Экипаж. Предельный угол атаки

Откуда взялась эта напасть? Говорят, она зародилась в недрах Кандагара. Или в лагерях беженцев под Пешаваром. Неплохо потрудились пакистанская секретная служба и корпус пограничной стражи совместно с элитными подразделениями пакистанских десантников генерала Насруллы Бабара.

Один знакомый офицер, имеющий отношение к генштабу, рассказывал Карпатову, как в октябре боевики этой странной организации захватили пограничный город Спин-Болдак и вышибли оттуда вояк Хекматияра, который даже и не понял, кто на него напал. Вместе с городом талибам достался склад с 18 тысячами «калашниковых». Их войско росло как на дрожжах.

Вскоре пакистанцы отправили в Ашхабад конвой из 30 машин с лекарствами. В Кандагаре у аэропорта местные командиры затормозили машины и поинтересовались насчет своей доли. Пакистанцы тут же обратились к талибам с убедительной просьбой. Те атаковали аэропорт, освободили грузовики, расстреляли командиров моджахедов.

В тот же вечер они направились в Кандагар и захватили город в ходе жаркого боя, при этом обзавелись собственной истребительной авиацией и несколькими вертолетами. Месяца через три талибы уже контролировали 12 южных провинций, подошли к Кабулу и Герату, разбили Хекматияра, открыли доступ к столице страны. Махмуд остановил наступление на Кабул, талибы не отчаялись, двинулись на Герат, прихватили авиабазу Шинданд в его окрестностях.

Они орут благим матом про «истинно исламское государство», всех считают лживыми мусульманами, а себя правильными. Насаживают ислам в самом диком, необработанном виде. За воровство отрубают руки, небольно утруждаясь доказательством вины. За супружескую неверность – смертная казнь: забивают камнями, но могут и модернизировать процесс, обрушить на приговоренных стену при помощи танка. За алкоголь, наркотики – плеть. Азартные игры – плеть. За убийство – расстрел, причем исполняет приговор ближайший родственник убийцы. За измену исламу – расстрел. За критику режима – расстрел. За увлечение изобразительным искусством – расстрел. Только Аллах создает что-то живое! Запрещено носить европейскую одежду, слушать музыку, танцевать, смотреть телевизор, хранить фотографии, курить, бриться, носить белую обувь, поскольку таков цвет талибского флага.

А женщины – вообще не люди! Им ничего нельзя! Работать, учиться, носить яркие одежды, случайно показать руку или часть ноги, не говоря уже про голову, появляться в общественном месте без мужского сопровождения…

– Вы не слишком налегайте, парни, – добродушно пробухтел командир экипажа. – Завтра лететь, куда мы такие расписные?

– А мы автопилоту больше не наливаем, – пошутил Серега. – Не бойся, Владимир Иванович, в штопор не сядем.

Узники выпили еще по одной и жадно навалились на еду. Украинское сало с французским коньяком и ирландским виски шло за милую душу.

– Делать-то чего будем, Владимир Иванович? – спросил Глотов.

– Не чавкать, – ответил Карпатов и покосился на него.

– Нет, Владимир Иванович! – Глотов расцвел. – Как говорят китайцы, если человек не чавкает, значит, ему не вкусно.

– Вот-вот, – согласился Вакуленко. – Ты чавкай, Саня, чавкай. А действительно, Владимир Иванович, делать-то чего будем? Мы тут спать и жить не можем. Грязно, вшиво, нас надобно хранить в сухом и прохладном месте.

– Главное, не суетиться. – Карпатов улыбнулся и начал загибать пальцы. – У нас бумаги в порядке – раз. Международных правил перевозки грузов мы не нарушали – два. Посадка самолета незаконная – три.

«А не плевать ли на это талибам?» – мрачно подумал Владимир Иванович, но не стал озвучивать печальную мысль.

– А снаряды? – вспомнил Витька.

– Провокация. По всем документам, мы везем амуницию. Все по закону. Жаль только, день потеряли. Да и Марик за суточные удавится.

– По закону, говоришь? – пробормотал Глотов. – Ну-ну, командир. Не будем забывать, кто нас посадил. Вакуленко прав. Мы везли патроны правительству, с которым борются талибы. Какое им, на хрен, дело до международных правил и незаконных посадок?

– Да кончайте вы о грустном. – Витька жадно сметал провиант.

После трех стаканов в парне проснулся зверский аппетит.

– Точно! – спохватился Серега, поднимая стакан. – Давайте за родину.

– За президента, – хмыкнул Глотов. – Соскучилась Россия по пьяной руке.

