Эрика знает, о чем ты думаешь, Фидель. Пантомима слова. Десять рассказов

– О нашем с вами государстве, мадам, независимость которого была провозглашена тридцать лет назад, и вам это хорошо известно.

– Вам хочется шутить в такой момент, мадам?

– Это была голая декларация, согласитесь, господа. Как следствие, – голое государство, вернее, не государство вообще.

– А это – уже совсем не шутки, мадам. Как вы можете так откровенно презирать государство после стольких лет вашего пребывания на посту первой леди этого государства и так недоброжелательно называть ее основополагающий документ?

– Терпение и спокойствие, господа. Отнесемся с пониманием к убитой горем вдове, которая не понимает, о чем говорит.

– А вы помните одну детскую сказку, господа, забыла автора? О короле, которому два мошенника соткали…

– Мадам, сейчас не время для сказок.

– Время сказок давно прошло.

– Время сказок? Разве мы выбираем время для сказок? Сказки выбирают время, когда им приходить, и нас выбирают, но не каждое детство становится сказкой, особенно в этой стране. Но, тем не менее, все сказки должны быть рассказаны, иначе их детская мудрость обернется нашей глупостью на старости лет.

– Что она несет, господа? Бред. Нас интересует завтрашний день в парламенте, а не проклятые телефонные звонки еще одной сумасшедшей. Хватит терять время.

– Сказки, господа, важнее материнского молока, их невозможно подменить ничем. Саму мать подделаешь, и уже, я слышала, подделывают, а сказку – никогда.

– Пусть говорит. В таком состоянии ей необходимо выговориться. Продолжайте, мадам. Мы вас внимательно слушаем. Говорите. Самую суть. Нас впереди ждут еще несколько важных государственных вопросов.

– Эта сказка написана для вас. Это государственная сказка.

– Хорошо, хорошо, мадам. Только будьте кратки.

– Куда короче. Два проходимца, выдав себя за ткачей, взялись соткать одному королю такую ткань, которую якобы может видеть лишь умный человек, достойный высокой должности, которую он занимает. Через некоторое время мошенники вручили заказчику «ничто», пустоту вместо ткани. Однако король и его свита притворились, что видят прекрасную ткань, ведь иначе получилось бы, что они глупы и не справляются со своими должностями. Король гулял нагишом, а все восхищались его одеждой. Наконец, один малыш, не подозревая, в чем тут дело, увидев короля, громко захохотал и закричал: «А король-то голый!»

– Какая-то чушь!

– Спокойно, господа. Вы окончили, мадам? Вот и хорошо.

– Король, ткань, одежда, мальчик. Бессмыслица убитой горем женщины. Что тут хорошего?

– Хорошо, нехорошо, но всем нам нужно соблюдать спокойствие. Действительно, какая-то довольно непонятная сказка. Но, будем снисходительны к женщине, которая вчера похоронила мужа.

– Снисходительны? Но она издевается над нами. Вы видели, что эта дама вчера у гроба даже слезинки не уронила, а народ – выл от горя.

– Уронила, не уронила. Это их с покойником семейное дело. Нас интересует совсем другие вещи.

– Ой.

– Вам плохо, мадам?

– Тяжело дышать. Хотя бы небольшой ветерок подул. Второй день…

– Тем не менее, мы должны исчерпать этот разговор именно здесь и сейчас.

– Она себя действительно плохо чувствует. Признаем это.

– Мы все понимаем, мадам. Вы похоронили вчера мужа, а страна – Президента. Всем, а в первую очередь нам с вами, чрезвычайно трудно и горестно. Но…

– Но именно сегодня и именно потому, что страна вчера похоронила своего президента, моего мужа, я чувствую себя хорошо, как никогда за тридцать лет со времени провозглашения, как вы говорите, независимости и государства. Вспомнила. Это сказка Ганса Христиана Андерсена «Новое платье короля»

– Как вы можете такое говорить, мадам?

– Жаль, господа, что вы отказываетесь понимать эту сказку. Она реальнее нас с вами… Хотя, почему, жаль? Браво! Вы сегодня, а мой муж вчера – лишь подтвердили магическую реальность сказки, которую я вам только что рассказала. Но в отличие от вас мой муж нашел в себе мужество признать, что он голый, что его президентство – фикция, и одел напоследок своей жизни настоящую одежду. Пусть покоится с Богом. Ни один ребенок уже не бросит ему вслед, что он голый, потому что на нем приличный деревянный костюм гроба. Пусть хотя бы так, но вы?

