько я успел разглядеть своего извозчика, то им оказался обычный пожилой мужчина в стандартной фуражке таксистов со светоотражающей шахматной полоской, которая немного сползла с макушки набок и грозилась свалиться при каждой тряске. Немного побитый жизнью, морщинистый, с лёгкой небритостью, но, в целом, ничем не примечательный работящий житель города, коих можно встретить превеликое множество в спальных районах. У таких обычно своих забот хватает в жизни, чтобы не обращать внимания на придурковатых и холёных пассажиров из центральной части города; зато на них можно неплохо заработать, чтобы вернуться вечерком с работы и отдохнуть от смрада городской жизни со стаканом дешёвого вина. Судя по отёкшим глазам моего водителя, выпить он любил. Но мне ли его судить? Порой даже мне приходили ужасные мысли, желание забыться в плену пьянящего дурмана, залить всё, что я видел, все свои воспоминания очередным стаканом отвратительной горечи. Может, именно так люди пытаются перебить вкус собственной жизни, приглушить ноющее бессознательное, которое мечется как волк в клетке, сердито воет и скребётся изнутри, пытаясь вырваться на свободу. Очень часто мы с нарочитой радостью принимаем такие правила жизни, иногда напиваемся до беспамятства, не понимая, что побег от реальности не способен унять эту непонятную каждодневную боль.

У меня была своя замена такому дурману, особый вид духовной сивухи – вера в непогрешимость Основного закона и в священные догмы нового мира. Я смывал ими кровь со своего лица под громкие овации своих коллег, тешил иллюзиями свою гордость, а перед сном выпивал двойную дозу снотворного, чтобы попробовать уснуть и забыться до самого утра. Я считал, что бездумной покорностью смогу уничтожить Тьму, но на самом деле лишь взращивал её и позволял ей жить. С той самой ночи, как всё это началось, когда Кира разбудила меня и началась погоня за призраками этого мира, Тьма неожиданно дрогнула. Вся моя жизнь тронулась с места, покатилась под откос навстречу несущемуся на меня локомотиву, но я был рад сбежать от собственных цепей, чтобы хотя бы на миг протянуть руки к свету, – оно того стоило. Теперь же я смотрю на лицо таксиста, и мне становится очень жаль его. Остаётся только догадываться, от чего безуспешно бежал этот человек и в цепкие лапы какой Тьмы он бросал себя каждую ночь.

– Простите, я немного не понял, так что же мы всё-таки ищем? – внезапно, но осторожно спросил таксист, совершив при этом крутой вираж на очередную улицу, ведущую к трассе между частями города.

– Озеро святой Марии, – безучастно ответил я, всё ещё боясь сболтнуть лишнего, чтобы меня не высадили на обочине или того хуже.

– Это я понял. – Таксист почесал у себя в затылке. – Но не помню, чтобы у нас вообще было озеро.

– Было, – с придыханием ответил я, – на западе от города. Где-то на трассе между спальной и центральной частью должна быть просёлочная дорога, вот её нужно найти.

Водитель недовольно крякнул и даже на секунду повернул голову назад, чтобы напрямую заглянуть в мои глаза и найти там хотя бы тень от шутки, но, на его беду, я был мрачен и серьёзен как никогда.

– Вы меня, конечно, простите, – издалека начал мужчина, с каждым словом повышая свой голос и эмоциональный окрас речи, – но я уже два десятка лет работаю водителем такси. Я исколесил каждую улочку не одну сотню раз и знаю здесь каждый закоулок. Вы даже представить себе не можете, где я бывал и каких мерзостей насмотрелся. В какие дыры приходилось заезжать, куда даже длинные руки Стражей не всегда дотягиваются. Я это к тому, что видел всё и всех, каждый уголок Системы, от самого центра до сточных канав с дешёвыми проститутками и наркоманами, и, уж поверьте мне, я никогда не слышал ни о каком озере или съезде с трассы. Там ничего нет. Поля да леса до самого горизонта, а сама трасса прямая, как извилины тех, кто вдолбил вам подобные глупости!

От такой неожиданной и завуалированной агрессии я пришёл в некоторое замешательство. Теперь я стал побаиваться этого таксиста, уж слишком он оказался неуравновешенным и дерзким. С такими людьми стоит быть настороже. Я догадывался, что подобному поведению может способствовать наркотическая ломка, в том числе от острой алкогольной зависимости, но я пока предостерёг себя от дальнейших выводов.

