Михаил вспомнил желтый конверт, что все еще лежал на столе в кухне, и даже зажмурился от накатившей слабости. Времена, когда он мог делать выбор, остались позади; теперь выбирали за него, и любое проявление свободы воли с его стороны могло закончиться катастрофой. Тут ему подумалось, что выстрел, который ему так хочется сделать, тоже может привести к крайне нежелательным последствиям. Его загнали в угол, обложили со всех сторон; ему дали понять, что он находится в чужой власти, но чья это власть и что нужно этому человеку от Михаила Шахова, его проинформировать не удосужились. Так, может быть, тот, кто сейчас топчется в прихожей, за этим и пришел?
– Эй, хозяева! – подтверждая его догадку, позвал мужской голос. – Есть кто дома?
Михаил одним стремительным и плавным движением переместился на середину прихожей, наведя пистолет в лоб человеку, который стоял в метре от распахнутой настежь входной двери.
– Опаньки, – сказал человек, поднимая руки.
На плече у него висела объемистая спортивная сумка, и в первый момент Михаил решил, что это один из воров вернулся забрать что-то забытое – телефон, например, или еще что-нибудь, – и что в сумке у него лежит награбленное. Он тут же отверг это предположение как совершенно абсурдное, а в следующее мгновение узнал человека, в которого целился. Это был его сосед по лестничной площадке – тот самый стриженый амбал, которого Анюта прозвала Громозекой.
Впрочем, откровенно бандитская физиономия Громозеки и вульгарная кража со взломом монтировались друг с другом так, что лучше не придумаешь.
– Без фокусов, – предупредил Шахов. – Пристрелю, как собаку. В сумке что? Показывай!
Сосед пожал широченными плечами, опустил руки и снял с плеча ремень сумки. Он выглядел спокойным – то ли потому, что не имел отношения к краже, то ли зрелище направленного в лоб пистолета его не пугало. Бывают такие люди, в силу врожденной недалекости уверенные, что с ними лично ничего плохого произойти не может. А самое странное, что с ними, как правило, действительно никогда ничего не происходит.
Держа сумку за уголок, Громозека раздернул «молнию» и вытряхнул содержимое на пол. На паркет упало несколько мятых тряпок, среди которых Михаил разглядел скомканные носки. Поверх тряпок шлепнулись сильно поношенные кеды; по прихожей начал распространяться густой, удушливый запах застарелого пота. Разведя края перевернутой сумки в стороны, Громозека пару раз сильно ее тряхнул, но больше оттуда ничего не выпало.
– Ты откуда здесь? – спросил Михаил, продолжая держать соседа под прицелом.
– Откуда, откуда… С площадки, – вполне логично ответил тот, разглядывая пистолет. – Ух ты, «Ярыгин»! Настоящий? Дай поглядеть!
– А может, сразу попробовать? – предложил Шахов. – Учти, стреляю я неплохо.
– Ну-ну, ты чего? – заволновался Громозека. – Я ж по-соседски! Вернулись с тренировки, глядим – дверь открыта и, вроде, взломана. Я жену домой отправил, а сам к тебе – мало ли…
– С какой еще тренировки?
– Да из фитнес-клуба! Мы там тренерами – я по железу, она по аэробике всякой…
Шахов посмотрел на разбросанные по полу, насквозь пропотевшие тряпки. Фитнес-клуб – это было алиби. «Железное», – подумал он, невесело усмехнувшись невольному каламбуру. Громозека наверняка говорил правду. Если он участвовал в краже, такая бездарная, легко поддающаяся проверке ложь не имела смысла, а если не участвовал, то и лгать ему было незачем.
Да и лицо у него, если присмотреться, было вовсе не бандитское – вернее, такое же бандитское, как у самого Михаила и у половины его коллег. Это была самая обыкновенная физиономия – круглая, простодушная, сероглазая и слегка конопатая. А что не обезображена печатью интеллекта, так это вполне простительно – все-таки тренер по фитнесу, а не аспирант…
– Ясно, – сказал Михаил, поставил пистолет на предохранитель и сунул в кобуру. – Извини. Нервишки что-то расшалились.
– Понимаю, – с любопытством зеваки заглядывая в гостиную, протянул сосед. – Вот суки! Много взяли?
– Для меня – много.
– Понимаю, – повторил Громозека и, присев на корточки, начал как попало запихивать в сумку свое спортивное барахло. – Сначала мы были бедные, а потом нас обокрали… Да, знакомая история.
– А тебя тоже обворовывали? – с вялым интересом спросил Шахов.
– Да с полгода назад клуб обнесли. Оргтехника, личные вещи, сейф обчистили… Не столько того убытка, сколько противно – пришли какие-то уроды, натоптали, нагадили и ушли. А менты только руками разводят: где ж, мол, их теперь искать? А может, это вы сами – ну, типа, чтобы страховку получить?
– Так и не нашли?
– Нет, почему же, нашли… В конечном итоге.
