Эффект безмолвия

– … я работаю корреспондентом, – объясняла девушка, в перерыве между порциями бесплатного салата.

– И как ваши отношения с руководством. Редактор сильно давит? – высокомерно и одновременно иронично поинтересовался мужчина, предвкушая ответ.

– Конечно. Сами знаете – выходят только конъюнктурные материалы. Иногда даже работать неинтересно, – ответила девушка. – Все в редакции воют.

– Это обычная история, – снисходительно согласился мужчина.

Люди встраивают в свои головы привычные суждения, как в квартирах встраивают шкафы или технику – раз есть у других, значит, должно быть и у меня – а потом подчиняются установленному порядку. Высказанное в диалоге было из этого ряда. Это было интересно, и Алик прислушался внимательнее.

– Кто платит, тот и музыку заказывает, – продолжил мужчина, плавно и размеренно излагать мысль, с нотками понимания и участия, мол, в таком мире живем, знаю, знаю, а деваться некуда. – Вы под городом или частные?

– У нас городское телевидение, – ответила девушка.

– Тогда все понятно. Вызывают вашего редактора, дают задание и, не дай бог, лишнее слово – он без работы, – оценил мужчина. – Он вынужден вас прессовать. Люди уходят?

– Уходят. Но куда в маленьком городе? – ответила девушка. – Вот и штампуем. Не жизнь, а трущобы.

– Нет, нет, постойте, – вмешался Алик, уловив, что диалог переместился в зону его интересов и проблем, – а разве подача журналистского материала, его идея, мысль зависит целиком от редактора? Вы еще скажите, что на любом производстве качество создает руководитель, а не исполнитель. Лично у меня другой опыт. Я уже три года работаю редактором, и ни одного материала в корзину не выбросил. Я бы и рад увидеть ту грань, за которой у меня начнутся проблемы, чтобы журналисты создали такой материал. Я был бы рад, чтобы у меня на телевидении появлялось вообще больше критических материалов, материалов, интересных населению, но журналисты их дают крайне мало, и то, как правило, по моему заданию. Я им не запрещаю самим искать острые актуальные темы, но они не хотят, им проще славить чиновников, чем конфликтовать с ними. Нет такой должности – герой.

– Работу терять никто не хочет, – парировала девушка, обидевшись.

Она не сказала: «я создаю, а мои материалы уходят в корзину» – и Алик понял, что ее слова пусты, они не наполнены личным знанием – расхожее оправдание бездействия.

– Профессия у нас такая, что требует не прямого подчинения руководителю или довлеющей идеологии, а смелости подчиняться только Закону «О СМИ» и умения разобраться в клубке мнений, а порой и отстоять собственную позицию, – напомнил он. – Я по характеру не чиновник и хотел бы выступить прокладкой между властью и журналистами, но журналисты мне не дают этой возможности. Журналисты боятся писать остро, но слыть боязливыми не хотят, поэтому и обвиняют главного редактора.

– Это называется самоцензура. Каждый знает, где работает и на кого, и старается угодить, – с сознанием важности каждого своего слова произнес мужчина.

– А вы случайно не Лим? – спросил Алик, почувствовав, что перед ним не иначе как преподаватель по журналистике, о котором ему говорили в Департаменте.

– Лун, – поправил мужчина, явно огорченный, что некоторые не знают его фамилии.

– Извините, ошибся, – без тени сочувствия произнес Алик. – При чем тут – кто платит? В законе «О средствах массовой информации» нет таких ссылок. Журналист должен быть журналистом в любой газете и исполнять свой долг.

– Это из разряда сказок, – ответил Лун. – Позвольте, как вас…

– Алик.

По старинной традиции передачи личной инфекции и грязи мужчины обменялись рукопожатием. Девушка уже не вмешивалась в разговор, она отстраненно и тщательно доедала бесплатное.

– Если вы даете журналистам свободу творчества – это похвально, но как поверить в вашу искренность? – спросил Лун, – Может вы, вдохновляя на подвиги, ищете тех, кто согласится, чтобы потом их убрать, как это зачастую и делается. И каждый думает, а что будет завтра, если вас снимут с должности.

Алик вспомнил Квашнякова. Тот действительно любил призывать журналистов к написанию критических материалов, а затем выхолащивал заметки, интервью, очерки, статьи… или вовсе выбрасывал в урну.

– К сожалению, самые критические материалы на телевидении создаю я сам, что может быть большим доказательством искренности? А для снятия с должности нужна веская причина. Не глотайте легкую добычу, не попадетесь на крючок – это первое, – ответил Алик. – Второе – редактор обязан уметь защищаться.

– Не так все просто, – возразил Лун. – У меня знакомого редактора по прокуратурам затаскали, и он уволился по собственному желанию.

– Если он испугался прокуратуры, туда ему и дорога, извините, – ответил Алик.

– Но позвольте, есть же указания учредителя – того, кто платит. Если вы не будете их исполнять, то это прямой путь к увольнению, – напомнил Лун.

