Овернский клирик

– Сейчас я прочитаю молитву, брат Гильом. – Это молитва Святого Патрика – она на языке дэргов. С этой молитвой он пришел к нам…

Слова прозвучали странно, но я тут же уловил что-то знакомое. Да, в древних рукописях я встречал нечто похожее – немногие фразы, что сохранились от дэргского наречия, столь не похожего ни на латынь, ни на греческий, ни на знакомый с детства овернский говор…

Пальцы старика начертили еще один крест – на моей груди. Внезапно почудилось, что сквозь закрытые веки я ощущаю свет – крест на моей груди светился. Нет, не крест – странная фигура, напоминающая неровное колесо. В этом тоже было что-то знакомое, уже виденное…

– Откройте глаза, брат Гильом.

Наверное, я уже освоился в темноте, а может, подействовал настой, но показалось, что в тесной келье посветлело. Отец Эльфрик сидел рядом, на его худом костистом лице была улыбка.

– Не буду вас больше задерживать, брат мой. Спасибо, что зашли к старику. Теперь вам надо поспать до утра.

– Едва ли я засну, брат Эльфрик, – возразил я, вставая. – К тому же скоро рассвет…

– Поспите, – голос отца Эльфрика вновь стал строгим. – И малый сон полезен. Впереди у вас трудное путешествие. Я плохо вижу будущее, но одно знаю твердо – в Сен-Дени вы уже не вернетесь прежним.

– Жаль, что вы не пророк, брат Эльфрик, – невольно усмехнулся я. – Хорошее пророчество мне бы не помешало.

– Жаль…

Старик отвернулся к окну. Я осторожно попятился к двери, но внезапно вновь услыхал его голос – такой же строгий и даже суровый:

– Сейчас вы уснете и проснетесь бодрым и здоровым, брат Гильом. Если же Господь пошлет вам сон – постарайтесь его запомнить. Не все сны лгут…

Может, слова отца Эльфрика все-таки подействовали, а скорее всего я просто здорово устал за бессонную ночь. Во всяком случае, уснул я мгновенно и сразу же увидел серый песок и всадников в черных бурнусах…

Часовой вновь молчал, а я не мог крикнуть и молча смотрел, как враги приближаются к лагерю. И вот тишину разорвало знакомое: «Иллала-а-а!» – блеснули клинки – и тишина в ответ. Я один – вокруг лишь пустые панцири и брошенные на песок щиты. А всадники уже в лагере, кровные жеребцы легко преодолевают заслон из телег, а я все еще не могу крикнуть. Рука ищет меч, но вместо него хватает серый холодный песок. И вот прямо перед глазами в землю ударяют золоченые копыта. Имадеддин ибн Хаккаб, атабек Мосульский, поигрывает саблей, и на его мальчишеском лице я замечаю удивление и что-то похожее на плохо скрываемый страх.

– Андре де Ту! Я пришел убить тебя, ибо твои друзья нарушили договор, который мы подписали. Ты клялся своей жизнью…

Отвечать нечего – атабек прав. Но почему он испуган?

– Я пришел убить тебя, рыцарь, но нашел старика в белой хламиде. Какие демоны побывали здесь?

Я начинаю понимать – на мне вместо доспехов белая риза бенедиктинца.

– Это время, – слова наконец-то приходят на язык. – Время никого не щадит. Оно беспощадней, чем ты, атабек…

Смех – юное лицо Имадеддина совсем близко, он спрыгивает с коня и отбрасывает в сторону кривую саблю.

