Быть драконом

И тут же за «чудил» за «одноклеточных» поплатился. Паша, обидевшись не на шутку, откладывать в долгий ящик сатисфакцию не стал и провел серию энергичных ударов – слева, справа, слева, справа и еще раз слева. А когда он запыхался, до тех пор стоящий в стороне Толян сменил его и надбавил, чтобы мне мало не показалось.

Не показалось.

– Пока вы, пассионарии, меня тут в свой кайф рихтуете, там ребенку кровь пускают, – простонал я, когда вновь смог дышать. – Отпустите, и я его спасу. Иначе локти потом искусаете. Только уже поздно будет.

Паша понял меня превратно:

– Значит, сука, все-таки знаешь, где пацан! – И приказал напарнику: – А ну-ка, Толян, давай тащи сюда паяльную. Сейчас он нам все расскажет.

Жирный колобок будто ждал этого приказа, одобрительно хрюкнул и куда-то подорвался.

– Дурак ты, Паша, – стараясь не потерять сознание, сказал я.

Вконец разъярившийся борец хотел отвесить мне очередную плюху, уже даже замахнулся, но тут у него в кармане зазвонил телефон.

– Слушаю, – ответил Паша, выудив из кармана трубку. – Да… Нет… Его Толян Фуфлыжник от офиса вел. Что?.. Нет, пока молчит. А?.. Нет-нет. Знает. Гадом буду, знает. А?.. Ага… Понял. Жду.

Спрятав телефон, Паша доверительно и не без злорадства сообщил:

– Хана тебе, фокусник. Через полчаса Босс подкатит, будет твои кишки себе на кулак наматывать.

Слова «кишки» он произнес с ударением на первый слог. Вышло смешно. При иных обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялся, но сейчас мне было не до смеха.

– Полчаса – это слишком много, – прикинул я вслух. – Так не пойдет.

Паша повернул ко мне свое поломанное ухо:

– Чего-чего ты там, сука, шепчешь?

– Ничего, – ответил я, а потом приказал: – Посмотри мне в глаза.

Паша конечно же посмотрел (все всегда смотрят), огреб порцию свечения и в тот же миг превратился в соляной столб. Мою же грудь пронзила боль, какую и врагу не пожелаешь. Так скрутило, что не дай Сила. Даже вырвало.

Такая уж особенность у взгляда дракона – за его применение нагон расплачивается собственным здоровьем. Без очков ходили бы – сгорали бы за сутки.

Тем временем, сжимая паяльную лампу, в мастерскую вкатился Толян Фуфлыжник. Увидел Пашу и озадачился его не совсем естественной позой.

– Что за фигня?

После чего перевел взгляд с Паши на меня, увидел вместо глаз расплавленное золото в глазницах и на три-четыре ближайших часа тоже стал манекеном.

Когда вторая – не такая сильная, но более длительная – волна обжигающего огня схлынула, я приступил к многоходовой операции по собственному спасению. И тут, надо сказать, мне пришлось проявить чудеса цирковой акробатики. Дэвид Копперфильд, увидев эти мои выкрутасы, сдох бы от зависти. А все остальные – со смеху.

Для начала я разорвал веревки на руках (далось легко, такой фокус для нагона – пустяк), потом раскачался и, добившись нужной амплитуды, схватил швабру, оставленную каким-то добрым человеком у станка балансировки колес. На швабру намотал провод блока управления краном. Потянул к себе. С третьего раза нашел нужный тумблер и аккуратно – майна, майна, майна – опустил себя на бетонный пол. Освободил ноги от пут, после чего сразу – хотя и не без труда, но все-таки – поднялся.

Какое-то время просто стоял, привыкая к нормальному положению тела, потом, разминая затекшие мышцы, сделал несколько осторожных наклонов. Присел. Встал. Прислушался к себе.

В общем и целом все было в порядке, только частности подводили: голова гудела и при каждом резком движении возникала боль в груди. Однако на такие пустяки мужественные нагоны (а других не бывает) внимания не обращают. Высморкаются, вытрут нос и топают туда, куда наметили.

Я и потопал.

Тщательно обыскав Пашу, нашел за поясом свой кольт, а во внутреннем кармане пиджака – родной мобильный. Понимая, что мой болид так и стоит у дома Антонины Лихониной, я стал искать ключи от их тачки, не такси же было вызывать. У Паши в карманах никаких ключей не оказалось. А вот у Толяна нашлись и были незамедлительно изъяты. Больше мне от господ бандитов ничего нужно не было. Все что нужно взял. Мелькнула, правда, шальная мыслишка снять и с того и с другого портки и отходить древком швабры, но была тут же отброшена за неимением времени. Хотя, конечно, руки чесались. Еле-еле сдержался. Бросил им на прощание: «Не скучайте, пассионарии» и, прихрамывая на обе ноги, поковылял на выход.

Уже в дверях вспомнил про очки. Пришлось вернуться и потратить на их поиск еще полминуты. Такая вот незадача.

Зато экспроприированный «мерс» летел ласточкой, и уже в двадцать три часа двадцать три минуты я был у Альбины.

– Что с тобой? – спросила ведьма, когда я ворвался в квартиру.

– Ничего, – ответил я. – Один раз, правда, убили, два раза каким-то дубьем по голове съездили, ребро еще сломали. А так ничего.

– Нашел гадов?

– Гадов – пока нет. А вот это вот – да.

Я протянул ей бирку и, решив, что такое объяснение будет самым скорым, процитировал Николая Гумилева:

Она колдует тихой ночью
У потемневшего окна
И страстно хочет, чтоб воочью
Ей тайна сделалась видна.

Альбина все поняла, никаких вопросов задавать не стала, выхватила лоскуток и устремилась в комнату.

Ведьма прекрасно знала, что нужно делать, и умела это делать. Моя помощь не требовалась. Единственное, о чем я ее попросил, так это чтобы отработала как можно быстрее.

– Не дура, соображаю, – сказала она, а сама уже поджигала лоскуток. Опустив его в хрустальный кубок, попросила: – Ты бы пока вышел, дракон.

– Меня уже нет, – сказал я и поплелся на кухню.

Но несколько слов все-таки услышал:

– Аскар, Шалим, Тангир, Вени, Вени, Вени, Трамп…

Произнося заклинание и вдыхая дым тлеющей клеенки, Альбина начала вводить себя в транс.

Пока ведьма искала ребенка, я стоял в кухне у открытого окна и курил. Свои сигареты у меня давно закончились, курил хозяйские. Оказались с ментолом. Противно, но что поделать.

Пепел я стряхивал за окно, он падал вниз и таял в матовом свете подрагивающего фонаря.

Вот так и мы, меланхолично думал я. Летим-летим куда-то вниз, а потом исчезаем.

На дворе стояла непутевая городская ночь, дневная жара ушла, но было так душно, как бывает душно перед хорошим дождем. Воздух пах бензином, жженой резиной и скошенной травой. На душе было муторно.

Выкурив до фильтра две сигареты, я потянулся за третьей, но тут меня позвала Альбина, и я пошел в комнату.

Ведьма стояла у зашторенного окна спиной к двери.