– Как вы знаете, ваши коллеги решили, что они лучше милиции справится с этой задачей, найдут убийц. Дело у нас забрали. Мне нахамили и дали пинка под зад, и я полетел к такой-то матери… Но взамен получил некий бонус. Гэбэшники обещали информировать меня о расследовании и присылать копии важных документов. Как ни странно, не обманули.
– Неужели? – Разин допил свое вино.
– Когда дело еще было нашим, милицейское начальство распорядилось напечатать ориентировку о пропавшей женщине. И повесить эти объявления на милицейские стенды по всей Москве. Так и так, пропала гражданка, тех кто ее видел, просим обратиться в отделение милиции по месту жительства или позвонить… Думали: вдруг появится свидетель, и ниточка потянется. В милицию пришла некая Анна Николаевна. Вполне нормальная, адекватная женщина лет пятидесяти. Она рассказала: перед Новым годом видела, как неизвестный мужчина на улице несколько раз ударил Татьяну Федоровну по лицу, затолкал ее в машину и увез.
– Женщина запомнила нападавшего?
– Короче, так… Дама сунулась в одно отделение, в другое… Ее отправили ко мне на Петровку. Я снял показания и дал ей посмотреть несколько альбомов с физиономиями уголовников, которых привлекали за насильственные преступления. Она опознала Олега Крапивина. На вид лет тридцать пять, рост выше среднего. Трижды судим за грабеж и разбой. Опасный парень. Последний раз вышел на свободу пару лет назад, ему запрещено проживать в Москве и других крупных городах. Где он сейчас, с кем водит дружбу, мы не знаем. И что натворил за эти пару лет, – тоже вопрос.
– Вы звонили в Комитет?
– Позвонил руководителю оперативной группы. Рассказал о свидетельнице и ее показаниях. И удивился, что там не выразили интереса к свидетельнице. Из разговора я понял, что у них уже есть подозреваемый. И на него повесят все концы. Поэтому Крапивин, ну, это тот парень, который средь бела дня похитил вашу супругу, – им уже не нужен. Через неделю я получил официальную информацию, что убийца – некий Бортник. Они же обещали присылать важные документы – и прислали. А потом приехал их паренек, чтобы забрать показания свидетельницы, которые я записал…
– А если та женщина ошиблась?
– Маловероятно. Я показал ей один альбом, там было четыре фото этого деятеля, во всех видах. Потом достал другой альбом, там были карточки Крапивина двухлетней давности. Короче, эта дама видела не меньше десятка его фотографий. И везде его опознала. Я разложил перед свидетельницей несколько женских фотографий. Подобрал, чтобы были примерно одного возраста. Она, не задумываясь, показала на вашу покойную жену.
– Как найти Крапивина?
– Не знаю. И боюсь, что никто не знает. Но у него есть сводный брат Роман Греков. Доцент кафедры экономики МГУ. В своих кругах известная личность, ездит по заграницам, живет на широкую ногу. Когда последний раз с Крапивиным случились неприятности, старший брат нанял хорошего адвоката. И Крапивин получил срок ниже низшего предела. И вообще, у этих братьев хорошие отношения. Всю жизнь они держатся друг за друга. И еще одна вещь…
– Ну, давайте. Без предисловий…
– У нас в ГУВД есть копия дела в двух томах, туда подшиты все бумажки, начиная со свидетельства о смерти. И, кроме того, я получаю копии свежих материалов. Но тут мы подходим к занимательному моменту. Я еще раз просмотрел копии протоколов по делу вашей покойной супруги. Среди ее знакомых есть некая Роза Шор, заведующая секцией парфюмерии в магазине «весна».
– Я с ней знаком, милая женщина.
– Мы ее опрашивали, когда только начали. Во время дознания она клялась, что ничего не знает и не ведает… Она не встречалась с вашей женой перед ее исчезновением, по телефону не разговаривала. Но в одном месте, только один раз, Шор сказала, что у вашей жены был один друг или, скажем, поклонник. Шор запомнила его имя. Константин Греков. Странно, не правда ли… Повторяю: имя Грекова за все время следствия было упомянуто только один раз. Кажется, больше никто из свидетелей этого человека не вспомнил. Если верить свидетельнице, – Олег Крапивин похитил вашу жену. А Крапивин – сводный брат Грекова. Каково? Служба в милиции научила, что совпадения случаются редко. А таких и вовсе не бывает. Это нечто большее, чем просто совпадение.
Судаков вытащил конверт и под столом передал его Разину. Внутри были две фотографии. Один мужчина лет сорока с небольшим, с приятным лицом. Темные волосы, модный клетчатый пиджак и светлая сорочка, – Константин Греков. На другой карточке мужчина помоложе. Это, стало быть, Олег Крапивин. Черты лица резкие, губы сжаты, глаза прищурены, будто он смотрел на яркий свет. Разин опустил конверт в карман.
– Кто в КГБ занимается поисками убийцы? – спросил Разин.
– Майор Виктор Орлов. Слышал, что он хороший сыщик.
– Вот как… Орлов, между прочим, мой добрый знакомый. Если коротко, я подрался в ресторане. Сначала думал, что в милиции меня продержат три дня. А по истечении этого времени предъявят обвинение… Но тем же вечером приехал Орлов, поговорил с кем-то… Меня отпустили. Он сам отвез меня сначала в травмопункт, а потом домой.
– Надо же, какая трогательная забота, – усмехнулся Судаков. – Кстати, свидетельница Анна Николаевна позвонила мне и рассказала, что Орлов добивался, чтобы она опознала в убитом уголовнике того человека, который похитил вашу жену. Но Анна Николаевна не подписала протокол опознания. Такие дела… Все, мне пора. Не поминайте лихом.
Судаков допил вино и пропал в табачном дыму.
Глава 10
Доцент МГУ Роман Сергеевич Греков места себе не находил от беспокойства.
В понедельник он позвонил куратору из КГБ Ивану Колодному и сказал, что брат сидит в лесничестве и носа не высовывает, он согласился уехать куда-нибудь в провинцию и лечь на дно. Надо сделать два железнодорожных билета до Ленинграда, Олегу и его подружке Карине Крыловой. А оттуда два билета в Краснодар, лучше самолетом. Они месяц поживут у верного человека и отвалят в Сочи.
– Ладно, чего-нибудь придумаю, – ответил Колодный. – Только предупреди Олега, что дорога в Москву для него теперь закрыта. А если будет дальше дурака валять, – сядет. И никто не поможет, не станет вытаскивать.
– Я с ним уже говорил, не беспокойтесь, – пообещал Греков. – Он уедет с концами. И еще одна просьба. Нельзя ли как-то устроить, чтобы тот оперативник, ну, майор Орлов, который допрашивал меня ночью в подвале, чтобы он… Ну, пропал куда-нибудь на время, чтобы отвязался от меня?
– Что, страшно? – засмеялся Колодный.
– Просто не по себе как-то. Неприятный человек. Мне иногда кажется, что он появится снова и будет меня пытать.
– Слушай, Роман, не фантазируй. Наблюдение с тебя снято. Живи и радуйся. Насчет билетов позвони послезавтра.
Греков успокоился, но ненадолго. В тот же день не завелась машина, он отправился на работу общественным транспортом. В метро и на службе казалось, что за ним кто-то наблюдает, ощущение было настолько острым, что зудела кожа на спине, хотелось запустить руку под рубашку и почесаться между лопаток.
Он говорил себе, что шпионить некому, но на обратной дороге в метро, заходя на эскалатор, оглянулся через плечо и увидел мужчину, похожего на Алексея Разина, мужа покойной Татьяны. Но тут в спину толкнули, и, когда он снова глянул назад, тот человек уже потерялся. Греков ехал домой, размышляя о том, мог ли Алексей Разин оказаться тут, рядом. По теории вероятности это вряд ли возможно, да и ошибиться легко.
Вечером, сидя у окна, выходившего во дор, он прикидывал, отправляться ли на прогулку. И вообще, как жить дальше: по старым правилам, будто ничего не произошло, или изменить привычки хотя бы на время. Не встречаться с интересной девушкой, аспиранткой филологического факультета, забросить частные уроки, больше не играть роль активного общественника на кафедре, отказаться от субботней вечеринки, где обещал быть большой человек из МИДа…
Он не смог ответить на эти вопросы. Переоделся в спортивный костюм и кроссовки, привезенные из Франции, и отправился на улицу. После возвращения с прогулки заглянул автослесарь, с которым договаривались о ремонте машины. Вместе спустились вниз. К счастью, поломка оказалась пустяковой, мужичок все исправил за полчаса и получил расчет.
* * *
За всеми этими волнениями, потеряв счет времени, Роман Греков не вспоминал о сыне. Максим жил один в съемной квартире, и эта самостоятельная, почти взрослая жизнь нравилась парню. Он старался лишний раз не показываться отцу на глаза, а когда появлялся, просил денег или машину на один вечер. Бывало, что Максим мог пропасть ненадолго, провести время у какой-нибудь девчонки, не позвонить отцу пару дней подряд. Поэтому сердце не болело.
Утром в среду позвонили из районного управления внутренних дел, оказалось, что сын провел там под замком четыре дня.
Звонил дознаватель, судя по голосу, еще довольно молодой человек. Было сказано, что Максим участвовал в попойке, там он изнасиловал девушку, угрожая ей убийством. Когда сотрудники милиции прибыли на место, они опросили потерпевшую и нашли у Максима пакетик канабиса, а также самиздатовскую книгу с прозой антисоветских авторов. Сам молодой человек находился в состоянии наркотического и алкогольного опьянения, вел себя вызывающе. Теперь он пришел в себя и может осмысленно отвечать на вопросы. Вчера, когда была получена санкция на возбуждение уголовного дела по сто семнадцатой статье, он был отправлен в СИЗО Матросская тишина.
Это известие ударило Грекова по голове как молоток, лишив способности логически мыслить, с языка сорвались первые же глупости:
– Послушайте… Ну, мы наверняка сможем договориться как-то по-человечески. Я, конечно, не миллионер, но, если дело в деньгах, готов поспособствовать, то есть… Сделать взнос, так сказать… Ну, вы меня понимаете.
– Я таких, как вы, очень даже хорошо понимаю, – ответил дознаватель. – Взятку предлагаете?
– Я? Нет, нет… Я ничего не предлагаю. Хочется помочь мальчику. Кто не совершал ошибки в его-то возрасте. Я не ханжа…
– Слушайте, гражданин. Если вы еще раз заговорите о деньгах, – пеняйте на себя. Я так устрою, что вы с вашим «мальчиком», – это слово он выделил, произнес по слогам, – окажетесь в одном следственном изоляторе.
– Он еще, в сущности, ребенок, – взвился Греков. – Мы все совершали ошибки. А то, как же так… Вы звоните мне через несколько дней после происшествия. И пытаетесь меня, то есть мне…
Он захлебнулся словами, чуть не бросил трубку, но опомнился. Дознаватель ответил, что Максиму уже двадцать один, он взрослый антисоциальный элемент и должен отвечать за свои действия. Скороговоркой продиктовал телефон, по которому можно узнать о порядке приема передач и пообещал, что Грекова-старшего, если к нему будут вопросы, вызовут повесткой. Роман Сергеевич достал из серванта бутылку коньяка и выпил полстакана. Он быстро оделся, спустился к машине и, отъехав от дома, остановился у телефонной будки.
– Ты насчет билетов? – спросил Колодный, когда соединили. – Записывай…
– Нет, тут кое-что посерьезнее.
Греков выложил историю с сыном, наговорил резкостей про милиционеров и попросил помочь, – вытащить парня из следственного изолятора и спасти от произвола милиции. Ответ был холодным и лаконичным. Даже показалось, что Колодный уже знал об этой беде, впрочем, тут удивляться нечему. Знал и не собирался пальцем о палец ударить, то ли пачкаться не хотел об эту грязную историю, а, может быть, у него были и другие причины. Собеседник пообещал разузнать, в чем там дело, и ничем не обнадежил.
* * *
Днем Греков кое-как отбарабанил лекцию и провел семинар о сотрудничестве стран социалистического лагеря. Он поспешил домой, оттуда дозвонился знакомому адвокату, в прошлом работнику внутренних дел, который был знаком с большим милицейским начальством. Адвокат перезвонил уже через полтора часа и сказал, что на этой стадии следствия ни защиту, ни родственников к Максиму не допустят.
Милиция настроена серьезно. Но, возможно, появится шанс договориться с той девчонкой, жертвой изнасилования. Если она согласится отказаться от показаний, хотя бы частично, то шанс на условный срок весьма вероятен. Адвокат пожаловался на дороговизну жизни, Греков ответил, что готов заплатить аванс хоть завтра.