Идрис и Пифон

– Вы, дорогой мой друг, шарлатан редкостный, поэтому оставить в покое я вас смогу только тогда, когда перестанете людей обманывать! То есть никогда это ни для вас, ни для нас не закончится. Но чем больше тебя втопчем в грязь, чем больше народу будет знать Дмитрия Идриса, как мошенника, тем лучше как для меня, так и для них!

Рука Соколова соскользнула, и тот по инерции отскочил к противоположной стенке.

– Вы не доказали, так что до свидания! – крикнул из-за двери Пустов, – передайте своё предложение о встрече моему менеджеру!

– Если что это я, – ехидно улыбнулась Лариса, морально празднуя их общую с Идрисом над Соколовым, пускай и маленькую, но победу. Прикрыла своим телом дверь, чтобы он не зашёл. Тот же откашлялся и отдышался. Эта борьба далась ему невероятно тяжело, но даже истощённый и измученный, сдаваться он не собирался. Вся эта ситуация его только раззадорила.

– Предлагаю вам дать мне пройти! – улыбнулся Евгений, стараясь выглядеть как можно милее и доброжелательнее.

– Нет, – отвечала Лариса, – увидимся как-нибудь потом, если вы не против!

– А я категорически против! – воскликнул Соколов, резко рванул вперёд и оттолкнул Ларису, да так сильно, что она не удержалась на ногах и, вскрикнув от неожиданности, грохнулась на пол из мраморной крошки, так больно ударившись коленками, что из глаз невольно потекли слёзы.

– Ты что наделал, придурок?! Совсем с ума сошёл?!

– Простите… – тут же вырвалось у Евгения изнутри, который, конечно же, сразу понял, что натворил. Он вообще в принципе к женщинам относился очень даже хорошо. Можно сказать, был профеминистом. Ни одного момента не было в его жизни, чтобы ударил или оскорбил, тем более домогался. Так что сейчас даже стыдно стало. Хотел, было, подойти к ней, чтобы помочь встать на ноги, тем более, что на камеру всё снимал, в том числе и момент, когда оттолкнул: потом зрителям объяснять, что произошло ещё минут десять, оправдываясь, что никогда к женщинам плохо не относился. Но стремление покарать Пустова возобладало, и он, не став помогать ей, принялся открывать дверь в гримёрку. «Да и вообще она его сообщница, так что, грубо говоря, заслужила!» – успокаивал себя Соколов, отворачивая ручку, а потом зашёл внутрь

Идрис в этот момент копошился возле стола – ключ, зараза та ещё, потерялся, а потому закрыть за собой дверь на замок он не успел. Увидел Соколова, взял стул и начал им прикрываться, будто щитом, и закричал:

– Вон!!!

– Да чего вы сразу со стулом-то на меня, с криками?! Я не собираюсь вас бить!

– Вон!!! Это моя личная территория!!! Вы нарушаете границы моего личного пространства!!! Прекратите сейчас же!!!

– Я просто хочу задать несколько вопросов!

– Где Лариса?! – обратил внимание на её отсутствие Пустов.

– Я тут! – вся залилась слезами, кричит в истерике, с трудом выговаривая слова, буквально охрипла, – эта мразь… Она… Она… Она меня ударила!!!

– Ударил мою ассистентку?! – надул щёки от злости Идрис, – подлец!!! Да как ты смел?! А ещё мужчиной смеешь себя называть! Да не наябедничай ты на меня в полицию сразу после, я бы тебя так отделал, что мать бы родная не узнала, мерзавец!!!

– Я извинился! – отвечал Евгений.

– Идрис, врежь ему! Будь мужчиной! – в истерике кричала Лариса.

– Напросится он у меня рано или поздно!

– Так! – возмутился Соколов, понимавший, что теряет контроль над ситуацией, – мы отходим от сути нашего спора. Вы, дорогой мой, не забыли, что обманули полсотни человек в том зале?! Как вам совесть подобное такое делать?! – внутри себя посмеялся над собственными словами. Воззвать к совести экстрасенса, всё равно, что переубедить Гитлера по еврейскому вопросу.

– Ударили женщину, а теперь про совесть мне рассказываете?! Лицемер! Пошли вон отсюда!

– Мы в суд на тебя подадим, в полицию заявление напишем! – забрызгав всё слюной, хрипло прорычала Лариса, – ты на зоне будешь профессиональным видом спорта заниматься – приседания на бутылку на время! Больше всех за минуту насадишься – победишь! Твоим сокамерникам понравится, урод!!! Раздраконят тебя так, что от разрыва сфинктера умрёшь, тварь!!! – и говорила она об этом с таким нескрываемым удовольствием, будто представляла эти картины в своём воспалённом от бесноватости разуме. Соколов же старался пропустить всё это сквозь себя и не обращать внимания. Лариса имела теперь моральное право что угодно ему говорить. Да и его главной целью был всё-таки Дмитрий, а не она.