– Выходит, ты еще раз обманул меня, рыцарь! Ты даже не дал мне отомстить – что толку рубить бессильного монаха? Когда-то мы клялись друг другу, что забудем вражду, и ради своей клятвы я пришлю к тебе Белого Рыцаря…

Лицо атабека внезапно исчезает, и вместо него я вижу другое – такое же юное, незнакомое, но почему-то напоминающее о чем-то давнем, забытом, казалось, навсегда. Я вглядываюсь – но вокруг нет ничего, кроме серого песка и темных силуэтов, исчезающих на горизонте…

Авентюра вторая

О том, кого можно встретить по пути из Тулузы в Памье

1

Я послал брата Петра на рынок за припасами – и сразу же понял, что допустил ошибку. Конечно, в зелени и рыбе он разбирается, но еще при въезде в Тулузу мы решили купить кувшин хорошего вина, чтобы, как скромно выражаются в Сен-Дени, прочистить горло от дорожной пыли. В рвении Пьера я не сомневался, равно как и в том, что на тулузском рынке можно купить вино лучших виноградников Окситании. Но откуда нормандцу знать, какое вино хорошее, а какое – нет? Представляю, что они там пьют возле Руана! Здешним торговцам дай только почувствовать слабину – мигом обдурят, будь ты хоть самим архиепископом.

Мы с братом Ансельмом расположились неподалеку от рынка, где местные крестьяне выгружали подводы, и, присев на какие-то мраморные обломки, уже успевшие врасти в землю, с нетерпением ожидали Пьера. Конечно, можно было завернуть в ближайшую харчевню, но отпугнула грязь и запах лука, который преследовал нас от самой Луары. Без лука в Окситании не готовят, по-моему, даже знаменитый медовый напиток. Иногда к запаху лука добавляется аромат чеснока – и тогда воздух Окситании становится поистине целебным.

– Эх! – наконец не выдержал я. – Надо было самому идти!

– Помилуйте, отец Гильом, – отозвался Ансельм самым невинным голосом. – Брат Петр прекрасно разбирается в луке…

Я чуть не подавился, поскольку на лук уже смотреть не мог, а вдыхать его аромат – тем более.

– Если он принесет лук, брат Ансельм, и если вино окажется скверным, я наложу на вас епитимью – семь луковиц в день вперемежку с чтением «Светильника».

– А меня-то за что? – невинно моргнул парень, и я мысленно увеличил число луковиц до дюжины.

Пьер появился вовремя, ибо я уже собирался начать экзекуцию над Ансельмом, заставив его читать вслух очередной раздел из Гонория Августодунского. На эту душеполезную книгу итальянец уже не мог смотреть без содрогания. Конечно, «Светильник» в больших дозах невыносим, но я твердо знал, что брату Ансельму следует научиться смирять гордыню, а брату Петру – подтянуть латынь. Для обеих этих целей книга вполне годилась.

Брат Петр довольно ухмылялся, а я не без содрогания ждал, что он выложит на старую холстину, заменявшую нам скатерть. Жареная рыба, сыр, хлеб, кажется свежий, зеленые листья салата… Лука, хвала Святому Бенедикту, нет. И вот, наконец, кувшин. Я вздохнул:

– Брат Петр, пробовали ли вы вино, прежде чем купить?

– Да, отец Гильом.

Прозвучало не особо уверенно. Я вновь не смог удержать вздоха:

– И… как вам оно?

– Лишь аббат с приором, двое, пьют винцо – и недурное, – печально отозвался нормандец, – но иное, но худое грустно тянет братия…

– Как?!

Успехи в латинском языке были очевидны. И раньше Пьер любил всякие присказки, но теперь отмачивал их не на нормандском наречии, а на языке Вергилия.

– Языку и чреву благо, где твоя излита влага…

Не выдержав, я схватил кувшин и осторожно нюхнул. Затем попробовал. Потом еще раз попробовал…

– А мне можно, отец Гильом?

Ансельм, вероятно, уже почувствовав что-то, нетерпеливо подсел поближе.

– Да… – сказать было нечего. Нормандец продолжал удивлять. Но если латынь и латинские присказки еще можно отнести на счет брата Ансельма, то такое вино…

– Землячку встретил, – лапища Пьера уже тянулась к рыбе. – Она тут все знает. Ейный отец…

– Ее отец, – механически поправил я, и тут до меня наконец дошло: – И сколь юна эта ваша землячка, брат Петр?

Нормандец отдернул руку и застыл, сообразив, что сказал лишку:

– Она… Девица… Юница сия… С отцом… Она вино показать… Ее отец торговать скот…