На изломе

III

Соколиная охота

Шестой год уже исходил, как Петр вернулся из походов и тосковал по Анеле, и однажды в теплый осенний день он выехал с Кряжем в усадьбу под Коломну посмотреть на свою охоту.

Кряж ехал молча подле своего господина, потом вдруг с решимостью встряхнул головой и сказал:

– Князь! Дозволь слово молвить!

– Чего?

Кряж поправился на седле.

– Сказывают, что можно нам эту полячку найти!

– Как? где? – Петр весь встрепенулся, как кречет.

– У нас тут под Коломной колдун есть. Слышь, бают, он дознать может…

– Ложь! – сразу разочаровавшись, ответил Петр. – Бабьи сказки это, Кряж!..

Немец Штрассе, а потом за последнее время Матвеев, этот европейски образованный человек, успели разрушить глупые предрассудки в уме Петра.

– Как твоя милость! – ответил Кряж. – Люди ложь, и я тож, а только сказывают!

– Что же сказывают?

– Всякие дела он делает… – И Кряж начал передавать удивительные вещи о том, как колдун открывал воров, как уничтожал присуху, как заговаривал руду, как одной бабе Куприхе показал мужа, который в ту пору под Вильной бился.

Петр слушал, и в его сердце начинало вкрадываться сомнение.

А что, если все это правда? Недаром же отцы и деды этому верили, недаром же умные люди, составляя уложения, о колдунах помянули. Вон Тугаев носил же в поход заговоренную кольчугу, и что ж? Ни пуля, ни меч его не тронули…

– Хорошо, Кряж, найди его и уговорись с ним! – сказал Петр и прибавил: – Может, и выйдет что.

– Выйдет! Он нам ее во как укажет! – оживляясь, сказал Кряж.

Они приехали в усадьбу, и Петр отдался своей забаве. На псарне от оглядел любимых псов, потом зашел в соколиное отделение и осмотрел своих соколов.

Молодой парень Фаддей, его сокольничий, с сознанием своего достоинства ходил следом за своим господином и спешно отвечал на его вопросы.

Понятно, у Петра не было такой охоты, как у царя (кроме шаха персидского – единственной в мире). Но и у него она была поставлена на широкую ногу.

Длинная, низкая комната была справа и слева уставлена клетками, большими ящиками, обитыми внутри войлоками, и в каждой клетке на перячине сидел сокол с серебряной цепкою на ноге.

Тут же висели соколиные колпачки, рукавицы для сокольников. В конце этой комнаты мальчишка укрощал недавно купленного сокола, несчастная птица проходила первое испытание. Она сидела на перекладине с подвязанным крылом и с колпаком на голове, и мальчишка ежеминутно то дергал ее за привязанную к ноге веревку, то шумел над ее ухом гремушкой. Эта мука должна была продолжаться трое суток. Птица без пищи, без сна, при постоянной тревоге совершенно теряла голову и уже тогда поступала в обучение к сокольнику.

– Добрая будет птица! – сказал Петр, любуясь статями сокола.

Он был почти белый. Крепкий клюв его был круто загнут, и широкая грудь обличала силу.

– Хоть царю впору! – усмехнулся сокольничий.

– Ну, проедемся, попускаем!

– Кого возьмем, господин?

– Бери Гамаюна да Обноска. Прихвати еще Пестрого. Осрамил он меня тогда, а я все в него верю. Коршунов приманил?

– Вечор падаль у оврага выбросили. Надо полагать, слетелись!

– Ну, так едем!

Охота на коршунов с соколами была любимейшей того времени и имела характер чистого спорта. Мало было занимательного, когда могучий сокол с налета бил мирную птицу: утку, гуся или цаплю, а то и того хуже – малую птаху, но когда он охотился на такого же хищника, охота принимала увлекательный характер. Коршун, да еще из матерых, не давался без боя, и нередко плохой сокол оставался побежденным в этой воздушной битве. Опытный коршун вдруг перевертывался на спину и бил сокола прямо в грудь; в свою очередь и опытный сокол знал эту повадку и летел не камнем на коршуна, а сбоку – стрелой, а то и снизу, как камень из пращи.

И пока происходила эта битва в воздухе, охотники следили за ней с замирающим сердцем. Особенно если выпускались соколы разных хозяев и происходило соревнование.

Петр вдоволь натешился охотой и радостный вернулся домой. Пестрый вправду постоял за себя и бил коршунов с одной схватки.

– Ужо царю покажу! – говорил радостно Петр.

В горнице его поджидал Кряж. При входе князя он подвинулся к нему с таинственным видом и сказал:

– Коли милость твоя не побоится нечисти, так он наказал к часу до полуночи быть на дороге подле разбитого дуба. Там он ждать будет.

– Это колдун-то?

– Он!

В голосе Кряжа послышалось невольное почтение. Петр взглянул на него:

– Что это ты? Словно тебя лихоманка трясет?

– Страшно! Я до поры того и не думал. Сова у него, ворон, кости сушеные, и сам он с бородой. У-ух!

Петр засмеялся:

– Эх ты, Аника-воин! Значит, не пойдешь со мной?

– Как можно! – ответил Кряж. – А что боязно – это точно. Он не то что лях. Он со всякой нечистью свой человек.

– Ну вот и послушаем, что он врать станет.

Кряж покачал головой:

– Меня сразу признал. От князя, говорит, сердце болит, по милой сохнет, а где голубица, того не знает ни он, ни я, а лишь сатана! Да как захохочет. Приходите, говорит, молодчики!..

Петр вздрогнул. Неужто он уже и дело знает, зачем зовут его.