Аргентина. Лейхтвейс

– Все верно… князь. Уж извините, мы на ваш счет особых разъяснений не получали.

– А и не надо, – Руффо-северный легкомысленно махнул рукой с красной полоской на запястье. – Где тут ваша гостиница? Которая для туристов?

*?*?*

– Альянико! – все еще твердым голосом заявил Красный Нос. – Его надо всенепременно испробовать. У нас тут, синьоры, не просто альянико, а альянико греко с виноградников горы Вультуре. Лучшего во всей Лукании не найдете. А все прочее, я вам скажу, баловство.

– А г-граппа? – заикнулся было говорливый конвоир. – Мне эта кислятина, признаться не очень.

Казалмаджиоре укоризненно покачал головой.

– Вы еще не пробовали здешней граппы, синьор. Не рискуйте своей молодой жизнью. У нас в городе два врача, спросите любого из них.

Спор грозил затянуться, и князь, протянув стоящему рядом хозяину купюру покрупнее, указал взглядом на стол. Тот понимающе кивнул и растворился в полумраке.

При гостинице, как и думалось, имелся ресторанчик, небольшой, совершенно деревенского вида, но очень уютный. Там и расположились, заняв большой угловой стол. Красный Нос сперва порывался отправиться к начальству с докладом, но князь наставительно заметил, что еще не определился с временем аудиенции. Казалмаджиоре осознал и покорился обстоятельствам. Потребил – и достаточно быстро принялся розоветь. Служивые, народ крепкий, вид не переменили, но заметно обмякли. Дикобраз, вспомнив фронтовые навыки, также оставался бодр. Дождавшись пока на столе появится очередная тяжелая бутыль, он наполнил глиняную рюмку и встал.

– Друзья! Позвольте пару слов.

Несколько секунд подождал, прикидывая стоит ли рисковать. Усмехнулся и решил: пусть. Княжить – так на полную катушку!

– Прежде чем мы выпьем, хочу рассказать одну забавную историю. В XVI веке мои предки поссорились с испанским королем. Кто был прав, а кто нет, уже и не скажешь. Но сохранился указ, согласно которому Его Католическое Величество взял под свою руку владения Руффо в Южной Италии. Потом они помирились, король повелел все нам вернуть, однако началась война, и часть своих земель мы так и не получили. С тех пор прошло почти три века, все забылось, но закон есть закон. Согласно ему, я, старший из северных Руффо, имею полное право именоваться князем Руффо ди Скалетта ди Матера.

И с превеликим удовольствием выпил. Присел и понял, что с удовольствием бы закурил. Вокруг было тихо, но вот послышался не слишком уверенный голос младшего из конвоиров:

– А-а… А документы сохранились?

Князь ди Матера снисходительно усмехнулся.

– Даже в двух экземплярах. В семейном банковском сейфе – и в архиве Неаполя. Кстати, мой дед подсчитал, сколько задолжало нам итальянское правительство за эти века. Не то, чтобы очень много, но на линкор вполне хватит.

Пока за столом переваривали новость, князь подумал о другом линкоре, не выдуманном, настоящем. «Джулио Чезаре», итальянский флагман – и Кувалда на флагмане. Дуче любит символы, значит его цель – на море. Порт? Военная база? Испанские стационары стоят в Валенсии… Задумался и не заметил, как на стол опустилась еще одна бутыль, куда тяжелее предыдущей. Оглянувшись, увидел непроницаемое лицо хозяина. Тот был уже не один, рядом, поглядывая куда-то в сторону, стояла почтенного вида синьора, наверняка супруга, а из-за стойки косила глазом юная черноволосая синьорина. Заметив княжеский взгляд, смутилась, но ненадолго. Выпрямилась, расправила плечики, улыбнулась…

Покойный доктор Геббельс был уверен, что задачи пропаганды решает радио. В Матере он бы остался без работы.

– Эх, если помечтать! – конвоир, тот, что постарше, откинулся на спинку деревянного стула и внезапно улыбнулся. – Я бы к вам, синьор Руффо, пошел на службу. Подтянуть бы надо здешних бездельников. А в этом Риме – никакой карьеры!

3

Обложка в три краски: черная туша планетобуса на фоне синей планеты, а вокруг зеленые многолучевые звезды. Буквы тоже черные, не готические, но стилизованные. Большие, точно посередине: «Капитан Астероид», чуть ниже и мельче: «против звездных пиратов». И «Перевод с английского», совсем мелко. Ни автор, ни переводчик не указаны, издано в Лейпциге в прошлом году.

Лейхтвейс отложил в сторону тощую книжицу. Больше в полковой библиотеке брать было нечего. Пропагандистские брошюры, пыльные тома по военной истории и сразу несколько изданий «Майн Кампф». Думал найти что-нибудь про горы, однако не получилось – было, но уже забрали. Он в очередной раз помянул наглую Цаплю, из-за которой лишился выходного – и неведомой интересной книги из библиотеки Абверштелле. Очередной опус про Спасителя Галактики читать было совершенно невозможно. «О, полюби меня, полюби! – страстно застонала красотка Кэт, расстегивая пуговицы на скафандре…»

Казарма, двухъярусные железные койки, желтый электрический свет. До отбоя полчаса, маленькое свободное окошко. Сосед рядом очень занят – строчит очередное письмо. Одно уже готово, лежит прямо на одеяле. Все прочие тоже при деле, на койке, что слева, играют в шахматы, чуть дальше трое скалолазов горячо обсуждают чье-то недавнее восхождение, поминая хапалы, мизера, насос и рукоход. Кто-то уже прилег, накинув на голову одеяло. Еще один армейский день позади.

– А ты, Таубе, никогда писем не пишешь, – внезапно проговорил сосед, откладывая в сторону блокнот. – Неужели некому?

– Некому? – Лейхтвейс на миг задумался. – Пожалуй, и некому.

Сосед, его погодок, тоже белокурый и тоже спортсмен, брался за блокнот точно по графику – через день. Писал сразу по два письма – родителям и невесте.

– А у тебя девушка есть?

В обычной жизни такие вопросы не задают. Иное дело – армия. О чем еще говорить в казарме? Лейхтвейс хотел было признать очевидное, но внезапно услышал себя словно со стороны.

– Есть!

Сосед повернулся, взглянул удивленно.

– Так чего молчал? Я же тебе все рассказываю!

Все – не все, но о соседской невесте Лейхтвейс был уже наслышан. Прыгает с парашютной вышки, хорошо танцует и прекрасно готовит мюнхенские колбаски. Если не идеал, то где-то близко.

– Она меня старше. У нее синие глаза. И я ей ничего не сказал.

Выговорил, прикусил язык. Поздно! Сосед, парень простой, но очень неглупый, поглядел внимательно.

– Письмо все равно написать можно.

Лейхтвейс кивнул, соглашаясь. Можно. Только некуда.

*?*?*

– Если бы Ночного Орла не было, его следовало придумать, – сказал Карл Иванович в их последнюю встречу. – Я сам предлагал нечто подобное, только не в масштабах всей Германии. На такое у меня, признаться, фантазии не хватило. Мы наконец-то смогли увидеть марсианский ранец в действии. Все аспекты: оборона, реакция населения, действия местных властей. Никто оказался не готов, что не удивительно, однако теперь можно подготовить нужные рекомендации. К сожалению, кое у кого в Берлине слабые нервы. Вначале даже хотели все ранцы изъять, но к счастью Геринг не позволил – напомнил фюреру о французах и русских. И это все сделал один человек! Более того, никто не убит и не ранен.

– Но если так… Может, это и были учения? – удивился Лейхтвейс. Куратор развел руками.

– Я и сам о таком подумывал, но факты говорят о другом. Вокруг фюрера сложилось несколько центров власти. Он, человек очень разумный, старается ни с кем не ссориться. Заметьте: ранцы поделили поровну между Вермахтом и Люфтваффе. Но кое-кто все же остался недоволен. Догадались? Да-да, СС, Генрих Гиммлер. И вот каким-то неведомым образом один ранец оказывается у подполья, у Германского сопротивления. Подполье странное, не удивлюсь, если Гиммлер его и создал…

О таком говорить еще не приходилось, по крайней мере, вслух. То, что Абвер и Служба безопасности рейхсфюрера не слишком ладят, понимали многие, но лишний раз Гиммлера предпочитали не поминать.

– И вот что получилось, Николай. Виноват оказался Геринг, поскольку Оршич – его подчиненная. Мы чуть не лишились ранцев, а заодно во многом утратили свободу действия. А Гиммлер на коне, он сумел убедить фюрера, что только СС может его защитить. Подполье тоже выиграло, лучшей рекламы не придумать. Газеты полгода только об Орле и писали… Хотите что-нибудь спросить?

Карл Иванович улыбался, взгляд казался самым обычным, словно разговор шел о приключениях в далекой Африке. «В Шоа воины хитры, жестоки и грубы, курят трубки и пьют опьяняющий тэдж, любят слушать одни барабаны да трубы, мазать маслом ружье да оттачивать меч…» Но Лейхтвейс понимал, по какому узкому краешку шагает.

– Хочу, – решился «марсианин», но спросил совсем не о том, что думал.

– Если Ночной Орел – провокация, почему без трупов? Если бы Роберта Лея сожгли живьем…

Ответный взгляд он выдержал легко. Карл Иванович укоризненно вздохнул.

– Однако вы кровожадны! Думаю, дело в том, что это был первый этап, пробный. Если бы фюрер не поддался, тогда бы дела пошли пострашнее… Николай, не ходите вокруг да около. Вас интересует Оршич, так скажите об этом прямо!

За какой-то миг Лейхтвейс сумел понять: любой его ответ будет плох. Но промолчать – еще хуже.

– Очень интересует, – проговорил он как можно спокойнее. – Пилот-испытатель Вероника Оршич – мой инструктор и очень красивая девушка.

Карл Иванович вздохнул: