Однажды на Диком Западе: На всех не хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера (сборник)

Два последних, столь эмоционально окрашенных восклицания относились у Юлле, уже начавшей было отцеплять паровоз.

– В чем дело?

– Следующая сцепка, – процедил русский. – Тендер с углем пригодится нам самим.

Он взмахнул плащом и в следующий миг оказался уже на паровозной площадке. Еще через секунду окрестности огласил протяжный гудок.

– Поезд отправляется!

Я осторожно обошла пыхтящее железное чудовище и, старательно цепляясь за поручни, буквально силком втащила себя наверх. Несмотря на жару, меня трясло, все же настолько близкое знакомство с механизмами – это слишком сильное испытание для психики любого Перворожденного.

– Прошу вас, – кажется, жест графа был почти издевательским, но в моем полуобморочном состоянии мне было уже не до вдумчивого анализа интонаций. – Мешок можете кинуть в угол. Схема проста, как яблоко в разрезе – топка справа, лопата слева.

– О, боги, – тихо простонала я. – За что?

Меня не удостоили ответом – естественно. Наши боги предпочитают являться в тенистую прохладу леса, наполненную трелями птиц и журчанием ручьев. Пышущая жаром металлическая клетка, по сравнению с которой даже недавняя пробежка вспоминается как недостижимый сон, могла привлечь разве что кого-нибудь из пантеона подгорных коротышек.

– А как часто нужно кидать в нее уголь?

– Так часто, как только сможете, – безжалостно добил меня вампир. – И чем быстрее, тем лучше.

Подавив тяжкий вздох, равно как и все вертевшиеся на языке слова, я сбросила мешок и взялась за отполированный до лакового блеска черенок огромной лопаты. Осторожно потянула её на себя – лопата не поддавалась. Может, куча угля уже успела окаменеть, и теперь для того чтобы извлечь из неё сей инструмент, нужна не эльфийская принцесса, а Артур Пендрагон?

– Ну что там у вас? – раздраженно обернулся Николай. – Я же сказал – все просто! Смотрите!

Раз-з – лопата со скрежетом вывернулась наружу, прихватив на себе добрый пуд угля и подняв не меньше двух пудов в виде облака густой черной пыли. Я закашлялась. Два – стальные створки с лязгом распахнулись, и обнажившееся чрево железного дракона жадно поглотило очередную порцию пищи. Я почувствовала, как мои волосы – да и ушки, кажется тоже – начинают сворачиваться от огненного порыва. Три – лопата с жалобным скрежетом вновь зарылась в кучу.

– Теперь понятно? – крикнул Рысьев. На его лице не было ни капельки пота, шелковая сорочка по-прежнему резала глаз ослепительно белизной – это при том, что все вышеописанные манипуляции с лопатой он производил одной лишь левой рукой.

– Да! – зло выкрикнула я, повисая на черенке. – Понятно!

До сего дня меня искренне забавляли человеческие воззрения о загробной жизни. Это было так легко – лежать в сплетении послушных ветвей, неторопливо просматривая свиток с монографией Гитаникина аен Пеллиу «Этимология Тартара». Конечно же… всего лишь древние рудники, искаженные воспоминания о которых… ничего реально ужасного… как же! Теперь-то я точно знаю – человеческий ад есть! Я даже знаю, как он выглядит!

Мир вокруг меня покачнулся и поплыл, распадаясь на отдельные, лишь изредка всплывающие сквозь горячую белую муть фрагменты. Вот сама по себе неторопливо проплыла полная углем лопата… Николай, высунувшись по пояс за ограждение – счастливчик чертов! – что-то кричит, точнее, я догадываюсь, что он что-то кричит по его распахнутому рту, ибо ни единого звука до меня не доносится. Потом из белой мути навстречу мне выплыла полыхающая топка, и я, выронив лопату, начала бесконечное падение прямиком в гостеприимно распахнутую огненную бездну.

Потом моего лица коснулось что-то прохладное. Набегающий ветер разворошил волосы… боги, как хорошо. Вот только отчего постель кажется такой неудобной?