Ночь прошла незаметно. О сне пленники не помышляли. Ближе к утру, когда закончились запасы спиртного, Глотов вытряс из пожиток блок американских сигарет, позолоченную зажигалку, которую вез двоюродному брату.

– Давай, – сказал Серега. – Раз уж пошел такой нездоровый образ жизни…

– В помещении не курить, – предупредил Карпатов. и объяснил, когда все с недоумением на него воззрились: – Перегара столько, что взорваться можно.

Пилоты вышли из дома, сели на крыльцо. Покашляли, обругав Глотова, и устроили соревнование – кто дальше зашвырнет окурок.

Антураж был хуже некуда. Бетонные стены, высокий забор, колодец. За оградой надрывно гавкали собаки. Одна из них, ободранная, страшная, с крысиной мордой, пробежала по двору, покосившись на похмельную братию. В зубах она тащила какую-то безголовую тушку, оснащенную голым хвостом. Псина забралась под стену, яростно завозилась и пропала.

– Анекдот напомнила, – меланхолично сообщил Серега. – Собака перед кучкой мяса. Другая пробегает. Мол, ты где столько мяса добыла? – Ну, вот эти кусочки у кошки отняла. – А остальное? – А остальное… кошка.

Пленники долго молчали. Потом Витька издал неприятный горловой звук.

– Подкоп под стеной, – задумчиво возвестил Глотов. – Интересно, пролезем?

Серега не поленился, прогулялся, не вынимая рук из карманов. Он поколдовал у забора, сунул ногу в предполагаемую дыру, чуть не сломал лодыжку и, матерясь, поволокся обратно. Потом Серега поднял палку и швырнул ее за забор вровень с калиткой. Он прислушался, ничего не дождался, обиженно вздохнул и побрел обратно.

– Не сбежим, извиняйте за правду жизни, – обрадовал Серега товарищей по несчастью, пихая бедром Витьку. – Подвинься. Вот если бы мы были змеями!..

Поток креатива не хлынул. Пленники сидели, впадая в прострацию. Говорить и шевелиться не хотелось. В ранний час было не жарко. Где-то за стеной, на невидимом минарете, закричал муэдзин – высоко, протяжно. После пьянки и бессонной ночи любые мелодичные звуки, даже визг бензопилы, показались бы летчикам музыкой. Они сидели и слушали. А муэдзин возвышал голос до молитвенного заунывного пения, словно заколдовывал.

– Созывает, блин. – Глотов вздохнул. – Намаз у них, или чего там?..

– Ага, – сказал Карпатов. – Пять раз в день.

– А ничего, красиво, – подумав, решил Серега. – У Преснякова, конечно, лучше, но ладно.

– Та шо тут красивого? – Вакуленко скривился. – Разве то песня? Тьфу, а не песня! Тоже мне, кот Баян. От ты украинськи песни слушал?

Не дожидаясь, пока объявятся желающие послушать мелодичные украинские песни, он затянул неожиданно высоким, вибрирующим голосом:

– Туман яром, туман долиною!.. – Вакуленко покосился на товарищей, лица которых внезапно охватила сонливость. – Тьфу! Ладно, от на свадьбе моей дони послухаете, як украинцы спивають. Всех приглашаю. Владимир Иванович – посаженый отец. Серега – дружка, Витька с Глотовым… – Вакуленко задумался.

– Можем драку устроить, – предложил Глотов.

Поспать в это утро им удалось немного. На голом полу, с баулами в обнимку. Пленники проснулись, когда им подали так называемый завтрак – по миске желтого риса и сухую лепешку из злака неопознанного происхождения. Они хмуро смотрели, как двуногие личности в халатах выставили это благолепие на пороге и удалились, не сказав ни слова. После бурной ночи и паршивого сна болели головы, ломило кости. Постанывая, летчики подползли к еде, опасливо понюхали ее.

– Дерьмо! – вынес вердикт Карпатов. – Отравимся на фиг.

Вакуленко схватился было за ложку, зачерпнул каши, но встретился взглядом с командиром и мучительно задумался.

– А кушать-то хочется, – простонал Витька.

– Неужели все свое стрескали? – удивился Карпатов.

– Все. – Глотов решительно кивнул. – И сало, и колбасу.

– Может, проверим?

– Проверяли уже.

– Ну вы и жрать!

– Ладно, – решился Серега. – Кто не рискует, тот не ест. – Он уселся поудобнее, зачерпнул кашу, наклонил ложку, страдальчески уставился на то, что стекало обратно в миску, попробовал, выждал несколько мгновений и начал есть.