Тайный коридор

Когда поезд тронулся, в купе заглянул еще один человек, удивительно похожий на покойного Джона Леннона – круглые очечки, падающие на лицо космы, крючковатый нос, – внимательно оглядел купе и предложил одному из новых соседей, пожилому мужчине:

– Не хотите ли поменяться местами? У вас какая полка? Верхняя? А у меня нижняя – тут рядом. Но попутчики – люди пожилые, солидные, и дама с ребенком, а я с молодежью люблю, музыку слушать. – Он хлопнул по свисающему с плеча на ремешке «панасонику».

Пожилой молча кивнул, собрал вещички и ушел.

– А вы, кстати, против музыки не возражаете? – несколько запоздало спросил волосатый у новых попутчиков.

Звонареву, которому все они – и молодые, и пожилые – испортили столь благоприятно складывавшийся вагонный флирт, равнодушно пожал плечами, Светлана белозубо заулыбалась, а третий сосед, смуглый, плотный, коренастый мужчина с короткой стрижкой, которого лишь с известной оговоркой можно было отнести к молодежи (ему явно перевалило за тридцать), сказал:

– Врубай, веселее будет.

«Леннон» сбросил джинсовую «вареную» куртку на вате, оказался в джинсовой же безрукавке, плюхнулся на диван рядом со Светланой и щелкнул клавишей «панасоника». Музыка оказалась под стать его «фейсу», «хайру» и «прикиду» – «Hey, Jude!» «Битлз».

– Еду в Ялту, на всесоюзный слет битломанов, – весело сообщил волосатый и многозначительно пояснил: – Неофициальный, конечно. Будем знакомиться? Алекс, широко известный в узких кругах как «Леннон».

– Светлана.

– Константин.

– «Нормально, Григорий?» – «Отлично, Константин!» Между прочим, в еще более узких кругах меня зовут «Ленин», – он подмигнул. – Сволочь разная, как сами понимаете.

– «Ленин» лучше, – отозвался Звонарев. – Это – по-русски. Битломаны моего детства называли Маккартни «Макаром», а вот местного бомжа Василия Макарова – «Васей Маккартни».

– Ништяк, – захохотал «Ленин». – Вася Маккартни! Надо запомнить! А как же вас зовут, остроумный незнакомец?

– Тоже Алексей.

– Тезка! Класс! Может, мы и едем в одно место?

Звонарев хотел было ответить утвердительно, но вспомнил вдруг наставления Кузовкова и благоразумно смолчал.

– Можете загадывать желание, – обратился «Ленин» к Светлане и Константину, – между двумя Алексами сидите. За это надо выпить. Кстати, о Ленине. Урок в школе 22 апреля. Учительница достает портрет Ильича и спрашивает у класса: «Кто это?» Дети отвечают хором: «Ленин!», – а Вовочка молчит. Учительница: «Вовочка, разве ты не знаешь, кто это?» – «Знаю». – «А почему же молчишь?» – «Потому что это не Ленин». Учительница растерялась. «Кто же это, по-твоему?» – «Дядя Володя с бензоколонки». Учительница его за шкирман и к директору. А он и там уперся: мол, дядя Володя с бензоколонки, и все. Директор вызвал родителей Вовочки и, на всякий случай, участкового. Пришли они. Вовочка плачет, но твердит одно и то же: «Это не Ленин, а дядя Володя с бензоколонки». Участковому надоело это слушать, и он говорит Вовочке: «Ладно, поехали на эту бензоколонку, посмотрим». Приезжают. Выходит к ним заправщик – вылитый Ленин! Только в комбинезоне. Участковый опешил сначала, а потом говорит: «Гм… Ты бы, Владимир, как-то внешность изменил, что ли…» А дядя Володя сделал вот так, – «Ленин» засунул большие пальцы в проймы жилета, – задрал бородку и спрашивает: «Может, пгикажете изменить свои политические пгинципы?»

Все захохотали; причем Светлана не забыла при этом кокетливо откинуть плечи назад, чтобы отчетливее обозначилась под тонким свитером грудь.

– Сволочь одна в трамвае рассказала, – закончил довольный «Ленин».

– «Дядя Володя с бензоколонки», надо полагать, твой коллега? – усмехнулся Звонарев. – Он под Ленина работает, а ты под Леннона?

– Точно. – Волосатый достал из сумки бутылку водки с винтовой пробкой и экспортной этикеткой, пластиковые стаканчики и две бутылочки со светлым напитком. – Из «Березы», между прочим. Водку с тоником пробовали? Оригинальный, освежающий, совершенно отбивающий запах спирта вкус!

– Я пас, – быстро отказался Алексей.

– Что так? – удивленно поднял брови «Ленин».

– Вчера перебрал. Так что сегодня – пивной день. – Звонарев кивнул на свои бутылки.

– Алекс, русское пиво не оттягивает, а усугубляет, – с видом знатока объяснил «Ленин». – Зачем тебе головная боль? Разбавь водочку тоником до градуса своего пива и отдыхай как человек. – Брелоком-открывашкой он ловко, с сухим щелчком откупорил пыхнувший легким дымком тоник и наполнил до половины стаканчики. Потом скрутил голову «Столичной» и протянул бутылку Алексею. – Водка добавляется по вкусу!

Звонарев плеснул немного в стаканчик, вопросительно глянул на Светлану. Она, зарозовев, кивнула; не отказался и молчаливый Константин. Выпили.

– Ну как? – допытывался неугомонный «Ленин». – Класс? «Кровавая Мэри», пепси, апельсиновый сок с водкой – все это в прошлом. Теперь на крутых сейшенах пьют только водку с тоником. Если, конечно, нет вискаря или джина.

Освежающая смесь, и впрямь, пошла бойко. За приятными разговорами о разных напитках, их свойствах и комбинациях и прочей болтовней с анекдотами проехали Тулу. Бутылка кончилась, Константин сходил в буфет за второй – и выпили ее за милую душу по старинке: под бутерброды с ветчиной, без всякого тоника.

Звонарев вытащил запьяневшую Светлану покурить в тамбур и, еще не докурив, полез целоваться. Светлана, жеманно отставив руку с сигаретой, не сопротивлялась, но поджимала губы. Тут ввалился со своим «березовым» «Мальборо» «Ленин» и, не проявив ни грана мужской солидарности, стал трепаться про «Битлз».

Алексею пришлось закуривать новую и ненужную сигарету и делать вид, что слушает. Его раздражала не только неделикатность «Ленина». Он всегда ощущал некоторую неловкость в беседах с битломанами – как, скажем, в беседах с любителями поэзии Эдуарда Асадова или Сергея Острового. Лихорадка вокруг групп типа «Битлз», «Дорз», «Роллинг стоунз» его поколения уже не коснулась. У них были другие кумиры: «Пинк Флойд», «Дип перпл», «Свит», «Юрай Хип»… Битлы по сравнению с ними казались простоватыми. Поначалу Алексей, как и многие его сверстники, думал, что дело в дурном качестве битловских записей, которые они слушали на катушечных «Яузах» и «Кометах». Но, когда ему довелось послушать иностранные пластинки с песнями «Битлз», впечатление было почти такое же. Три аккорда – они и есть три аккорда, качеством записи их сильно не улучшишь.

Поэтому Алексей лишь нейтрально улыбался, слушая «Ленина». Ему казалось, что тот поет специально для Светланы, но скоро заметил, что «Ленин» обращается преимущественно к нему: интеллигента в нем угадал, что ли. Алексей надеялся, что он докурит и уйдет, а они со Светланой снова станут целоваться, но не тут-то было: битломан прикурил от окурка старой сигареты новую. Тогда Звонарев предложил Светлане вернуться в купе. Она кивнула, а «Ленин» тут же выбросил свою драгоценную «мальборину» и потащился за ними. В купе он продолжал вдохновенно вещать о «Битлах». Остановить его, видимо, было уже невозможно.

– «Битлз» – это же не просто музыка! Это стиль жизни, философия, если хотите! Мой мир из черно-белого стал цветным, когда я услышал их. И знаешь, почему? Никто не захочет смотреть черно-белый телевизор, если есть возможность смотреть цветной. Поэтому «Битлз» и не пустили в СССР. Нашему народу, видите ли, не нужны пресловутые «жучки»! Естественно: все бы рухнуло, все эти декорации под названием «советская эстрада»!

При слове «жучки» что-то неприятное шевельнулось в памяти Звонарева, но он так и не смог сразу вспомнить, что именно.

– В связи с этим анекдот, – продолжал без остановки «Ленин». – Выползают из дерьма два червяка, отец и сын, и сын говорит отцу: «Папа, оказывается, мир так прекрасен: светит солнышко, зеленеет травка, цветут деревья – почему же мы живем в дерьме?» – «Потому что родину не выбирают, сынок», – отвечает отец.

Света хихикнула. Звонарев и Константин молчали.

– Это мерзкий анекдот, – сказал Алексей.

– Да? – опешил «Ленин». – Да, не стоило, наверное, при девушке – о дерьме…

– Да не в дерьме дело, а в том, с чем оно сравнивается. Мне один наш студент, восточный немец, рассказывал, что когда он ехал поездом к нам, то так волновался, что от самого Бреста, от границы, не мог уснуть. Все повторял про себя: «Я в России», «Я в России»… Для него Россия – не дерьмо, а великая, мистическая, загадочная страна. А ты анекдоты такие рассказываешь…

– Так он, немец этот, наверное, переживал, что не досталась им территория, по которой он едет, – заржал «Ленин». – Сначала он думал: «Я в России», – а потом: «Могла ведь быть нашей…» Поэтому и не спал! А я вот иногда думаю: хорошо, если бы они нас тогда завоевали, – научили бы, кстати, пиво нормально варить, – а американцы с англичанами потом бы освободили! Как Францию, как Италию… Совсем другая бы жизнь была! Не черно-белая…

Костя вдруг поднялся со своего дивана.

– Встаньте, пожалуйста, – сказал он «Ленину».

– Чего?

– Встань, говорю! Выйдем!

– Да ты чего?! – вытаращился на него «Ленин». – Шуток не понимаешь?

– Вставай, шутник долбаный! – Костя схватил «Ленина» правой рукой за шкирку, но тот уперся, и тогда Костя левой смазал его по физиономии. Светлана взвизгнула. «Ленин» лягнул Костю, вырвался, но тот так смачно врезал ему справа, что у битломана лязгнули зубы. Он рухнул на диван, головой в колени забившейся в угол Светлане. Очки его полетели на пол, а волосы как-то странно упали на лицо: на том месте, где полагается быть носу, вдруг оказался затылок. Через миг стало ясно, что на голове его был парик.

– Я – капитан-лейтенант Черноморского флота! – жестко представился Костя. В глазах «Ленина» мелькнуло смятение. – Мой отец простым матросом оборонял Севастополь. Девять месяцев! Никаких американцев и англичан не было в радиусе нескольких тысяч километров. И никогда они бы нас не освободили. Если бы нас завоевали, им самим бы пришел конец! Ты же здоровый бугай, мой ровесник, наверное, чего же ты несешь? Ты что – за свою кошачью музыку Родину продать готов? Пошел вон! Не хочу с тобой в одном купе ехать! Верни сюда того старика. – Он с грохотом откатил дверь.

«Ленин», цепляясь за Светлану, сел, причем парик его остался на коленях у девушки (она его осторожно стряхнула кончиками пальцев). На темени битломана зияла уже изрядная плешь. Он схватил одной рукой свой «панасоник», другой нащупал куртку и сумку. Константин опустился на диван, брезгливо поджал ноги. «Ленин» вдруг бросился в освободившийся проход, хряснулся о косяк, ойкнул, затопотал по коридору. Клацнула дверь в тамбур.

– Эй, а парик? Очки? – запоздало всполошилась Светлана.

Звонарев между тем поднял с пола и крутил в руках эти очки.

– Я хотя и не окулист, но все же медицинский работник и должен вам сказать, что это простые стекла, без всяких диоптрий.