– И всё же я должен хотя бы попытаться его найти, – тихо и спокойно ответил я. – Я должен узнать правду.

Последняя фраза была явно опрометчивой, но я уже пребывал в отстранённой задумчивости и говорил больше сам с собой. Некоторое время после моего ответа водитель такси сидел молча и в странном напряжении, но эта тягостная тишина, словно моль, проедала пространство между нами. Я ощущал, как внутри мужчины что-то росло, огромный ком возмущения и страха, что увеличивался с каждым его вздохом. Мне постоянно чудилось, что он вот-вот выпустит руль из своих рук, резко повернётся ко мне и начнёт избивать. Таксист ёрзал на сидении, переключал скорости и спустя пару минут всё-таки выехал на трассу и помчался прочь от центральной части города.

– Вот здесь помедленнее, пожалуйста, и прижмитесь к правой обочине, попробую обнаружить съезд на просёлочную дорогу, – осторожно попросил я.

Но водитель неожиданно облокотился на спинку соседнего кресла, оставив на руле только одну руку и, активно жестикулируя, снова повернулся ко мне, почти не обращая внимания на дорогу. Тут я понял, в чём причина такого развязного поведения этого человека. Всё, что он пытался донести о своих весёлых рабочих буднях, о дне общества, что он наблюдал каждый день, всё это было правдой, и он прямое тому доказательство. Он как странная и пугающая карикатура, которая явила собой отражение всего того пласта общества, среди кого он был вынужден жить все эти годы. Всё это извращённое нутро некогда великого прошлого находит себя в том числе и в нас самих. Каждый день, встречаясь с тьмой, повсюду окружающей нас, мы постепенно теряем весь свет, что несём в себе с юности. Этот мужчина привык жить среди отбросов, видеть каждый день ужасающие картины тлеющего общества, он слился с ним и незаметно для себя стал с ним единым целым, он перестал отдавать отчёт в своих действиях. Он ругает мир вокруг, людей, порицает их поведение и образы жизни, он с надменным самолюбованием возвышается над всеми, но при этом сам давно превратился в чудовище с чёрной высушенной душой, как печальный памятник своей жизни. И сейчас мне стало немного не по себе сидеть в одной машине с подобным человеком. Он вызывал некоторое омерзение, брезгливость, будто всё моё естество противилось находиться рядом с ним и отчаянно скрывало последние остатки света, за которыми он уже протянул свои жадные лапы. Я больше не хочу смотреть в бездну, я хочу, наконец, увидеть небо!

– Я вот, что тебе скажу, – агрессивно продолжил таксист, немного повышая голос и переходя на ты, окончательно выпуская из своих рук последние остатки напускного этикета. – Знаю я таких, как ты, вечно что-то ищете, постоянно вам что-то нужно, до всего надо докопаться, всё-то вас не устраивает. Хочу это, хочу то. Был у меня однажды такой знакомый, тоже всё бредил похожими идеями, правду он, видите ли, искал. Такой же напыщенный индюк… как индюк и закончил. Пропал он с концами, много лет его не видывал. Доискался этот придурок правды. Наши поговаривали, что это Стражи его забрали, вот так просто, пришли однажды ночью – и не стало этого горе-искателя. Отключили его, одним словом, или из Системы выперли прогуляться с голой задницей по радиоактивным пустошам. Кто теперь знает? Вот и тебя туда вытурят за твои глупости, вот увидишь!

– А что в этом плохого? – я старался не реагировать на его оскорбления и излишние фамильярности.

– В том, чтобы по пустыне бегать и светиться, как лампочка? Ха! – водитель грубо усмехнулся.

– Нет, в том, что вы называете глупостями?

Водитель снова бросил на меня свой пренебрежительный взгляд и всеми силами сдерживал в себе желание ударить мне в лицо, которое уже давно стало непреодолимым спутником всей его жизни, источником неиссякаемой ненависти к человечеству и к каждому отдельному пассажиру.

– Вот скажи мне, парень, кем ты работаешь? – надменно спросил таксист, чуть прищурившись хитрым взглядом.

– Я? – несколько растерявшись, переспросил я. – Хм, как бы так сказать… уборщик мусора, в общем. Правда, уже бывший.

