Крайний случай

– Нет. Слесаря мы не вызывали, – иронично, растягивая звуки, произнесла Тамара Леонтьевна.

– Странно, вызов есть, а от слесаря отказываются, – с видом психиатра, делающего неутешительное для пациента заключение, проговорил Тимоня, еще раз посмотрел на бланк заявки и начал спускаться по ступенькам…

– Так вас, наверное, еще в прошлом году вызывали, в ноябре, – бодро крикнула вслед не потерявшая гибкость ума Тамара Леонтьевна. – Тогда у нас тут крупная

авария была. Потоп. Прорвало трубы отопления в тридцатой и затопило двадцать седьмую и двадцать пятую. Приходил слесарь, перекрыли всю воду. Потом соседи вызвали аварийную бригаду с предприятия. Те все заварили и уехали. Вас же не дождешься. Пойди посмотри в журнале-то, что написано…

– Такого быть не может, – уверенно пробасил Тимоня и минут через десять появился с журналом.

Тут открылась дверь двадцать девятой и нарисовалась Лариска, молоденькая такая секс-бомба, жена торговца автомобилями. Да из тридцатой выглянула Марина Павловна, пенсионерка, жена бывшего начальника нефтеперерабатывающего предприятия, в чьей квартире трубы-то и рвануло. Все сгрудились вокруг Тимони, нашли в журнале запись об аварийном вызове, где значился ноябрь прошлого года.

Тимоня посмотрел на свою заявку, где синел июль этого года, и, испытывая конфуз, пошел вниз.

– Странно, ну прямо странно, – излил он душу так громко, что подъезд подхватил его слова и эхом пронес по всем этажам. Вдруг сверху раздался дружный хохот жильцов, заставивший его ускорить шаг, а потом, перепрыгивая через две ступеньки, исчезнуть из подъезда, тяжело хлопнув дверью.

А на лестничной площадке четвертого этажа царило подлинное веселье. Все вспоминали прошлогоднее наводнение, нынешний запоздалый приход слесаря и хохотали. Лариска отказалась от похода на шейпинг, забежала к себе в квартиру, рухнула на кушетку и тут же перезвонила всем своим подружкам, скучавшим в ожидании своих мужей-бизнесменов. Она рассказывала эту историю, додумывая все новые подробности, и хохот раздавался уже в других районах города и гудел в телефонных проводах. А пенсионеры собрались у Тамары Леонтьевны за бутылочкой самогона двойной очистки, настоянного на кедровых орешках.

После этого случая у Тамары Леонтьевны в спорах с домоуправлением возник еще один козырь. Она никогда не упускала случая напомнить:

– Ничего странного, если вы прошлогодние заявки выполняете через девять месяцев.

А Александра Павловна, действительная коммунистка, бывший секретарь парткома, жившая этажом ниже, приговаривала:

– Ну безобразие. Что же это происходит?

Призывная лихорадка

«Военный комиссариат – что рыболовный сейнер, для выполнения плана ловит что ни попадя, в том числе и запрещенные сорта…»

Отделываются от службы в армии по-разному. Кто под себя мочится, кто по крышам ночами с закрытыми глазами ходит, кто от получения повестки ужом уползает, уезжая в деревню, ложась в больницу…

Это вызывает в военных комиссариатах недоверие к жалобам призывников и порождает устойчивое мнение, что все они большие сочинители, готовые переплюнуть барона Мюнхгаузена. Вот это недоверие и призывная лихорадка, когда план по призыву трещит по швам, сыграли с одним офицером запаса злую шутку…

Июнь выдался жарким. Виктору опостылело пребывать в квартире. Он спустился вниз по лестнице и присел на лавочку возле подъезда. Свежая зелень тополей успокаивала нервы, а первая затяжка крепкой сигаретой вызвала воспоминания недавней армейской жизни. Нагорный Карабах – не курортная зона Черноморского побережья. Виктор вышел из грозных событий второй половины 80-х с осложнениями от контузии, которую так и не признали полученной во время военных действий – формально в Карабахе все было тихо-мирно. После госпиталя Виктор комиссовали, что намертво перечеркнуло военную карьеру. И сейчас он – кадровый офицер, наконец, вернулся домой и был искренне рад встрече со своими родными и друзьями, со своим двором, где прошло его детство.