– Что мы, мадам?

– Вы дальше остаетесь голыми. Вы продолжаете выдавать себя за государственных мужей после того, как разворовали и продали соседям все богатства этого народа и этого райского уголка земли. Истратили и проели все, что можно было, и не можете насытиться. Вам все еще мало. Набрали кредитов по всему миру и живете в долг. Даже кресла, на которых мы сейчас сидим, здание, где мы находимся, земля под ней, заложены в международном банке и вам не принадлежат. Только воздух не можете продать. Ветер. И солнце.

– Тогда вы тоже голые, мадам. Следуя вашей логике, вы вместе со всеми обманывали себя в том, что эта страна является полноценным государством, и ходили голой. И вам не стыдно было тогда, когда вместе со всеми воровал и продавал ваш муж. Вам не стыдно было носить поверх голого тела корону первой леди государства и двадцать лет жить так, что вам сегодня завидуют помазанные короли, сейчас мертвые, живые и неврожденные.

– Что короли? Арабские шейхи.

– Да, господа, я – тоже голая. Эта сказка написана и для меня. Я не нашла и не нахожу в себе мужества ударить себя в живот, как это сделал мой муж. … И деревянные одежды я жду со страхом. Увы. А вам понравился последний костюм Президента?

– Мадам. Замолчите и остерегайтесь даже думать об этом. Пусть будет вечной государственной тайной то, как ушел из этого мира наш Президент. Больше не вспоминайте нигде и никогда, как Президент в своей горной резиденции на глазах у многочисленной челяди распорол себе живот мечом, подаренным ему год назад японским послом. Мы не можем показать народу такую смерть нашего Президента.

– А какую смерть моего мужа вы можете показать народу, вернее, уже показали?

– Его смерть принадлежит государству, мадам. Мы об этом вам уже говорили. А государству нужна смерть внезапного сердечного приступа, от переутомления, от непомерного служения стране и ее гражданам. Народ и история уже получили такую смерть нашего Президента. Интересы государства требуют от вас, мадам, и всех, кто знает о действительных обстоятельствах смерти вашего мужа, забрать их с собой в могилу.

– Откройте окна, господа. Что-то не то делается в воздухе уже второй день. Кисель жары, а не воздух. И ветры уснули все или умерли вместе с Президентом.

– Все окна открыты, мадам. Ничего страшного. Вернемся к государственным делам.

– Что вам от меня нужно? Вы хотите рассказать мне свою сказку?

– Называйте это, как хотите. Завтра мы представим в парламенте краткий отчет о последних днях жизни нашего Президента. Вы тоже должны там быть. Мы понимаем, что вам тяжело. Смерть мужа, похороны и все такое.

– Кстати, мадам, почему именно такую смерть выбрал ваш муж?

– Коллеги! Сосредоточьтесь на главном. И перестаньте задавать вопросы, которые не касаются главной темы нашего сегодняшнего разговора.

– Что вы? Уход из жизни немаловажен. Тем более, Президента страны. Нам следует это знать, как можно раньше. Два слова, мадам, почему не выстрел в висок, перерезанные вены или еще что-нибудь быстрое и менее болезненное?

– Мой муж давно восхищался мужеством императора Японии Хирохито[4 - Хирохито – 124-тый император Японии (1901—1989). Данное при рождении имя означает достаток и добропорядочность.]. Он, не знаю, известно ли вам, чтобы остановить массовое самоубийство своих подданных после второй мировой войны пожертвовал своей честью и взял весь позор за бесславное поражение на себя тем, что отказался сделать сеппуку. Я правильно произнесла это слово: сеппуку?

– Правильно или не правильно, мадам, какое это имеет значение? И какое отношение к нашему Президенту имеет его кумир, Хирохито, как вы говорите? Японец же не выпустил себе кишки, сохранил свою жизнь?

– Хирохито пожертвовал честью, чтобы сохранить жизнь многим и лучшим японцам, а мой муж пожертвовал своей жизнью, чтобы сохранить честь своим, здравомыслящим, согражданам. Это ритуальное самоубийство, первый и последний довод честности моего мужа, который взял на себя позор всего народа и покончил с собой как с олицетворением этого несуществующего государства.

– Достаточно, мадам. Нашему терпению тоже есть предел.

– Второй день – ни ветерка. Все замерло, и остановилось время.