Овернский клирик

– Паствой резвою своей правила пастушка, и покорно шли за ней козлик да телушка, – вполголоса прокомментировал Ансельм. – У пастушки, как пожар, на лице румянец… Вдруг навстречу ей школяр…

– О Святой Бенедикт! – воззвал я. – Ну что мне с вами делать, братья?

А что было делать? Наверное, и сам Святой Бенедикт растерялся бы…

– Благословите трапезу, отец Гильом, – как ни в чем не бывало предложил Ансельм, и я, вздохнув в третий раз, последовал его совету.

В славном городе Тулузе мы оказались даже быстрее, чем я предполагал. Признаться, дороги Королевства Французского не располагают к быстрому путешествию. Они вообще не располагают к путешествию, если, конечно, вы не сеньор, который может себе позволить портшез и сотню латников конвоя, или не скромный монах, знающий, что такое «клюнийская тропа».

Земля французская с давних веков богата монастырями, но после того, как два века назад братья из Клюни начали основывать обитель за обителью, пожалуй, трудно найти район, кроме диких пустошей Бретани, где один монастырь отстоит от другого дальше чем на дневной переход. После этого смиренным братьям не требуются больше столбовые дороги. «Клюнийская тропа» охватывает практически все Королевство Французское, и бенедиктинцы, клюниийцы, равно как и братья иных орденов, получили возможность путешествовать со всеми удобствами, причем с гарантированным ночлегом, ужином и, если требуется, соблюдением тайны. По «клюнийской тропе» легко обойти большие города или замки, где поджидают нежелательные знакомства. Более того! Наши уставы, включая и устав Святого Бенедикта, не рекомендуют братьям ездить верхом. Им положено следовать примеру Апостолов, что мы и делаем, но… Но почти всегда, когда выходишь поутру из ворот монастыря, встречаешь повозку, идущую в нужном направлении, хозяин которой никогда не откажется подвезти путешествующих братьев. Кто-то окрестил этот способ путешествия «стой-телега». Название, несмотря на жуткий вульгаризм, быстро прижилось.

Так, пешком, а чаще «стой-телегой», мы быстро и без проблем добрались до Осера, затем до Везеле, Ла Шарите и Совиньи. В Клюни заходить не стали – место слишком людное, а мне не хотелось вызывать лишние пересуды.

От Совиньи путь вел к обители в Муассаке, но меня все время тянуло свернуть налево. Там, всего в паре переходов, начиналась Овернь, моя Овернь, где знакома каждая тропинка, где небо кажется более голубым, а вода из горных ручейков – сладкой, как мед. Но я сдержался. В замке Ту давно хозяйничает мой младший брат, с которым мы никогда не ладили, да и что делать под родным кровом? Я не был там слишком долго, и стены фамильного замка покажутся мне сводами склепа. Меня забыли – и жаль, что я ничего не забыл…

И вот Тулуза, откуда рукой подать до Памье. Но прежде чем ехать к предгорьям Пиренеев, предстояло кое-что выяснить в столице графства. Кто знает, не отсюда ли тянется паутина, в которой запутались мирные обыватели из Артигата?

Чтобы брату Петру жизнь не показалась слишком легкой, я заставил его после трапезы прочитать благодарственную молитву, причем вслух и с выражением. Заметив ошибку – прямо скажем, не особо существенную, – я велел прочитать молитву еще трижды, а затем – также вслух – просклонять никак не удававшееся ему слово. Несколько удовлетворив свое чувство справедливости, я решил заняться братом Ансельмом, дабы тот не обучал наивного нормандца тому, чему не велено, но нахальный парень опередил меня, поинтересовавшись нашими дальнейшими планами.

– Брат мой! – ответствовал я, соображая, чем бы озадачить излишне жизнерадостного Ансельма. – План ваш состоит в том, чтобы смиренно – слышите! – смиренно исполнять приказы отцов ваших духовных.

– Истинно так, отец Гильом. – Парень лицемерно вздохнул. – И да будет воспитуемый, словно труп, в руках воспитателя…[20 - В дальнейшем – одно из правил иезуитов.]

Меня передернуло.

– Брат Ансельм, где вы слыхали подобную мерзость?

На его лице появилась кривая усмешка:

– В Риме, отец Гильом. От одного испанского кардинала. Он был весьма недоволен недостатком почтительности к отцам духовным… Кстати, графа нет в Тулузе.

Наверное, вид у меня стал весьма ошеломленный, поскольку негодник Ансельм вновь улыбнулся, на этот раз своей обычной улыбкой, и пояснил:

– Я услыхал это у ворот, пока мы ждали, когда откроют. Один стражник сказал другому… Граф два дня как уехал на охоту, его ждут не скоро.

У парня оказался острый слух и вдобавок умение вовремя вставить нужное слово. А вообще-то мог сказать и сразу, умник!

– Точно нет, – поддержал Ансельма нормандец. – Я на рынке узнать… узнал. Мне это сказала… торговец скотом…

– Сказал торговец скотом, – поправил я, сделав вид, что ничего не заметил. – Итак, Его Светлости нет в городе.

– Вы пойдете к архиепископу? – негромко поинтересовался Ансельм.

Отец Сугерий, человек предусмотрительный, снабдил меня письмом не только к графу, но и к Его Преосвященству, но я невольно задумался.

– Архиепископ Рене – не тот человек, к которому стоит…

– Брат Ансельм! – Я предостерегающе поднял руку. – Я, кажется, уже просил вас не высказывать подобные суждения о князьях Церкви…

– Грешен, отец Гильом… Вы, конечно, правы – монсеньор Рене – пастырь, ведомый всему миру своей неподкупностью, нежеланием приближать своих родичей к управлению епархией и, главное, любовью к ближнему своему.

– Ну и хорошо! – удивился Пьер, уловивший какое-то несоответствие в словах и тоне, которым они произнесены. – А то я слыхал, что он с этими… отроковицами…

Я еле удержался, чтобы не ухватить их обоих за уши. Впрочем, мне самому приходилось слышать о монсеньоре Рене и нечто похуже.

– Неподкупность Его Преосвященства, – осторожно начал я, – увы, мало чем отличается от неподкупности иных, весьма достойных иереев. Его родичи… К сожалению, и это встречается часто…

– А! – понимающе кивнул Пьер. – Эта, как ее? Содомия!

Ансельм моргнул и, не удержавшись, рухнул на траву, задыхаясь от смеха. Пьер недоумевающе уставился на корчившегося в конвульсиях итальянца и повернулся ко мне.

– Не содомия, а симония, брат Петр, – пояснил я как можно спокойнее. – От имени Симона Мага, который пытался купить у Апостолов Духа Святого. А содомия – от названия города…

– Ну, да… – растерялся нормандец. – Я думать… думал, что они в Содоме этим и занимались…

– Не надо! – выдавил из себя Ансельм, тщетно пытаясь встать. – Умру!

Новый приступ смеха опрокинул его на траву.

– А чем они в Содоме занимались? – начал было Пьер, но мне пришлось пресечь его законное любопытство, дабы не погубить достойного брата Ансельма всеконечно. Отсмеявшись, тот наконец вновь принял вертикальное положение и долго вытирал слезы.

– Так вот, о Его Преосвященстве, – продолжил я. – К сожалению, его… гм-гм… любовь к ближним действительно хорошо известна. Более того, известно и другое…

– Что он тайный катар, – уже без всякого смеха заметил Ансельм.

Пьер широко открыл рот, затем нахмурился и придвинул ближе свой «посох», до этого мирно лежавший в стороне. Я покачал головой:

– Скажем осторожнее – он не особо радеет о борьбе с этой богопротивной ересью. Но церковная субординация требует, чтобы мы представились монсеньору Рене. Кроме того, у нас в Тулузе есть и другие дела. Надо получить деньги у ломбардца и выяснить, где сейчас находятся арестованные. Они давно должны быть здесь.

– Для этого незачем ходить к архиепископу, – возразил Ансельм. – Деньги получить надо, а все остальное я могу узнать сам.

– Точно, – поддержал его Пьер. – Я тоже сходить… схожу на рынок и поспрашивать…

– У торговца скотом, – кивнул итальянец.

Брат Петр вновь смутился и принялся сосредоточенно приглаживать свою отросшую за последние недели рыжеватую шевелюру.

– Итак, идем к архиепископу, – заключил я. – Отец Сугерий просит его в письме ознакомить нас с обстановкой в графстве. Округ Памье до недавнего времени считался спокойным, там даже катары никак себя не проявили.

– Так чего к архиепископу идти? – удивился простодушный Пьер. – Надо у этих катаров и спросить!

Я поглядел на брата Петра, после чего тот покраснел, затем начал бледнеть. Уже собираясь высказаться, я вдруг поймал себя на мысли, что нормандец в чем-то прав.

– Я бы не отказался, брат Петр. Но едва ли их вожди захотят со мной встретиться.

Нормандец при этих словах облегченно вздохнул, и его физиономия постепенно приобрела естественный цвет.

– Ну, а мы их попросить! – бодро заявил он и погладил свой «посох».