Честохвал

Клеон. Экой ты! Это тебе так кажется. А когда б ты по-моему отведал, так бы и ты увидел, что это не таково трудно. Мне тяжело было только в первый день. А как я сам собою очень доволен, что утерпел, и мне захотелось и в другой тоже попробовать, то увидел я, что уже мне и в половину столько трудно не было. А в третий день и того легче, а таким-то образом я понемногу и отвык.

Ванька. И с того времени будто вы не однажды и не лыгали?

Клеон. Как-то без того. Иногда позабудешься и что-нибудь и солжешь. Однако я всякий раз на себя уже досадовал и, сделавши такой проступок, тем тверже предпринимал вперед того не делать, а чтоб мне лучше в том успеть, то для того-то я тогда и сказал всем, что я перестал и не хочу более лгать. А ныне думаю таким же образом от некоторых и других вещиц отстать, за которые иногда меня побранивают.

Ванька. Не знаю, сударь, как это вы делаете, а в мою не лезет это голову. Мне кажется, это невесть как мудрено.

Клеон. Фу, какой! Неужели голова твоя не такая же, как у меня. Ведь ты такой же человек, как я, и когда мне было можно, то можно и тебе. Отведай-ка только!

Ванька(качает головой). Бог знает, сударь! Ваше дело боярское, а нашему брату холопу как, кажется, не солгать – нельзя! Воля ваша!

Клеон. Дурак! Да вам это нужнее еще нашего: верность и справедливость в вашем брате холопе всего дороже. Разве ты не слыхивал, как все верных-то слуг хвалят и цены им не ставят.

Ванька. То так, сударь, но кто ее утерпит! Мне кажется, мне и двух часов не утерпеть.

Клеон. Отведай-ка только, говорю! Увидишь другое и после сам скажешь спасибо. Будь мне об этом товарищ, а я куда б тебя за то любить стал. Первым бы ты у меня слугою был, когда бы я вырос, и если б был ты всегда справедлив, то стал б тебя неведомо как любить.

Ванька. Это бы хорошо, сударь, посмотрю… (качает головой) только бог знает, не уповаю, однако, дописывайте-ка скорее картинку, пора прибирать.

Клеон(встает). Ну прибирай, прибирай теперь себе как хочешь: она уже готова, слава Богу.

Ванька(прибирая). Ну что ж показать-та, сударь?

Клеон. Хорошо, Ванюшка, я показал бы теперь тебе, но ну ежели ты скажешь Оронту?

Ванька. Уже не скажу, сударь.

Клеон. Да устоишь ли полно в своем слове? Не солжешь ли? Ну! Отведай-ка теперь то, что я говорил.

Ванька. Изволь, сударь! Вот вам моя рука!

Клеон. Хорошо (распиливает обе бумажки и показывает картинку). Нут вот смотри себе.

Ванька(дивится). Ох сударь! Как же она хороша! И можно ль б думать! Да как же вы это делали?

Клеон. Безделица самая (показывает ему отнятую бумажку). Я натер эту бумажку наперед пальцем сухою киноварью, потом опрокинул ее на эту беленькую, сошпилил их вместе и по изнанке этой ну чертить и рисовать кончиком этой вилочки: там, где я ни водил, то все и вылегло на исподней.

Ванька. Изволь смотреть боярина! Куда ты затейлив, сударь, а мне этого и в голову не вхаживало.

Клеон. Ну молчи ж. Ванька, и никак не сказывай, как бы у тебя Оронт или иной кто ни стал спрашивать. Но вот едут, едут гости! Прибирай, прибирай скорее! (Смотрит в окно.) Ба! да это наши! Это батюшка вот с сестрицею, но, нет-нет, вот и другая карета. Кто ж бы это был с Оронтом? А! Это господин Честохвалов. Вот их и гусары, и его собаки.

Явление третье

Те же и г. Благонрав и Феона, а потом Честохвал и Оронт

Благонрав(целуя Клеона, подошедшего к нему и целующего у него руку). Здорово, Клеонушка. Все ль хорошо, не скучалось ли тебе без нас?

Клеон. И! Нет, батюшка. Я все рисовал и не видал, как прошло время.

Благонрав. Тем лучше! (Проходит мимо и уходит.)

Клеон(показывая издали Феоне картинку). Посмотрите-ка, сударыня, какая!

Феона. Ужо! ужо! братец. (Уходит.)

Честохвалов(входя к Оронту). Клянусь честию, что это так! (Проходит мимо Клеона, кивнув ему с презрением головою в соответствие на поклон его, а Оронт остается и целуется с Клеоном.)

Явление четвертое

Клеон и Оронт

Клеон(целует Оронта). Здорово, голубчик братец? Уже насилу я вас дождался, да где вы этого молодца-то взяли?

Оронт. Ох, братец! Мы нашли его там, где были, но когда б ведал я, что он там будет, и не подумал бы ездить, а лучше остался б с тобою.

Клеон. Что ж такого?

Оронт. Что братец! Никогда я в такой досаде на этого залыгалу, на этого пустоголового шпыня и скалозуба не бывал, как ныне. Поверишь ли, уж горел-горел от стыда да и стал, и мне надоел он, как горькая редька.

Клеон. Да что, разве он тебе смеялся?

Оронт. За то-то и досадую. Высокоумие его честности не соблаговолилось иного предмета избрать для своего осмеяния, шуточек и шпынянья, кроме меня. Легко ли, братец! Только было и речей, только и ума, чтоб надо мною шпынять и скалозубить.

Клеон. Да что ж он в тебе смешного находил?

Оронт. Что смешного! Как, братец ты такой, разве ты не знаешь сих молодцов скалозубов и непонятной для меня их премудрости? Они, сударь, в состоянии во всем найти смешное, и, мне кажется, что, ежели пред них самого ангела представить, так бы они и в том нашли тысячу пороков и вещей, осмеяния достойных. Но только нечего говорить. Видал я много лгунов и скалозубов, а этот уже неведомо что, так и, черт знает, из чего это лезет и где он такому ремеслу научился.

Клеон. Опять-таки лгал?

Оронт. Лгал! В прах-таки, в прах всех залгал и залгал бесстыднейшим образом. А надменность и высокоумие его совсем-то было мне уже несносно. О чем бы ни начали говорить, все ему было сведомо, все не в диковинку, все он знал, все ведал, хотя об ином ни малейшего не имел понятия. Не дал-таки никому слова выговорить. Но тфу! какая пропасть! пускай же бы уже оставался он при всех своих мнимых высокопарных знаниях, но на что бы губу-то мордить? На что бы презирать других и таких, которые, может быть, его не глупее никак. Ей-ей! Иногда терпения нет, и мне он так надоел, что я неведомо бы что дал, если б нашел средство чем-нибудь ему его насмешку отсмеять.

Клеон. Вот тотчас и за отмщение! Куда ты, братец какой, а мстить, ведь ты знаешь, что дурно и никогда не надобно. Но как это вас снесло и за что стало?

Оронт. Чего, братец! Начали старики наши разговаривать и рассуждать о воде и воздухе. Он хотел пред ними оказать свое знание и мнение одного из них оспорить. Не смысля ни аза в глаза, заврался он в пух, а меня нелегкая догадала сказать ему, что это не так, и старикам истолковать, как то делается, о чем они тогда говорили. И как я растолковал им порядочно, то за то-то и встань на меня от него беда и неляж. Таки в пух меня расцыганил.

Клеон. Как, братец ты такой! Да ты бы отошел, сударь, и не связывался с ним более.

Оронт. Отошел! Да от него и крестом не открестишься. Это хуже нежели смола самая! Я уже и бегал и чего ни делал, но ничто не помогает. Но добро, отсмею же я когда-нибудь сам это! Дни у нас впереди. Молодец-то ловкий! Глаза-то у меня были. Не утерпеть ему, чтоб того же и в другом месте не сделать, что я там видел.

Клеон. А что такое?

Оронт. Так, братец. Это надобно мне про себя только знать.

Клеон. Да для чего ж не сказать и мне?

Оронт. Для того, чтоб ты не проболтался. Говорится пословица: скажи тебе, а ты скажешь борову, а боров – всему городу. Но коротко тебе и знать о том не почто. Я знаю наперед, что ты скорее все дело испортить, нежели помочь можешь.

Клеон. Хорошо! Так я и не спрашиваю, а я хотел было сам тебе сказать и показать нечто.