– Да ты не стесняйся, уборщик так уборщик, хорошая профессия, да и вообще все профессии хороши, пока ты приносишь пользу обществу. А почему бывший? Что, уже вытурили за эти твои глупости? Ха, а я про что говорил? Это ты ещё мягко отделался. Эх, вот что вы всё лезете в каждую щель, почему вам спокойно-то не живётся? Работай себе уборщиком, приноси пользу городу и бед не знай. Вот из-за таких, как вы, проклятых тунеядцев, паразитов, не желающих просто жить и работать, мы и живём в подобной клоаке с проститутками и бандитами!

Таксист с омерзением сделал вид, что плюнул через левое плечо, а потом посмотрел в зеркало заднего вида, ожидая моей реакции. Но я в ответ только чуть слышно хмыкнул себе под нос, возмущённый в душе его словами, но при этом старательно разглядывал дорогу и пейзаж за окном. Несмотря на буйный нрав и петушиный гонор, водитель оказался сам зажат в тиски собственной идеологии примерного работника. Он злился, ругался, обзывал меня последними словами и всячески нарушал свой незримый кодекс таксиста, предписывающий ему расстилаться перед клиентами в напущенной любезности. Но всё это – бессильная злоба загнанного в угол зверя, придавленного собственной жизнью, которую он так старательно пытался оправдать передо мной. Нет, он не пытался очернить меня, укорить в неведомых грехах перед обществом или воззвать к моей совести, даже если он сам так считал. На самом деле он отчаянно пытался найти оправдание для себя самого, скрыть зловоние гниющей жизни и тот кошмар, от которого он никак не мог проснуться. Поэтому, несмотря на источаемую злобу, он послушно выполнял мои требования и продолжал неспешно вести автомобиль по правому краю трассы между частями города.

Слева и справа от дороги тянулось широкое поле невысокой пожухлой травы, устилающей всё пространство вокруг трассы желтовато-бурым ковром. А где-то там, почти у самого горизонта, виднелась густая полоса непроглядного леса, куда и упиралось это бескрайнее травяное поле. Сейчас, когда небо затянулось огромной серой массой облаков, постоянно генерирующих потоки дождя, холодные струи орошали это мёртвое поле и скрывали горизонт за сизой туманной дымкой, вследствии чего кромка леса совсем расплывалась, превращаясь в трудноразличимое тёмное пятно.

– Как вы думаете, – задумчиво спросил я, продолжая игнорировать потоки желчи в свою сторону и указывая пальцем через боковое окно, – там действительно есть лес? Кто-нибудь пытался до него дойти? Или это всего лишь иллюзия, искусственная граница нашей Системы?

– Ты опять за своё? – Водитель скривился в страшной гримасе и нервно поправил свой головной убор. – Снова тянет до всего докопаться?

– Вот вы сказали, – перебил я таксиста, – что важно исполнять свой долг, работать на общее благо, что из-за таких, как я, Система находится в упадке. А вы не думали, что это именно ваше молчаливое согласие, послушное выполнение своей работы консервируют текущее положение? Что именно вы, а не я, то связующее звено в огромной цепи послушания, утаскивающей Систему на дно. Вы же не знаете этого?

– Что-о?! – взревел водитель, повернувшись ко мне всем корпусом и бросив презрительный взгляд. Не знаю, что было в нём больше в эту минуту: злости или растерянности. – Ты тоже этого не знаешь!

– Но я хотя бы пытаюсь узнать, – парировал я. – Вы же, напротив, отвергаете всякие поиски, всякое желание достичь правды, а всё потому, что вы боитесь. Да, именно так. Вы ругаете общество, людей вокруг себя, вы ненавидите саму жизнь и хотите перемен, но одновременно вы смертельно боитесь их, любых изменений в вашей жизни. Вы до того задавлены своим текущим положением, что каждый день всё больше разочаровываетесь в людях и в самой жизни. Вы не видите дороги к лучшему, для вас за любым поворотом только новый виток неприятностей, и вы до того привыкли к ним, привыкли уживаться с проблемами, что стали бояться всего нового, страшитесь, что новый виток жизни принесёт ещё худшие страдания. И поэтому вы бежите от перемен, боитесь, что станет только хуже, начинаете придумывать оправдания своему положению и всячески защищать свою унизительную жизнь. Мы ведь пришли сюда, в Систему, чтобы построить новое общество, чтобы стать лучше, чем были когда-то. Вы забыли об этом?

– Ты смотри, как запел, – издевательским тоном ответил таксист. – Старые избитые мантры про светлое будущее, тьфу. Слышали, знаем. Я смотрю, у тебя язык-то подвешен, вон какие речи задвигаешь, надо было тебе в Стражи идти, там любят таких сосунков, летающих в своих грёзах, а нас уже такими словесами не проведёшь. Хлебнули мы достаточно вашего светлого будущего, хватит! Вот скажи мне, парень, ещё кое-что: у тебя есть семья, дети?

Я отрицательно покачал головой.

– Оно и видно, – брезгливо продолжил таксист. – А у меня вот есть, понимаешь? Жена и две маленькие дочки, которых я вынужден всем обеспечивать, кормить, одевать, дать моим дочуркам хоть какое-то будущее…

– Будущее?! – перебил я водителя своим возмущённым саркастическим выдохом.

– Да, будущее! Кто им всё это даст? Ты, уборщик? Стражи с их длинными языками о райских кущах за горизонтом? Может, эти надменные пижоны из клубов? Кто? Я вынужден думать о них, работать изо дня в день, не лезть, куда не следует, а просто выполнять свою работу. Что будет, если у меня отнимут мой единственный заработок? Если бы у тебя была семья, то ты бы меня понял и выбросил из головы всякую блажь. Знаю я таких, как ты, прекрасно знаю.

– То есть всё, как всегда, упирается в деньги? За очередную миску похлёбки вы готовы вытерпеть любые трудности, смириться с надзирателем за своей спиной, с визгом плети, что ежедневно рассекает воздух. Вы даже готовы смириться с тысячами загубленных жизней, что не смогли, как вы, удержаться на месте или не вынесли груза совести за Систему? Всё это ради возможности протянуть ещё один день под дождём?

– Что ты несёшь, парень? Какой дождь, какие надзиратели, ты что, болен? Я тебе про простые проблемы жизни, про выживание, а ты…

– Выживание – отличное слово. – Я покачал головой и снова отвернулся в боковое окно, за которым медленно ползло грязно-бурое поле умирающей травы. – Как я и думал, вы теперь даже не замечаете этого дождя, не пытаетесь понять его, вы теперь просто… выживаете. Нет у ваших детей будущего, этого вы не способны понять. Вы настолько увлеклись днём сегодняшним, настолько втянулись в эту жизнь с её проблемами, что уже принимаете их за данность, за основу любой жизни. Ваше соглашательство и губит Систему. Не я, желающий каких-то изменений, ищущий ответы или мечтающий о будущем, и даже не Стражи, заклавшие свои жизни на алтаре общей судьбы человечества, а именно вы со своим крайне узколобым и мещанским сознанием уничтожите всё до основания. Даже не вы конкретно, а все вы, толпа одиночек-эгоистов, мечтающих только о своём замкнутом мирке, возвели свою жизнь в культ, в жертву которого готовы положить бесчисленное количество других таких же семей. Вашего ума хватает только на удовлетворения низменных потребностей, а ваши глаза абсолютно слепы и ничего не видят за пределами стен вашего собственного дома.

– Эй, ты чего, совсем офонарел, парень, чего грубишь?! – возмутился таксист, но его голос испуганно дрогнул, потерял дерзкие нотки, а в глазах появилась растерянность.

– Заткнитесь и послушайте! Вы смело заявляете мне о некоем будущем для ваших детей, но не хотите понять, что ваша жизнь немыслима без существования всей Системы, именно в ней будут жить и расти ваши дети, именно она будет воспитывать их в худших традициях бандитских подворотен, именно Система, которую вы так незаслуженно игнорируете, уничтожит, раздавит их впоследствии как людей. Вот вы никогда не задумывались, зачем вы вообще существуете? А? Чтобы кормить своих детей, жену? Безусловно, это важное дело, но вся ваша жизнь сводится исключительно к этому придатку – быть простым рабочим винтиком, где сила вашего разума без остатка поглощается Системой, а взамен вам даются лишь пустые и безликие цифры на вашем счету. Вы идёте домой, наполняете на эти деньги своё брюхо, а затем всё повторяется снова и снова, каждый день. Вы боитесь потерять тёплое место для своих задниц здесь и сейчас, но не способны заглянуть в будущее, хотя бы на пару лет вперёд. Ваших детей ждёт нечто ужаснее, чем голод после временной потери работы, это медленное и мучительное существование в тех же бездушных жерновах жизни. Кто вспомнит о вас через много лет, кто скажет спасибо за то, что вы были в этом мире? Скорее вы будете прокляты вашими внуками за тот мир, что вы оставили после себя. Наша жизнь проходит, моя и ваша, каждую секунду мы теряем её на бесполезные вещи. Вы крутите баранку, ругаете всех вокруг, чтобы потом прийти домой и забыться в пьяном угаре, а я вот пытаюсь что-то сделать, найти хоть какие-то ответы. Пусть у меня никогда не будет семьи, как у вас, пусть меня не поймут при жизни, но следующие поколения вспомнят о таких, как я, пусть и не поимённо, но обязательно вспомнят и скажут спасибо. Скажут, что именно такие люди, которые к чему-то стремились, учились, искали ответы на вопросы жизни, именно они своими маленькими, скромными человеческими шажками двигали это огромное и неповоротливое колесо истории. И когда я сам встречусь с неминуемым концом, то хочу быть уверен, что сделал всё возможное для этого и что жизнь не прошла зря…

Я совсем распалился, ушёл в пространные рассуждения, при этом водитель странно притих и уже внимательно слушал мою тираду, которую я произносил очень размеренно, тщательно подбирая слова. Ход моих мыслей прервала странная проплешина, внезапно возникшая посреди монотонной картины бескрайнего поля и пролетевшая перед моим взглядом.

– Стойте! – возбуждённо воскликнул я. – Вот здесь, остановите!

Водитель вышел из глубокого ступора, куда его молотом загнали мои слова, и нажал на тормоза. Когда автомобиль остановился, я расплатился за проезд, поблагодарил водителя, но тот ничего не ответил и больше не желал смотреть в мою сторону. Тогда я выскочил из машины на обочину и поспешил обратно, шлёпая по сырому асфальту трассы. Таксист ещё некоторое время стоял неподвижно на краю дороги, вероятно, размышляя над тем, сообщить ли обо мне ближайшему Наблюдателю или уехать от такого странного пассажира от греха подальше. Но стоит ли винить таких, как он? Люди настолько привыкли к своему размеренному темпу жизни, к повторяющимся однообразным действиям, что любой человек, кто ведёт себя несколько иначе, говорит им, что они живут неправильно, видится для них полным сумасшедшим. Хотя мне ли судить? Возможно, так оно и есть.

Через сто метров прогулки в обратную сторону я всё-таки нашёл то место, мимолётно промчавшееся перед окном автомобиля. Неширокая песчаная дорога прямой стрелой уходила далеко на запад от шоссе и терялась где-то в тумане вместе с тёмной полоской леса на горизонте. Скорее, это походило на трудноразличимую от времени тропинку, сильно заросшую пожухлой травой вперемешку с бурым слоем глины. Всё это превратило остатки местной дорожки в непроходимую кашу из песка, грязи и погибшей растительности. Почему я раньше не замечал этого? Хотя сложно обнаружить среди бескрайнего монотонного поля слабую проредь старой заросшей тропы, по которой уже много лет никто не ходил.

Позади меня на большой скорости проносились автомобили, громко шурша покрышками по мокрому асфальту, и мало кого удивлял одинокий человек, стоящий на обочине и мечтательно смотрящий куда-то вдаль сквозь призрачный горизонт. Центральная часть города осталась уже далеко позади, высокие здания тонули в серой дымке и прятались за шумным покрывалом из надоедливого дождя, а спальные районы только-только начинали стыдливо показывать свои первые грубые очертания сквозь сизый туман. Макс оказался прав: дорога к озеру находилась где-то по центру между частями города или, скорее, немного ближе к спальной части, главному потребителю таких простых семейных развлечений, как поход на природу, пусть и виртуальную.

Я ещё раз оглянулся, проследил за пролетающими мимо меня машинами и осторожно ступил на травяной покров рядом со старой просёлочной дорогой. Я не рискнул идти прямо по тропе, где легко увязнуть в грязи или разбить себе голову о ближайший камень, поскользнувшись на глинистой почве, и предпочёл пойти вдоль неё по более крепкой травяной поверхности. Каждый шаг, отдаляющий меня от трассы и привычной жизни, оказался невероятно тяжёлым. Необъяснимый страх сковывал все движения, мои инстинкты вопили и кололи в висках, но одновременно я испытал невероятное чувство и восторг от чего-то неизведанного, нового и немного пугающего, но неимоверно захватывающего дух. Я как маленький ребёнок, который делает свой первый шаг, мне страшно и тревожно, я ощущаю, будто сошёл не с трассы, а с дороги собственной жизни, разорвал какой-то порочный круг, который властвовал надо мной на протяжении всего времени. Мы день ото дня совершаем одни и те же действия, проезжаем мимо неизведанных мест и не обращаем внимания на кипящую вокруг жизнь. Каждый из нас как белка в колесе впадает в транс и не может выбраться из замкнутой ловушки. И чем больше человек к нему привыкает, чем больше навязывает себе определённый образ жизни, тем тяжелее сойти с этой дороги, сделать свой первый шаг в неизвестность, освободиться от гнёта собственных мыслей и своего бессмысленного существования.

Некоторое время я просто шёл вперёд, подгоняемый суетливым ненастьем. Я оставлял за собой вечно суетливый шум шоссе, и с каждым моим шагом он становился всё тише и тише, пока окончательно не растаял в шорохе холодных капель дождя. Они колотили по мне нескончаемой канонадой хлёстких ударов, шуршали по умирающей траве и пузырились в грязно-бурых оттенках глины под ногами. Вскоре незримая программа сотрёт их из этого мира и возродит где-то там наверху, среди печальных дюн серого неба, чтобы снова и снова повторить этот путь, вновь ударить меня по голове и попытаться обжечь мою кожу ледяными каплями.

Странный туман тем временем всё больше сковывал воздух, заполнял всё пространство и с каждым моим шагом всё сильнее властвовал над миром вокруг. Местность становилась всё непрогляднее и гуще, она сдавалась под натиском серо-молочной волны. Теперь шаги давались всё сложнее, воздух делался тягучим, холодным и каким-то безжизненным. Сначала этот туман поглотил тёмную полоску шоссе, что осталось позади меня, затем исчезли последние очертания высоток в центре города, пропал и вечно манящий горизонт из густой кромки леса. Спустя пару минут я ощутил, как в этом зловещем тумане, который обступил меня уже со всех сторон, пропали все звуки, он будто поглотил весь мир вокруг, отрезал меня от остальной Системы. Но я настойчиво продолжал идти вперёд даже тогда, когда видимость сократилась до пары метров перед моим носом; я уже с трудом различал просёлочную дорогу слева от меня и ступал наугад.

С очередным шагом в неизвестность на меня вдруг нахлынули порочные мысли и вязкими корнями начали опутывать мои ноги. Я принялся задавать вопросы самому себе. А что находится на краю Системы? Как далеко простирается симуляция нашего мира, сколько территории вокруг города успели сделать Творцы-основатели? И что будет, когда я найду эту границу, этот своеобразный конец света? Я упрусь в кирпичную стену или, может, сорвусь с обрыва в бездонную пропасть, и прежде, чем мою цифровую оболочку разметает в пыль, я успею укорить себя в ослином упрямстве? Может, та кромка леса, что видна на горизонте, и есть та самая граница, за которой никто не был? А может, её и вовсе не существует, а есть лишь этот туман, который так или иначе вернёт меня обратно, заставит снова выйти к трассе, только с восточной стороны? Наверное, я буду первым, кто совершит подобное «кругоСистемное» путешествие. Я даже усмехнулся своей догадке, но затем снова пришёл в ужас и почувствовал себя таким одиноким, брошенным, единственным человеком в целом мире. Все звуки пропали, растаяли в молочном тумане, но самое удивительное, что он поглотил даже дождь. Я взглянул наверх, туда, где раньше виднелось небо, но впервые за долгое время не почувствовал обжигающий ледяной душ на своём лице. Это было так прекрасно, словно я освободился от чего-то ужасного, что не давало мне жить все последние месяцы. Некоторое время я даже наслаждался этими первыми минутами безмятежности в моей жизни, продолжая смотреть на несуществующее небо. Весь мир вокруг растворился, оставив меня наедине с собой и унося все проблемы и весь тот груз, тяготивший меня день за днём. Я почувствовал, как сам начинаю растворяться в этой тишине. Я поплыл вслед за туманом и ощутил невероятную лёгкость в каждом мускуле своего тела, каждое движение стало таким простым и осмысленным.