– Ты шарлатан!

– Ты женщин бьёшь, козёл!!!

– Да ударь ты его, защити мою честь! Ты мужчина или нет!?

– Хотите, чтобы вашего любимого Идриса сразу после этого в тюрьму посадили?! – усмехнулся Евгений, – боюсь это его там заставят на бутылку сесть!

В пылу ругани Пустов подумал, что его посадят за работу магом.

– Если вы не в курсе, экстрасенсорика законом не запрещена! Приворачиваю и колдую, где хочу!

– Идрис, ты мужик или нет?! – возмутилась Лариса, глядя на своего начальника, – заступись за меня, наконец!

– Хватит его провоцировать!!! – рявкнул на неё Соколов. Та разревелась.

– Да как вы вообще смеете на меня так орать? Я женщина, а не собака…

– Солнышко, не плачь! – жалобно произнёс Идрис, потом взглянул на Евгения, – ты её до слёз довёл уже дважды!!! Да я тебя сейчас!!! – уже, доведённый до белого каленья, приготовился бить Соколова стулом. Тот только прикрыться рукой успел.

– Простите!!! – раздался крик из-за спины. Евгений и Лариса развернулись.

За спиной стояла полная женщина лет пятидесяти. Одета в старое, наверно, ещё с советских времён, пальто, из под которого выглядывали кривые, как плечи охотничьего лука, ноги. Голова грязная, сальная – блестела на свету люминесцентных ламп. Волосы убраны в неаккуратный пучок при помощи розовой резинки и спрятаны под платком. Лицом была как типичная советско-российская буфетчица или уборщица, макияж которой не мог скрыть внешних недостатков, а порою только усиливал их. Стояла скромно: нога за ногу, руки в замочек. Взгляд опущен к полу.

– Я вам не помешала? – спросила она уже тихим голосом.

– Вообще-то вы как раз вовремя, а то… – начал, было говорить Соколов, одним глазом поглядывая на неё, другим на Пустова. Желал поведать о том, что его только что хотели огреть стулом, но женщина перебила.

– Я с проблемой к вам, – с грустью и почтением посмотрела она исподлобья на Идриса.

– Да, да, да! – воскликнул он, используя этот счастливый шанс, чтобы отвязаться от назойливого разоблачителя. Поставил стул на пол и вышел к женщине, нежно взял её за предплечья и посмотрел глазами настолько милыми и заботливыми, что бедняжка буквально растаяла у него в руках за секунду, – я весь во внимании. Скажите, как вас зовут?

– Полина, – недоумённо посмотрела на Пустова, – фамилия нужна?

– Давайте! – улыбнулся Дмитрий.

– Полина Иванова.

– Что у вас за проблема?

Соколов буквально завис. Он понятия не имел, как на подобное ему реагировать, так как впервые в жизни наблюдал, чтобы после его разоблачений люди в принципе подходили бы к шарлатаном с просьбами. Вроде бы женщину от этого негодяя нужно спасать, но перебивать как-то невежливо, тем более, толкнув уже один раз Ларису, хорошенько накосячил, не переставая винить себя за это в глубине души. Всё-таки в отличие от Идриса, у Евгения была совесть.

– У меня дочь бесноватая, – начала женщина.

Соколов от ужаса обомлел. Сколько раз он был свидетелем того, что психически больных бедняг подвергали чудовищным по своей абсурдности обрядам экзорцизма, когда банально нужна была помощь простого психиатра! И сколько из-за этого судеб поломанных! Подобного безумия ни в коем случае нельзя было допустить! Но сначала нужно обязательно выведать максимум информации.

Пустов с Ларисой же слушали и воспринимали всё, как нечто простое и обыденное.

Женщина продолжала:

– Последние несколько лет как с цепи сорвалась. Говорит не своим голосом, судороги, агрессивное поведение. Её и несколько мужиков удержать с трудом могут, а я тем более справиться не в состоянии! Сколько раз её в психиатрическую клинику водили – всё без толку! Тогда соседка моя по даче Алевтина Михайловна и сказала, что в неё бес вселился, и надо её к священнику. Привели к нему, буквально выкрав из психушки. Он сразу понял, что это одержимость демоном. Давай обряды проводить, но один за другим они проваливались, не давая результатов, а доченьке моей лучше так и не стало, – залилась слезами, – помогите, пожалуйста! А то уже жить страшно. За кровь родную волнуюсь. Нервы все измотаны. Лучше ей не становится! На вас одна надежда! Помогите ей, умоляю!

Всё это время Идрис делал вид, что слушает: поддакивал, кивал головой, как попугай. Когда закончила, нежно обнял её и дал поплакаться в рубашку, поглаживая по голове. Потом спросил: