Абортарий

Дни, когда исчезли мужчины – Великая Бабуинизация.

Время буйства деда – Эра Клоповьего Рая.

И так далее.

Как по мне, звучит неплохо.

***

– Никогда не было так, чтобы бабы с пониманием относились к мужикам, – сказал мне однажды папа. – Все их не устраивает, все им нужно изменить в нас. Например, в давние времена мы устраивали войны. Ну, это когда мужики превращали все живое в удобрение для почвы. Зачастую чтобы повысить самооценку или что-нибудь поделить. Занятие на самом деле захватывающее и волнительное. Так нет, из-за бабьего нытья время от времени приходилось прикрывать лавочку потехи.

Признаюсь, я тогда очень переживал, что не услышу папу. Он говорил невнятно, тихо, временами что-то бубнил себе под нос.

Он был погружен в старую, широко распространенную еще до Великой Бабуинизации, мужскую игру. Она заключалась в праздном наблюдении за бабами и молниеносном определении – с какой бы из них вступил в половой акт, а с какой нет. Своего рода умственная гимнастика.

В свое время дед пробовал теоретические умозаключения перевести в плоскость полевых испытаний. И довольно длительное время преуспевал на этом поприще.

Разве это не чудо?

***

Папа заметил, что я нервно ерзаю, чтобы не пропустить важную сентенцию.

– У тебя что, те самые гомо-глисты? – с ухмылкой спросил.

– Та нет, просто прилип к скамейке. Запрела задница.

– Ну, бывает, – философски заметил и глотнул пива. – Знаешь, в любой войне бывали свои изюминки. Например, так называемые камикадзе.

– Камикадзе? – переспросил я недоуменно.

Он так страстно зыркал по сторонам, что не обратил внимания на мой вопрос. Округлые попки, выпуклости грудей, оголенные ножки – я заметил, что его штаны противно топорщились.

– А?

– Камикадзе, па.

– Ага, ну да. Так называли японских летчиков-смертников. Они направляли свои самолеты на вражеские корабли и таранили их, – ответил папа. И вдруг подскочил, чтобы ущипнуть лакомый зад гордо шествовавшей блондинки. Та вскрикнула, обернулась и с нескрываемым презрением глянула на отца.

– Знаешь, что они кричали, когда пикировали на врага? – продолжил папа. – Они кричали «банзай!». Это что-то вроде нашего «ура», чтобы поднять боевой дух перед смертью.

– Понятно, – меланхолично заметил я.

Мимо прошла мамаша с добрым, все понимающим лицом атакующей акулы. За ней, подобно рыбе-прилипале, клеились две малолетние, шалопайского вида девочки.

Дело шло к вечеру. Утомленные солнцем, мы праздно подставляли потные лица ветерку. И становилось почти терпимо. Я расслабленно закрыл глаза.

И тут:

– Банзаааааааай! – как завопил на всю улицу папа.

Все вокруг шарахнулись. Девочки взвизгнули. А папа покатывался со смеху.

– Что, навалил кирпичей? – довольно спросил.

Я пожал плечами, замечая, как нас тщательно обходили стороной.

– Знаешь что, – самодовольно склонился ко мне и показал пальцем на косившихся женщин. – Всем бабам, которых мы брюхатим, следует истошно орать – банзааааай!

***

Да, в этом весь мой отец.

Еще у него была потребность – напускать туману. Хлебом не корми, дай использовать собственные формулировки старых понятий, многие из которых, он считал, утратили свою ценность. И чтобы формулировки были позабористей.

К примеру, он говорил, что мы не сперму впырскиваем внутрь женщин, а миллионы троянских коней.

Разумеется, я сейчас вступил бы в дебаты. Прежде всего пытаясь выяснить, когда это я успел впырснуть сперму в женщину. Поскольку все мои любовницы всегда компактно помещались в пробирке.

Но тогда я всего лишь спросил, что такое троянский конь. В ответ он мне врезал.

Думаю, он просто не знал. Как и многих других вещей. Те знания, которых он успел нахвататься от медика Зины, отец передал и мне.

Правда, только в одном формате – в виде хлопков, подзатыльников и затрещин.

У меня не было медика Зины. Моим воспитанием полностью занимался отец, Андрей III Жалкий. Его же воспитывала медик Зина. Но к тому времени она уже была ветхой и маразматичной старушенцией.

***

Что ему еще приносило удовольствие, так это в грязных деталях описывать соитие с каждой проходящей девушкой. Соитие фантастическое, разумеется. Оно происходило лишь в чертогах его собственного мужланского воображения.

Ему от этого явно было легче на душе. Пусть в действительно он обрюхачивал только тех, кого разрешалось. Подобно кукушке, что носит яйца в чужие гнезда, папа носил свои по разным гостиничным номерам.

Отец, Андрей III Заарканенный, прекрасно осознавал, что его скрутили в бараний рог.

И вполне миролюбиво занимался священным действом зачатия. Если вообще можно так выразиться, учитывая, что он запихивал в женщин бомбы замедленного действия. Или троянских коней.

***

А за пробелы в образовании обидно. Иене ничто так не доставляет удовольствие, как постоянно тыкать мне носом в это.

Папа глушил меня, вместо того, чтобы просвещать. Он так усердно шлифовал мою прическу, что волосы сзади росли быстрее – от постоянно стимулирования и раздражения.

Приходилось часто стричься, а то с заросшей холкой я походил на почуявшего опасность вздыбленного шакала.

Мне приходят в голову мысли, что и сам отец мог не знать толком значения многих мудренных фразочек, которыми бахвалился передо мной.

***