Громозека с ненужной силой задернул «молнию» и поднялся с корточек, держа сумку за ремень. На его широкой добродушной физиономии были написаны сочувствие и досада. Глядя на него, Михаил испытал странную смесь противоречивых чувств облегчения и разочарования. Было приятно, что сосед оказался вполне приличным человеком, тренером по бодибилдингу, а вовсе не бандитом. А с другой стороны, Шахову от этого легче не становилось: появление в квартире Громозеки с его набитой пропотевшим тряпьем сумкой ничего не проясняло. С таким же успехом сюда мог забрести кто-то другой. Разговор, который должен был расставить все по своим местам, откладывался на неопределенное время. Михаил Шахов не хотел и боялся этого разговора, однако оставаться в неведении еще хуже. К тому же, было предельно ясно, что остаться в неведении ему не дадут; ситуация катилась под уклон, как пущенный с горки железнодорожный состав, и остановить события, спрятав голову в песок, Михаил не мог. Оставалось только ждать следующего хода противника; это напоминало отложенный визит к дантисту, когда ожидание неприятной процедуры становится хуже зубной боли.
– Ты вот что… – сказал Громозека, перекладывая сумку из руки в руку. – Тебя как звать-то?
– Михаил, – представился Шахов.
– А я Алексей. Леха, значит. Ну, будем знакомы.
– Будем.
Они пожали друг другу руки. Никто не сказал «очень приятно», поскольку в сложившейся ситуации это прозвучало бы странно. Громозека вынул пачку сигарет, угостил Шахова, и они дружно задымили. Михаил поглядывал на соседа, гадая, почему тот не уходит. Отброшенные было подозрения в его адрес вернулись: Громозека явно хотел что-то сказать, но почему-то медлил. Уж не потому ли, что опасался реакции Шахова на свои слова? Пистолет-то он видел, вот и колеблется…
– Слушай, – сказал Алексей-Громозека, – ты только не обижайся…
– Мне-то чего обижаться? – удивился Шахов. – Это ж не в меня за здорово живешь стволом тыкали…
– Да я не об этом, – отмахнулся сосед. – Я спросить хотел: ты, часом, не мент?
«Не совсем», – хотел ответить Михаил, но привычно прикусил язык, ограничившись тем, что отрицательно покачал головой.
– А то я гляжу, ствол у тебя под мышкой…
– Не мент и не бандит, – успокоил его Шахов. – И ствол у меня газовый. А что?
Они прошли на кухню, где осталась пепельница. Здесь Михаил первым делом переложил со стола на подоконник желтый конверт, постаравшись сделать это как можно непринужденнее. Начатая бутылка водки в холодильнике осталась нетронутой ворами; Шахов отыскал рюмки, наполнил их и подвинул одну Громозеке.
– Я, вообще-то, не употребляю, – неуверенно сообщил тот. – Хотя ради такого случая – за знакомство и вообще…
– Угу, – поднимая свою рюмку, промычал Шахов сквозь зубы, в которых был зажат окурок. – И вообще. Надо помянуть мое личное имущество. Светлая ему память!
– Аминь, – сказал Громозека и выпил залпом. – Я почему тебя насчет работы-то спросил… Ты им звонить будешь?
– Ментам? Да надо, наверное. Вроде, порядок такой: обокрали тебя – вызывай милицию. Хотя толку от этого, по-моему, не будет.
– И мне так кажется, – кивнул Громозека, ввинчивая в донышко пепельницы окурок. – Позвонить, конечно, надо, но на твоем месте я бы на них не рассчитывал.
– Ты-то что против них имеешь? – спросил Михаил, снова наполняя рюмки. – Сам же говоришь, они вашу оргтехнику нашли, когда клуб обворовали…
– Держи карман шире – они! – пренебрежительно махнул широкой, как лопата, ладонью Громозека. – Они дорогу в сортир не найдут, когда по большому приспичит, а ты – оргтехника… Я потому и спросил, не мент ли ты часом, что могу наводку дать на… как бы это сказать… в общем, на одну конкурирующую организацию.
– Мне с братвой связываться должность не позволяет, – сказал Шахов. – Пронюхают – в два счета с работы вылечу. Так что извини, оставь свою наводку при себе.
– Да при чем тут братва? – Громозека расстегнул свою теплую спортивную куртку, выставив напоказ широченную, выпуклую, как наковальня, грудь, туго обтянутую вязаным свитером. – Частное сыскное агентство, понял? Так четко ребята работают, что я, не поверишь, залюбовался. В два счета этого гада вычислили. Свой же навел, менеджер. Менты, заметь, его тоже крутили, да ничего не выкрутили, а эти – раз-два, и готово. Приперли к стенке, как миленького, все вещи вернули и ментам его передали со всей доказухой и с чистосердечным признанием. А те даже спасибо не сказали. Зачем, говорят, под ногами у органов путаетесь? Мешаете только…
– Угу, – повторил Шахов, салютуя ему рюмкой.
Он и сам относился ко всякого рода частным детективам с предубеждением: все они представлялись ему специалистами по слежке за людьми, всегда готовыми за деньги рыться в чужом грязном белье. Но сейчас в словах соседа чудился кое-какой резон. Звонок в милицию означал попадание его имени в сводку происшествий по городу; это вряд ли могло понравиться его начальству, не говоря о тех людях, которые уже не первую неделю с неизвестной целью давили на него со всех сторон.
Он почувствовал, что начинает путаться в своих рассуждениях, и разозлился: такая нерешительность была ему несвойственна. Но, с другой стороны, раньше в острых ситуациях он действовал по приказу, согласно инструкции и, если уж говорить высоким стилем, по велению долга. А сейчас он остался один на один с неизвестным противником, не зная, с какой стороны ждать следующего удара. Тут поневоле растеряешься…