Вдруг возле подъезда затормозил «УАЗик», а из него вышли двое служивых. Один из них, усатый, подошел к Виктору и спросил:

– Кирилловы здесь живут?

– Здесь, – ответил Виктор. – Я Кириллов. А что надо?

– Садись в машину, тебя приглашают в военный комиссариат, – четко, но с какой-то странной, едва уловимой иронией отрапортовал усатый.

«Видимо, что-то решилось по моей контузии», – подумал Виктор.

Он и сам в ближайшее время собирался зайти в военкомат, чтобы выбить хоть какие-то льготы по ранению. Но времени все как-то не хватало – обычное дело. А тут, как говорится, на ловца и зверь бежит. Домой подниматься не надо – паспорт в кармане. Он обошел машину, открыл дверь и уселся на затертое сиденье. Сбоку подсел усатый, и машина двинулась вперед, разгоняя тополиный пух, увивавшийся вослед снежной поземкой.

Возле серо-желтого двухэтажного здания военкомата «УАЗик» притормозил, и Виктор в сопровождении усатого прошел к столу офицера с невероятно изможденным,

для середины дня, лицом. Виктор предъявил паспорт. Изможденный нашел его фамилию в каком-то списке и махнул рукой, приглашая пройти дальше. Плутать в поисках кабинета военного комиссара не пришлось. Усатый открыл ключом дверь в конце коридора, пропустил вперед Виктора и сразу же, как только тот вошел, захлопнул ее. Скрипнул несмазанный механизм замка. На ничего не понимающего Виктора уставился добрый десяток пар глаз молодых пацанов. Ребята сидели за партами, играли в карты и чего-то ждали. Виктор в раздумье опустился на свободный стул. «Что за ерунда?» – подумал он и обратился к соседу:

– На военные сборы, что ли, собирают?

– Какие сборы! Призыв на срочную службу идет, – пояснил ситуацию сосед. – Сегодня последний день, вот они и отлавливают всех, кого могут.

У Виктора отлегло от души: его окружали те, кто не успел вовремя ускользнуть от призыва и попался, поэтому призывной пункт и напоминал мышеловку. Что ж, произошла ошибка, и его скоро отпустят. Он подошел к двери и настойчиво постучал…

Дверь открылась только через полчаса, так что время обдумать ситуацию было. Дело в том, что в его подъезде жил один приятель с почти такой же, как у него, фамилией – Кирилов. Только – с одним «л». Имя – Виктор. Тот уклонялся от призыва в армию уже несколько лет. Один раз даже лунатиком притворился. Самое сложное в той ситуации, судя его по рассказам, было обмануть бабку-нянечку, отслеживавшую каждый ночной поход. Но что-то не получилось с болезнью и пришлось тому на время призыва скрываться у друзей. Сколько сотрудники военкомата ни пытались застать дома «однофамильца», никак им это не удавалось.

Виктора взяли вместо тезки – это как божий день ясно. Опечатка. Машинистка поставила в фамилии на одну «л» больше, чем надо. Но сколько он ни пытался пробиться к начальству и объяснить невероятное стечение обстоятельств, ему никто не верил. Да, собственно, его никто и не слушал. Вокруг стояла невероятная суматоха, призывников разбивали на команды и – по местам службы. Последний день призыва! Виктору хоть в этом повезло, как ни странно это звучит. Его не отправили хлебать щи солдатские куда-нибудь на край света, а ввиду того, что других «покупателей» не оказалось, отрядили временно в военную часть по месту жительства.

Виктора и еще троих салаг доставили на учебный пункт для прохождения курсов молодого бойца. Они переоделись в форму и влились в ряды других начинающих солдат. Несмотря на понижение в звании, Виктор не стал распускать нюни. Он пытался растолковать своему командиру все, что с ним приключилось. Конечно, надо было идти к офицерам. Но отшлифованная уставом Витькина душа не позволила ему обратиться к вышестоящему чину, минуя непосредственного. Начальником же являлся сержант – царь и бог отделения.