– Потому что вы лежите на куче угля, – раздался откуда-то справа до боли знакомый голос. – А он не похож на горошину под двадцатью перинами!

– Рысьев!

– Он самый, – оскалился вампир, осторожно присаживаясь на кучу рядом со мной. – Как, очнулись? То-то же. Я сразу сказал вашей спутнице, что здесь вам будет лучше всего. Чувствуете ветерок? Тридцать миль в час, как-никак.

– В-в-в… – очередной порыв ветра щедро сыпанул мне в лицо горсть горячего пепла, и окончание фразы исчезло в приступе кашля.

– Что, простите?

– В следующий раз, – заявила я, поднимаясь, – непременно добьюсь, чтобы мне дали единорога!

– Лучше просите сразу носорога, – невозмутимо сказал русский. – У него, правда, неважное зрение, но при его массе это несущественно.

– Издеваетесь?

– Что вы, как можно…

В этот момент до меня наконец дошло, что летящий на меня дым и сажа никак не могли происходить из трубы нашего паровоза. Я попыталась вглядеться вперед… сквозь слезы… дернулась было протереть глаза, но, к счастью, вовремя опомнилась.

– Граф… Николай… у вас есть чистый платок?

– В кармане на груди фрака. Только, – предупредил вампир, – доставайте осторожно, за уголок, иначе к тому моменту, когда вы поднесете его к своим очаровательным миндалевидным глазкам, он уже не будет чистым.

– Благодарю… мы догоняем их!

– Именно по этой причине я счел возможным потревожить ваш отдых, принцесса, – ухмыльнулся Рысьев. – Пришла ваша пора сделать решающий вклад в наше общее дело.

– И как же? – настороженно осведомилась я.

– Там, на полустанке, когда наш общий друг маркиз руководил угоном локомотива, – начал русский, – с ним было пятеро. Рожи, должен заметить, откровенно каторжные. Две были вооружены револьверами, а трое – ружьями. И меньше чем через пять минут мы приблизимся к ним на расстояние выстрела. Их выстрела. У меня, как вы, наверное, обратили внимание, оружия при себе нет вовсе, – Николай виновато вздохнул. – Так уж сложилось, что я привык рассчитывать на иные свои таланты. Арсенал же госпожи Бриннер весьма внушителен, но, увы – как только что сообщила она мне в крайне лаконичных и емких выражениях, уступает творению Оливера Винчестера по такому существенному для нас сейчас значению, как точность на большой дистанции. Вдобавок, госпожа Бриннер необходима мне в роли кочегара, ибо иначе мы просто-напросто начнем отставать!

– А чем же тогда могу помочь я?

– Однажды, – медленно проговорил вампир, – мне довелось видеть, как стреляют эльфийские лучники. Полагаю, принцесс в Хранимом королевстве еще не перестали обучать древнему искусству?

Без сомнения, самым лучшим ответом было бы заявить этому русскому безумцу, что он окончательно лишился остатков разума, а для наглядности сопроводить эти слова универсальным межрасовым жестом. Вместо этого некая принцесса Хранимого королевства скрестила руки на груди и выдала самый надменный взгляд, какой только возможен с учетом отчаянно слезящихся от дыма глаз и перемазанного сажей и угольной пылью личика.

– Нет! Не перестали!

Мы пользуемся луками с начала времен. Пожалуй, если мы и достигли за все эти прошедшие эпохи истинного совершенства хоть в чем-нибудь, то это «что-нибудь» – именно луки. Из посвященных им свитков можно сложить стопку высотой в мэллорн – и не один. Каждый градус четвертного изгиба их плеч и грифов выверен настолько идеально, что любое отклонение от тысячелетних традиций почитается подлинным кощунством.

Свой лук я, конечно же, делала сама – каждый истинный Перворожденный делает его сам, ибо иное – недостойно эльфа. Другое дело, что далеко не у каждого эльфа при этом за плечом стоит один из признанных мастеров, готовый подсказать… поправить… помочь… и, разумеется, незамедлительно пресечь малейшее отступление от канона.