– А кто сказал, что все приказы учредителя абсурдны? – утвердительно спросил Алик. – Речь о другом. Представьте себе ситуацию, что главный врач больницы скажет: этих лечить, а этих – нет, как на телевидении – этих показывать, а этих – нет. Но дело гораздо хуже. Кого показывать – чаще решают сами журналисты из тех же предпочтений, что и редактор. Один включает в программу своих знакомых и родственников, как будто в городе нет более талантливых людей и более достойных. Другой приводит на интервью только тех людей, с кем ему комфортно и тех, кого он может разговорить, тех, кто умеет говорить красиво, а еще хуже – тех, кто сам жаждет высказаться из каких-то прозаических целей. И телевидение превращается приют для друзей, чиновников и говорунов. И чаще

– это одни и те же лица, которые с определенной периодичностью всплывают на экране.

– Это мировая проблема, – согласился Лун, – и вы ее в рамках своего телевидения не решите. На экране полно говорящих голов и выбор их зависит только от профессиональных амбиций журналиста. Если он профессионал – он будет искать особенного человека, если нет – максимально упростит задачу.

– В том-то и дело, что все зависит от конкретного человека, но в большей степени не от его профессионализма, а от воспитания. Людям можно давать полный простор для творчества и деятельности, но не иметь результата, и наоборот: можно создавать массу барьеров и человек, их преодолевая, побьет все рекорды, – сказал Алик. – Тут уж на кого нарвешься. Профессионал может так красиво хвалить казнокрадов, что слеза потечет от умиления. Так что сила журналистики не в профессионализме, позволяющем максимально эффектно подать материал, а в гражданской позиции, в совести… в тех вещах, которым не учат на факультетах.

– С этим можно частично согласиться, но все-таки любое дело должен делать профессионал. Конечно, сейчас превалирует повальное стремление больше заработать любыми средствами, а в журналистике работают не какие-то особенные люди, – согласился Лун. – Но не менее чем деньги стоит уважение зрителей и слушателей, а это уважение журналист может заслужить только эффектными профессиональными качествами. Да и оглянитесь вокруг: что такое гражданская позиция? Кто из аудитории отличит правду от вымысла, не зная их с другой стороны, как из программ телевидения и газетных материалов. Вы глашатаи правды. Чем профессиональнее сделан материал, тем он правдивее. Ведь подумайте, что такое правда, как не востребованный большинством вымысел, как не легенда, которой верят?

– Я о том и говорю, что все зависит от самого журналиста, от его нравственности. Профессиональные приемы для создания и отстаивания истины, полуправды и лжи примерно одни и те же, но нравственный посыл разный, – продолжил тему Алик. – Кодекс, клятва…? Врачи дают клятву Гиппократа, но среди врачей и среди журналистов достаточно тех, кто пройдет мимо чужой боли и убьет ребенка своей невнимательностью или стремлением заработать. При чем тут редактор или главный врач?

– А дисциплина? – возразил Лун. – Вы забыли о дисциплине. Кто мешает хорошему руководителю объединить людей в единый коллектив, ищущий истину? Даже собаку заставляют скакать на задних лапах, несмотря на то, что она этого не хочет. Любую, саму крепкую заготовку преобразуют в полезный предмет хорошим ударом.

Лун театрально ударил кулаком по столу.

– Но это же люди,…. – напомнил Алик.

– Да бросьте, вы, – усмехнулся Лун. – Человек почти не отличается от животного. Вы же знаете принцип кнута и пряника. Будьте смелее: снимайте с эфира материалы, если они вам не нравятся, на то вы и редактор. Требуйте истины, будьте арбитром. Сделайте так, чтобы ваша похвала для журналиста стала важнее его дружбы с чиновниками. Вы дали волю своему стаду, и оно ушло на удобные луга. Что в этом необычного? Чтобы овца пошла на проблемный луг, ее надо гнать или приманивать.

– Мы бюджетники, – напомнил Алик о финансовых ограничениях.

– Тогда вам и выбирать не из чего, – ответил Лун. – Только хлыст…

Именно с этого момента Алик всерьез задумался о хлысте.

КИНО

«Выстраивая в своей душе здание собственного величия, не удивляйтесь, когда любой прохожий проходит по вам, как по пустырю. Ваше величие не очевидно».

– Текст к фильму о городе готов? – спросил Алик Пальчинкову ровно через два месяца после того, как дал задание.

– Букова делала наброски, загляни в «Фабрику», – тяжко выдохнула Пальчинкова, и по этому тяжкому выдоху Алик понял, что задача не выполнена.

«Фабрикой» называлась компьютерная программа, объединяющая компьютеры корреспондентов в единую сеть, где и собирались все журналистские тексты. Алик открыл файл «Фильм о городе» и увидел несколько невнятных отрывков буковского производства.

– И это все!? – возмутился он.

– Букова говорит, что не получается, – сказала Пальчинкова.

– Но если не писать, то и не получится, – заверил Алик и набрал номер внутренней связи секретаря. – Ольга Николаевна, пригласите ко мне Букову.

– Они не хотят работать, не хотят, – затараторила Пальчинкова. – Нет у них интереса.

– Здравствуйте, – бодро произнесла Букова, входя в кабинет. – Вы знаете, я нашла еще одного покупателя для вашей книжки.

– Книга не главное, почему текст не написан? – спросил Алик.