Быть драконом

– Они на кладбище, – сказала она, не оборачиваясь.

– На каком? – уточнил я.

– На том, что в Предместье.

Кинув взгляд на часы (было уже двадцать три двадцать восемь), я дал себе отмашку:

– Первый, пошел!

И устремился в коридор.

– Успеешь? – спросила Альбина, проследовав за мной.

– Должен.

Ответил и обернулся, желая подбодрить. Альбина этого явно не ожидала. Закрыв лицо руками, она рухнула на корточки и взмолилась:

– Не смотри на меня, дракон! Ради Силы, не смотри!

Но было поздно.

Я уже увидел, в какую уродливую и седую старуху она превратилась. Мое сердце, лежащее на улице Марата, сжалось от сострадания, а холодный ум выдал сияние: дороговато нам порой обходятся собственные ошибки.

Вышел я, не прощаясь, а через полминуты уже выруливал со двора.

Выехав из колдобистых переулков на площадь Декабристов, я решился и позвонил в офис Тюрина. Не думал, что там кто-то есть, звонил чисто наудачу. Удача не подвела.

– Да, – ответил мужской голос.

– Я насчет похищенного ребенка, – упредил я все возможные вопросы. – Моя фамилия Тугарин.

Мужик на том конце провода здорово напрягся:

– Слушаю.

– Определитель есть?

– Да.

– Пусть Большой Босс выйдет на этот номер. Только срочно.

Тюрин перезвонил через несколько минут (я к тому моменту проносился мимо Дома офицеров). По своему обыкновению Большой Босс попытался перехватить контроль над ситуацией.

– Твои условия? – сказал он спокойным, чуть глуховатым голосом.

– Угомонись, Иосиф Викторович, – охладил я его порыв. – Я твоего ребенка не трогал.

– А кто?

– Есть один псих. Только сейчас вопрос «кто?» не актуален. Сейчас актуален вопрос «где?».

– И где?

– На кладбище в Предместье.

– Какого… – начал было он.

Но я его оборвал:

– Спокойно, Иосиф Викторович. Ребенок жив. Если поторопимся, и дальше будет жить. Я уже лечу. Обещаю сделать все, что в моих силах, но и ты уж давай постарайся.

Сообщив все, что хотел сообщить, я сразу отключился, сосредоточился на дороге, сжал крепче руль и добавил скорости.

Выжимал я из движка все что можно и даже больше, но, когда подъехал к воротам кладбища, было уже без семи двенадцать.

И ворота и калитка были заперты, я посигналил, но никто не подошел. Пришлось – старость не радость – перебираться через забор. Куда деваться, перевалил. И даже штаны не порвал.

Пробегая мимо сторожки, понял, почему охранник не вышел. Он не мог. Его расстреляли. Просто-напросто расстреляли. Видимо, среагировал бедняга на лай собаки, выглянул и, слова не успев сказать, получил три раза по девять. Так и остался лежать у крыльца с неестественно подогнутой ногой.

И дворнягу его тоже убили. Она лежала в конце кровавой полосы дальше по главной аллее. Похоже, ползла за ворогом до тех пор, пока окончательно не истекла кровью.

Хорошая смерть, подумал я, оббегая доблестную псину. Если, конечно, прилагательное «хорошая» вообще можно приставить к существительному «смерть».

Вокруг было тихо, как и должно быть ночью в таком месте. Даже птицы не трещали. Только местные тополя, корявые и неухоженные, дружно шумели на ветру. А ветер усиливался. Небо затягивало тучами, и луна все реже высвечивала своим неверным светом скорбные холмы погоста. В воздухе все явственней пахло грозой.

Я бежал по главной аллее, вертел головой и пытался высмотреть среди деревьев, оград и крестов тех, кого должен был остановить. Добрался до самого конца – до заваленного мусором забора, но так никого и не обнаружил. Глянул на часы. До полуночи оставалось четыре минуты. Впору было отчаяться.

Кому угодно, только не дракону.

Понимая, что бессистемно тыкаться по боковым аллеям не имеет смысла, я развернулся и побежал назад. Добравшись до центральной развилки, остановился, замер и превратился в слух.

И, слава Силе, услышал.

Откуда-то с юга-востока доносился тихий, ни на что не похожий звук. И я пошел на него, как жертва вампира на Зов. Точнее – побежал.

Прошло не меньше минуты, прежде чем звук перестал быть единым и рассыпался на составляющие. Послышались жутковатое подвывание, уханье и скрежет. Я не сразу, но все-таки догадался, что это магнитофонная запись. А потом – и что это за запись. Антонов-Демон подошел к организации действа не без изуверской выдумки: записал органную мессу задом наперед.

Когда я их увидел, до полуночи оставалось меньше минуты.

Они расположились на одной из старых могил, украсив ее зажженными свечами. Свечей было много, не меньше двух десятков. Даже тогда, когда луна скрывалась в тучах, дрожащие на ветру огни позволяли видеть сцену жутковатого действа.

Обнаженная Антонина лежала на гранитной плите, прижимая к себе правой рукой мирно спящего ребенка. В левой ее руке сверкала серебряная чаша. Та самая Чаша, которую я подвизался найти. Чаша братьев кипяченой росы.

Антонов-Демон, обряженный в балахон из какой-то черной материи с отливом, стоял в ногах у подруги. В правой руке он держал ритуальный нож, а в левой (ну конечно же, в левой, в какой же еще) – перевернутый крест.

Черная месса подходила к своему завершению. Магнитофонная какофония умерла на невообразимо высокой ноте, и порыв ветра донес до меня голос. Демон громко, четко и монотонно выговаривал последние перед жертвоприношением словеса:

– …Ахадон, Вай, Boo, Эйе…