Личная жизнь шпиона. Книга вторая

– Лирическое отступление закончено, теперь к делу, – сказал Борецкий. – Не буду вас долго томить. Передайте Платту, что есть добрая новость. Генеральный еще раз внимательно изучил материалы. Плюс несколько экспертных заключений о ценности того или иного изделия и его фотографии. Я говорил Платту, когда мы встречались последний раз, что у начальства возникнет интерес к этим фактам.

– Почему, что изменилось?

– Не знаю. Но прокурор принимает решения самостоятельно. Не слушает советов. Если эти советы не исходят от первых лиц страны. Он чувствует обстановку и знает, когда делать ход. Я ждал этого решения, но, честно говоря, полной уверенности не было. И вас не хотелось авансом обнадеживать.

– Значит, лед тронулся…

– Теперь я чувствую азарт, – Борецкий потер ладони. – Ну, будто я на утиной охоте, осень, холодно, рассвет, я сижу в лодке… Подсадная готова. Ожидание затягивается… И вот-вот из-за камышей появятся утки. Это такое чувство, не описать словами. Вы охотились когда-нибудь?

– В основном охотились на меня, – ответил Разин.

– И каковы результаты? – усмехнулся Борецкий.

– Для охотников – не слишком хорошие. Я жив и пока еще на свободе. Но везение может кончиться.

– Ну уж нет. Надеюсь, что профессиональная осторожность вас не подведет, – улыбнулся Борецкий. – Так вот, в моем присутствии мой начальник передал материалы следователю по особо важным делам Леониду Ушакову. Это относительно молодой человек, ему всего сорок четыре. Энергичный, с опытом. Он проведет проверку. Все предосторожности будут соблюдены. По итогам будет принято процессуальное решение. Если факты в целом подтвердятся… Ушаков знает, кто вы, ваш телефон и адрес. Но, разумеется, беспокоить не будет. Если возникнут срочные вопросы, сами звоните из автомата после полудня, он будет ждать новостей.

– Что я могу сделать полезного, чем-то помочь?

– Надо подкрепить заявление фактическими материалами. Вы ведь понимаете, когда делу будет дан ход, это будет не просто расследование о злоупотреблениях в конторе, это будет взрыв атомной бомбы. Надо, чтобы доказательная база была железной.

– Что от меня требуется?

– Платт говорил, что у него собран архив. И в нем материалы об изделиях, которые он получал в последние годы. Контора передавала ему, скажем, дорогое ювелирное украшение или иконы, обозначила продажную сумму. Эта цена была гораздо ниже рыночной или аукционной. Желательно, чтобы хотя бы некоторые факты были подтверждены актами экспертизы. Короче: для начала нам нужен архив экспертных заключений. И, желательно, хотя бы несколько изделий, полученных Платтом из конторы, и еще не проданных. Он говорил, что это можно устроить.

– Платт хотел приехать в Москву, как только что-то сдвинется. Он готов дать показания, пояснения. Ему есть, что рассказать.

– Он смелый человек. Спросите, когда его можно ждать. Мы в первое время не сможем предоставить охрану. По приезде организуем его встречи со мной и Ушаковым, но не в здании Генпрокуратуры на Петровке, а где-нибудь на частной квартире. Платт даст показания, которые будут записаны на бумаге и на диктофон. Эти встречи отнимут, может быть, пару недель. Тогда можно будет все оформить, как надо, идти к прокурору и ходатайствовать о возбуждении уголовного дела. Потом наберутся новые вопросы, будут назначены новые встречи. Звоните, как только появятся новости.

Борецкий остановился, попрощался и зашагал в обратную сторону. Разин побродил еще минут десять, сел на лавочку, залез в хозяйственную сумку, вытащил металлическую фляжку, наполненную коньяком. Он отвинтил крышку, сделал пару глотков и подумал, что пойло в самый раз.

В письме Разина, которое Войтех отправил в Варшаву, было сказано, что помощник Генпрокурора Борецкий производит противоречивое впечатление. С одной стороны он, кажется, спокойным и рассудительным, но заметно, что он нервничает.

Во время первой встречи Борецкий сказал, что к встрече с Платтом пока не готов по объективным причинам. Якобы начинать атаку на КГБ сейчас не ко времени и просил взять тайм-аут. Но сейчас передумал. Встретился и сообщил, что в Генпрокуратуре готовы начать проверку фактов. Разин сказал Борецкому, что общий друг скоро приедет.

Глава 8

О директоре детского садика Анне Николаевне Юткевич все-таки вспомнили. Ей на работу позвонил мужчина с приятным голосом, представился майором госбезопасности Виктором Орловым. Он тепло поздоровался, будто они были давно знакомы, и сказал, что гражданке Юткевич надо одеться и минут через двадцать выйти на улицу, к детскому садику подъедет машина, черная «волга», водитель все объяснит, скажет, куда они отправятся, потому что по телефону говорить об этом не следует. И действительно, подъехала машина, водитель, немолодой дядька, сказал, что отвезет Юткевич в судебный морг, а все остальное она узнает уже на месте.

Волнение и тревога съедали Анну Николаевну всю дорогу, она старалась представить, что ждет ее в том мрачном учреждении. В моргах она еще не бывала и не горела желанием там очутиться даже с познавательными целями. Умевшая мыслить логически Анна Николаевна быстро схватила суть проблемы, решив, что с места сдвинулось та безобразная история, свидетелем которой она стала. Милиционер с Петровки предупреждал, что ее могут побеспокоить из КГБ. Значит, все кончилось плохо: ту несчастную женщину все-таки убили, сыщики нашли тело и теперь… О том, что предстоит увидеть, что вскорости случится, Анне Николаевне думать не хотелось, но пришлось, потому что ничего другое просто в голову не лезло.

Морг занимал кирпичное здание в два этажа, вокруг был небольшой парк, запущенный и неухоженный, по периметру отгороженный кованной оградой от улицы и ближних дворов. У крыльца ее встретил мужчина приятной наружности, чисто выбритый и причесанный так, будто только что вышел из парикмахерской, где делают модельные стрижки. Темный пиджак был выглажен, пахло хорошими сигаретами и дорогим одеколоном. Мужчина представился майором госбезопасности Виктором Орловым, показал служебное удостоверение с фотографией и по-мужски сдержано улыбнулся, эта случайная улыбка выдала его прекрасное настроение, хоть оно, это настроение, никак не вязалось с этим скорбным местом и с предстоящей процедурой опознания.

Он поддерживал Анну Николаевну под локоть, когда они поднимались по ступеням на высокое крыльцо, потом шли светлым коридором, спустились в подвал, свернули в первую от лестницы комнату и оказавшись в небольшом врачебном кабинете. Орлов помог снять пальто и усадил ее на стул, сам сел за письменный стол, потому что другого места не осталось, и сказал, что он прочел показания, снятые с Анны Николаевны в Главном управлении внутренних дел. Открыл папку, погладил ладонью исписанный листок и снова неожиданно улыбнулся.

– Сегодня я попрошу вас выполнить свой гражданский долг, – сказал Орлов. – Вы взрослый человек и наверняка обо всем уже догадались. Знаете причину, по которой я вас вызвал, то есть попросил приехать… Сейчас мы пройдем, собственно, в прозекторскую, и там в присутствии понятых вам будет предъявлено тело… Не хочу забегать вперед. Вы посмотрите и скажете, когда, где и при каких обстоятельствах имели счастье, – в этом месте Орлов снова улыбнулся, – видеть этого, так сказать, субъекта. Свеженького. Еще не похожего на замороженную курицу. Вскрытия не делали, поэтому ваша задача облегчится.

Анна Николаевна сама улыбнулась в ответ, сообразив, что та несчастная женщина наверняка жива, а вот грубиян, распускавший руки, совсем даже наоборот, скончался не по своей воле, не дожив до старости, – туда ему и дорога. Все-таки бог на свете есть… Орлов зачитал выдержки из показаний, которые Анна Николаевна давала на Петровке, когда встречалась с майором милиции Судаковым, и спросил, все ли верно записано. Если есть, что добавить, можно будет составить дополнительный протокол, но не сейчас, позже, много времени это не займет, без бумаготворчества в наше время никак нельзя.

– Все верно, – кивнула Анна Николаевна, которой передалось доброе настроение. – И добавить нечего.

– Ну вот, видите, как хорошо. Тогда не будем терять время. Значит, программа такая. Сейчас вы все посмотрите. Ну, то есть вам все покажут. Подпишите протокол опознания. А машина вас до дома отвезет. На работу возвращаться я вам запрещаю, категорически. Посидите за чаем у телевизора. Отдохните.

– За машину спасибо, я еще слабая после болезни. Но телевизор будет позже, сначала надо с собачкой погулять.

– У вас собачка? Надо же… Приятно, что после работы тебя кто-то ждет, ну, родная душа. А я только мечтаю завести. Руки не доходят… Пальто здесь повесьте, там запах неприятный. В ткань быстро впитывается. Сумочку с собой возьмите. Кабинет я запру.

* * *

Они вышли в тесный коридор, оттуда в комнату, освещенную люминесцентными лампами. Здесь на банкетке в углу сидели, тихо переговариваясь, какие-то люди. Мужчина с женщиной, оба в верхней одежде, – понятые, наверное, прямо с улицы привели. Хмурый санитар в сером халате и черной вязанной шапочке и молодой человек в шерстяном костюме. Высокий и серьезный, видимо, из госбезопасности. Под мышкой папка, ботинки начищены. Люди встали как по команде, обменялись с Орловым короткими репликами. Санитар махнул рукой, показывая, куда идти, открыл дверь, обитую железом, включил свет.

Люди один за другим робко переступили порог, оказались в ярко освещенном зале. Было довольно прохладно, под потолком два узких окошка с решетками, близко к ним три секционных стола серого мрамора, два пустых, на третьем тело, прикрытое простыней. Все участники действа знали, что им делать. Двое понятых встали в стороне, молодой оперативник присел за письменный стол и открыл папку. Санитар остановился у изголовья, готовый снять простыню с покойного.

Орлов подвел Анну Николаевну вплотную к секционному столу и стал держать ее под локоть, словно боялся, что женщина может почувствовать себя нехорошо. Он кивнул санитару, тот опустил простыню с головы и груди до пояса. Взглядам открылся мужчина крепкого сложения с татуировками на груди и руках. Белое, как бумага, лицо искажено гримасой боли, лоб сморщен, зубы оскалены, нижняя губа так глубоко искусана, что казалось черной. Над верхней губой темная полоска усов. Русые вьющиеся волосы на голове, наверное, при жизни были красивыми, теперь спутались, потемнели, сделавшись похожими на паклю.

Понятые отвели взгляды, женщина достала платочек и поднесла к носу, словно спасалась от нехорошего запаха. Мужчина комкал в руках меховую шапку и шмыгал носом. Анна Николаевна не испугалась. Смотреть на обнаженное мужское тело ей было неприятно и неловко, будто она подглядывала в замочную скважину, а за дверью происходило нечто непристойное.

Живот мужчины был высоким, вздутым, из середины торчал синеватый пупок. Видимо, перед смертью человек плотно поел. Широкая грудь оказалась белой, почти безволосой, какой-то бабьей. Слева бледная татуировка, кажется, что это ребенок сделал рисунок шариковой ручкой. Два входных пулевых отверстия заклеили пластырем на матерчатой основе. Одно из них над правым соском, синим, похожим на сморщенную сливу, второе тоже справа, чуть ниже ребер.

Голос Орлова заставил ее вздрогнуть:

– Анна Николаевна, посмотрите на тело и постарайтесь вспомнить: этого человека вы видели? Если да, уточните: когда, где, при каких обстоятельствах?

Стало очень тихо. Анна Николаевна сделала полшага вперед, чтобы лучше разглядеть лицо. Хотя с первого взгляда, с первой секунды поняла, что произошла ошибка, этого мужчину она никогда не встречала. Взгляды присутствующих она чувствовала кожей и знала, какого ответа ждет от нее этот милейший человек Виктор Орлов.

Она покачала головой и сказала:

– Нет, этого… Этого мужчину я никогда раньше не видела.

И заметила, как изменилось лицо Орлова, будто вытянулось, как переглянулись понятые, а санитар закашлялся. Человек, сидевший за столом, бросил писанину.

– Анна Николаевна, человеческое лицо меняется после смерти, – сказал Орлов. – Бывали случаи, когда мать не узнавала покойного сына. Посмотрите внимательнее. Не торопитесь.

Анна Николаевна покачала головой и повторила:

– Я не встречала этого человека.

– Мы сейчас кое-что изменим, – Орлов отошел к дверям и включил освещение под потолком и над другими столами, затем достал очки и нацепил их на нос покойного.

– Вот, так лучше будет. Очки – это важная штука, они меняют лицо. Тот гражданин в очках был?

– Да как сказать… Вроде бы без.

– Вроде или точно? Вспоминайте.

– Господи, ну, я вспоминаю. Точно, без очков.

– Впрочем, очки это всего лишь деталь. Их можно надеть, а можно снять. В тот момент, когда вы увидели этого гражданина, он очки снял. Правильно?