Широкоскулый, щеголеватый сержант обещал передать его просьбу куда надо, а сам тихо над ним посмеивался. Слух о странном переростке-новобранце пошел по части, дошел до вышестоящего руководства, естественно, в недружелюбном исполнении. Виктор попал в глубочайшую немилость за стремление во что бы то ни стало закосить, и ему пришлось несколько раз подряд дневалить по кухне, отмывая послеобеденную посуду в ваннах с холодной водой. Дело принимало скверный оборот.

На курсах молодого бойца нет связи с внешним миром. Новобранцы, образно говоря, варятся в своем соку. Виктор смирился со своим заточением, надеясь, что каким-то чудом ошибку заметят наверху, и его мукам придет конец. Но время шло, а ничего не менялось. Хотя… кое-какие перемены были. Трава вокруг казарм приобрела светло-зеленый цвет. Ее, пожухшую от неимоверно жаркого солнца, покрасили к приезду какого-то генерала. Двое сослуживцев Виктора приобрели свежие фингалы в канун дня рождения сержанта. Да удалось наладить приятельские отношения с начальником чайной…

Виктор вынужден был вновь изучать воинский устав, учиться стрелять, проходить строевую и тактическую подготовку. Он маршировал по плацу, вбивая подошвы сапог в асфальт. Демонстрировал скоростную сборку, разборку автомата и небывалые для новобранцев чудеса точности на стрельбище… В общем, он создавал видимость прохождения азов службы, где ему было все давно известно. Иногда даже подсказывал командирам и помогал молодым солдатам. Так минул месяц, отделявший призыв от присяги. Начальство к нему потеплело: мужик зрелый, знающий, все на лету схватывает.

Перед принятием присяги командование учебным пунктом решило отпраздновать выпуск очередного армейского пополнения. А какой праздник без выпивки? Надо посылать гонца. В ближайший магазин за пивом и водкой решили отправить Виктора как самого рассудительного из новобранцев. От ворот части до магазина было всего-то метров триста, и Виктор преодолел их, как на крыльях. Купил то, что просили… возвращаться не поспешил: ноги сами понесли к автобусной остановке. Свобода опьянила, словно он попробовал содержимого авоськи…

И тут, как назло, навстречу – военный патруль.

У патруля глаз наметанный. Видят, что солдат не в парадной форме по улицам шастает – ив комендатуру его. А у Виктора при себе никаких документов. Его – к дежурному. Узнали фамилию, номер части, должность и до выяснения посадили в камеру. Как к молодому солдату, особой строгости к нему никто не проявил. Обычно салаги сами всего боятся. Виктор воспользовался этим. Он, притворившись насмерть запуганным, попросился в туалет и… сбежал. Куда бежать? У него таких вопросов не было. Естественно – к себе домой. Там он переоделся в офицерскую форму, взял свои документы, и пошел «сдаваться».

В комендатуре царил переполох – солдат сбежал. Виктор прошел мимо службистов, поднявших на ноги милицию, прямо к дежурному, который недавно его оформлял в каталажку. А тот его будто не замечает. У него свои проблемы: надо спасать честь капитанского мундира. «Ну что ж, я тоже капитан», – подумал Виктор и попытался привлечь к себе внимание своего бывшего тюремщика.

– Вы меня не узнаете?

Но дежурный даже голову не повернул:

– У нас солдат сбежал. Зайдите позднее.

– Нет. Вы гляньте на меня. Неужели не узнаете?

Дежурный взглянул и раздраженно проговорил:

– Капитан, я вас в первый раз вижу. У нас тут запарка. Подойдите часа через два.

Виктор понял, что здесь он ничего не добьется, и пошел в военную часть.

На КПП никаких проблем не возникло – форма соответствовала. Он зашел в казарму своей роты и увидел сержанта, который его больше всех третировал. «О, милый, ты-то мне и нужен», – подумал Виктор, направляясь к своему недавнему обидчику. Сержант встал по стойке смирно, приставил ладонь к виску и сказал:

– Здравия желаю, товарищ капитан!

– Сержант, расстегните воротник.

Сержант исполнил. Виктор оттянул ворот рубашки, и хотя внутренность его белела чистотой, произнес: