Вероятности. Разящий крест

– У друга. Он в Масловке живёт – транспорт оттуда вечером не ходит, ты ж знаешь. Вот до утра и остаюсь.

– Ты осторожнее с этими ночёвками. – И добавил через секунду: – Я же всё понимаю, Савва.

– Что ты понимаешь?

– Вчера мой сослуживец отозвал меня в сторонку у буфета и спросил, не с атеистами ли связался мой сын.

– Какое ему до меня дело? – прошипел Савва. – В следующий раз скажи, что научная работа у меня по дарвинизму.

– Да им всем плевать! – не сдержался отец. И снова тихо: – Ты пойми, так нельзя.

– Научную работу делать нельзя? Может, мне вообще из университета уйти?

Леонид Владимирович положил руку на колено сыну и сжал, призывая успокоиться.

– Когда ты родился, – начал он, – были очень сложные времена. Многие повылетали с работы из-за своих взглядов. И тогда я принял решение: мы с твоей мамой крестились и окрестили тебя. Мне пришлось это сделать, чтобы остаться на своей должности, чтобы не стать нищим, чтобы вырастить тебя в нормальной семье. Мы ходили в церковь, исповедовались, тебя воспитывали с пелёнок православным. И всё для того, чтобы в будущем у тебя не было проблем. Я предал свои взгляды, предал себя, потому что у меня была семья. Я обязан был так поступить.

– У меня нет семьи, я имею полное право строить свою жизнь, как пожелаю.

– Ты живёшь с нами, – оборвал отец. – Сейчас твоя семья – это мы. Ты о нас подумал? О нашей работе, о будущей пенсии? Я думал о тебе, когда крестился. Теперь твоя очередь.

Леонид Владимирович похлопал сына по колену, встал и пошёл к подъезду. Савва, хмуро уставившись в асфальт под ногами, остался на скамейке под лучами едва показавшегося над крышей дома яркого солнца.

Октябрь 2043 года. Россия, Воронеж

Университет гудел с самого утра. Все обсуждали московские события этой ночи: террористами был уничтожен штаб Православной дружины. Погибло более десятка человек. Противостоять вооружённым нападавшим было невозможно, ведь члены дружины имели право носить только дубинки и газовые пистолеты. Нескольких застрелили, а остальных взорвали вместе со зданием.

Высказывались версии о причастности как мусульман, так и атеистических групп. Идя по коридорам ВГУ, Савва услышал множество гневных слов в адрес и тех и других. В воздухе стояли тревога и ожидание чего-то экстраординарного.

Савва отыскал в аудитории Данилу и сел рядом.

– Что думаешь? – спросил тот.

– А что думать? Не нравятся мне эти лица в коридоре. Просто так это не пройдёт.

– А мусульмане наши не пришли сегодня. Одни мы – дураки, припёрлись.

– Мы-то причём? – раздражённо бросил Савва. – Мы что ль взорвали крестоносцев этих?

– Посмотришь ещё. Коржаков вон у двери так и сверлит нас взглядом, видел? Держись рядом, если что.

Прозвенел звонок, но лектору понадобилось ещё минут пять, чтобы успокоить аудиторию. На экране одна за другой появлялись физические формулы, чертились какие-то графики, но мало кого в зале они занимали в этот момент. Вдруг из динамиков под потолком раздался суровый голос диктора:

– Внимание. Просим всех преподавателей прервать занятия. Прослушайте выступление протопресвитера Алексея по поводу ночного нападения на штаб Православной дружины в Москве.

В зале все замерли в ожидании. Наконец, трескучий голос протопресвитера обратился к слушателям:

– Православные! В этот скорбный для нас и всей русской православной церкви час…

Савва слушал речь священника, и с каждой минутой в нём росло чувство – вот оно, начинается! Мир уже не будет прежним. Протопресвитер говорил о душах погибших, об их героизме, о вселенском зле, заключённом в террористах, «кем бы они ни были», о необходимости всеобщего единения и отпора врагам веры.

– …Мы призываем вас сделать всё, чтобы жизнь православная трагически не обрывалась, чтобы мир и безопасность нашего народа были надёжно защищены! Кто «не берёт креста своего и не идёт за мной, меня не достоин», сказал господь. От вас и только от вас теперь зависит будущее церкви и народа нашего. Да пребудет с вами господь!

Зал взревел, студенты били кулаками по креслам, топтали пол. Многие вскочили с мест и что-то кричали. Людская лавина двинулась к дверям, не обращая внимания на беспомощного лектора, одиноко стоявшего за кафедрой и даже не пытавшегося что-либо возразить.

Данила с Саввой смешались с беснующейся толпой и вскоре оказались в коридоре, куда вывалили студенты и из других аудиторий. Во всеобщей неразберихе они протиснулись к лестнице, спустились на первый этаж и благополучно покинули здание.

Ноябрь 2043 года. Россия, Воронеж

С момента московских событий начала октября Савве стало неуютно в университете. Когда он появлялся на общих лекциях, однокурсники презрительно косились в его сторону и кто-нибудь, бывало, цедил сквозь зубы «Отступник!» или «Сатанист!»

Савва уже давно не посещал собрания у Потапа: все договорились переждать «острый период воспаления» православных чувств. Однако студенты и так раньше догадывались, что дружба с Данилой – это дружба не просто одногруппников и игроков одной баскетбольной команды, но и единомышленников. Теперь же все догадки вылились в открытые обвинения. Втолковывать что-то смысла не было – никто не хотел от Саввы объяснений или оправданий. К счастью, до столкновений дело не доходило, но каждый день Васильев шёл в университет готовый ко всему.

С Катей пока тоже не ладилось: они виделись на лекциях, разговаривали, но встречаться в свободное время Пантелеева отказывалась до тех пор, пока Савва не забудет о Всевидящем и Всезнающем. Васильев злился и мучился, но переступить через себя не мог. Срабатывали появившиеся ещё прошлой зимой и окрепшие за год упёртость и желание делать всё наперекор.

Не проходило и нескольких дней, чтобы в городе не случалось чего-нибудь экстраординарного с участием православных дружинников или просто религиозных фанатиков. Исчез один из активистов дарвиновского движения, выйдя в магазин за хлебом. Сожгли машину преподавателя биологии медицинской академии. Группа подростков избила военного лётчика, не пожелавшего зайти в церковь помолиться. Прокатилась волна задержаний атеистов дружинниками: в полиции их оставляли на один-два дня якобы за хулиганство, а потом отпускали. Но даже один лишь факт проведения ночи в ИВС сильно сказывался на и без того зыбком положении атеистов в их рабочих коллективах. Начались увольнения.

Как-то на большой перемене Савва столкнулся в холле университета с двумя знакомыми по потаповским собраниям. Они предложили ему вместе пообедать в соседнем кафе.

– Ты уже видел Ленина на площади? – спросил один из парней у Васильева, когда троица спускалась по лестнице к выходу.

– Конечно, я ж там утром проезжаю.

– Вот сволочи! Памятник им виноват. По телевизору вчера показывали митинг этот: подкатили пожарную вышку и оттуда пару вёдер краски выплеснули. Памятник красный весь стоит, а толпа радуется.

– Некоторые, кстати, яйцами даже кидали, – добавил другой парень.

Вышли на улицу.

– Отмывать, наверное, не будет никто, – предположил Савва.

– Да какой там…

Вдруг откуда-то слева крик: «Вон они!» Савва не сразу сообразил, что это о них. Один из его знакомых бросился в сторону, но споткнулся и упал. Васильев повернулся влево и тут же получил удар ногой в грудь. Рухнув на асфальт, он уже не видел, что стало с его товарищами. Под градом пинков Савва успел перевернуться на живот, закрыв голову руками. Его пытались развернуть, и когда это на мгновение удалось, кожаный ботинок ударил Васильева по зубам. Мысли спутались, руки, защищавшие голову, ослабли. Откуда-то издали долетел знакомый голос: «Этому достаточно! Хватит!»

Декабрь 2043 года. Россия, Воронеж

В больничной палате рядом с кроватью Саввы сидели Катя и Данила. Единственный сосед, готовящийся к выписке, вышел в коридор, чтобы не мешать друзьям разговаривать.

Как попал в больницу, Савва не помнил – пришёл в себя уже в палате. Родители оплатили трёхместную, так что Васильев выздоравливал в относительном покое. По прошествии нескольких дней он уже мог вставать, но до сих пор был ещё слаб.

Катя говорила об участившихся драках в городе, о поджогах машин, погроме в кафе на проспекте Революции, где собралась компания атеистов, а выследившие их фанатики набросились прямо внутри заведения. Чтобы немного разрядить атмосферу, Данила рассказал забавный случай. Савва рассмеялся, но тут же прикрыл рот ладонью – он стеснялся сломанных передних зубов. Мысли о них не покидали Васильева целыми днями: и когда улыбался, и когда не мог откусить кусок хлеба, и когда шепеляво произносил слова. Каждый раз он злился, думал о протезах, но понимал, что быстро их не поставят, и это злило его ещё больше.

Наконец, друзья собрались уходить. Данила попрощался и вышел. Савва взял Катю за руку, сжал её ладонь в своих, посмотрел в глаза. Он не сказал ничего, но Пантелеева всё поняла по взгляду, в котором смешались благодарность, нежность и надежда. Когда Савва потянул её к себе, Катя не поддалась, сказав мягко:

– Не надо, не сейчас. Мне пора.

Она высвободила руку, наклонилась и поцеловала Васильева в щёку.