Впрочем, неправильная принцесса сумела отличиться и тут, избрав для оного занятия не одного из трех дворцовых мастеров, а Вигдаля доль Серрае – мастера, конечно, также признанного, но в юную пору обзаведшегося тем, что среди людей именуют «пятном на репутации». Два с половиной века назад юный Вигдаль мало того что якшался с гномами, но даже – что не принято упоминать вслух – изготовил с их помощью несколько арбалетов, оружия, и по сию пору ненавидимого и презираемого эльфами больше огнестрела. Будучи же уличен в оном проступке, покаялся не сразу, а поначалу изображал возмутительное недоумение – он-де не понимает, почему занятие сие считается столь недостойным, ведь и гномы, и даже наши заклятые враги дарко, несмотря на присущее им высокомерие, давно уже «по достоинству» оценили сие человеческое изобретение. Ведь одно лишь усилие на тетиве, минимум в десять раз превосходящее… в этот момент старейшинам стало окончательно ясно, что они имеют дело не с опасным еретиком и подрывателем устоев, а просто-напросто с больным, которого следует лечить. Долго и обстоятельно, как и подобает истинным Перворожденным.

Пройдя через цепкие руки целительниц, Вигдаль доль Серрае более не помышлял ни о каких дальнейших опытах с Морготовым порождением и вскоре стал одним из известнейших мастеров-лучников – критикуемым разве что за модернизм, склонность к излишнему украшательству и прочее потакание дурным вкусам молодежи. Но кое-какие инности в нем все же остались. Скажем, в тех двух шпильках из витой проволоки, которые он с хитрой ухмылкой порекомендовал мне вделать в грифы, не было ни капли магии – проверяла три раза. Но ничем другим, кроме них, я не могла объяснить тот факт, что моя шестидесятифунтовка на пристрелке вбила стрелу на полдюйма глубже, чем семидесятипятка одной из моих се… одной из старших принцесс.

И, разумеется, искусство владения ни на волос не должно уступать искусству изготовления. «Лучники легкокостные, драконов в око стрелами белоперыми без промаха разящие» – такими запомнили моих сородичей современники Гомера. К слову сказать, не рассорься троянский царь с… впрочем, это все дела давно минувших дней.

Сейчас же меня больше всего волновала медленно сокращающаяся дистанция между двумя заполненными углем платформами – нашей и другой, на которой уже выстроились, дружелюбно помахивая ружьями, три человека.

Триста ярдов. Должно быть, они сильно удивляются, глядя на неподвижно застывшую серебристую фигурку. Двести девяносто. Посмотрим, удастся ли мне удивить их еще чем-нибудь.

Меня учили стрелять в самых диковинных условиях. Стоя на качающейся от порывов ветра ветке или свесившись с нее вниз головой. Со спины скачущего во весь опор по лесу единорога или мчащейся сквозь пороги легкой берестянки. Двести шестьдесят. Стрелять, стоя напротив солнца, в сумерки причудливо вытянутых теней, при обманчивом лунном свете, при блеске звезд… в туман, дождь, снег! Двести пятьдесят.

Но вот ситуации, когда мне в лицо будет нестись едкий дым пополам с раскаленными искрами, а под ногами будет подпрыгивающая на стыках платформа, мои учителя не предвидели. Двести тридцать пять.

И тут нервы одного из тех троих, высокого бородача в красной рубахе, сдали окончательно – зверски оскалясь и выкрикнув что-то неразборчивое, он вскинул ружье и выстрелил. Первая пуля звонко цвикнула о рельс в трех шагах передо мной. Вторая провыла справа. Двести двадцать.

Плохо то, что у меня с собой только одиннадцать стрел. Из которых пять заговоренных тратить просто ужасно не хотелось бы. Двести пятнадцать. Третья пуля ударила в край платформы, оставив после себя выбоину с безобразно торчащим веером щепок. Двести десять. Пора.