На изломе

Сшибка. Дерутся. Льется кровь. Русские? Нет, это казаки с ляхами. И снова Анеля! Какой-то усатый казак в красном жупане с черным чубом мчит ее на коне…

Полуосвещенный покой. Горит лампада. Кругом диваны, подушки, ковры… кто-то сидит в белой чалме, и опять Анеля… в голубых шальварах, с белым покрывалом на голове. Она падает перед человеком в чалме на колени. Она кричит. Что это? Двое черных эфиопов бегут, бросаются на Анелю, рвут на ней одежды, и вот она нагая, с волосами до самых пят…

– Анеля! – снова закричал князь, и опять все исчезло.

…Крики, пожар, суматоха, злые разбойничьи лица, молодая девушка с черной распущенной косой и витязь, секущий мечом в обе стороны…

…Брачный пир… витязь и девушка…

– Шью, шью, бан! Ба, ба, бан, ю! – выл хриплый голос старика.

Князь очнулся. Кругом было темно и глухо. Старик хрипел подле него и говорил:

– Все, княже!

Князь тяжело перевел дыхание. Что это было? Сон? Наваждение? Шутки дьявола?

– Проводи меня до слуги, – сказал он колдуну.

– Идем, идем! Пробил урочный час, скрылась бесовская сила! Рвалась она, хотела нас ухватить, да сильны были заклятья, – бормотал старик, взяв князя за руку и ведя его.

– Кряж! – крикнул Петр.

– Княже! – отозвался неуверенный голос слуги. – Жив! Слава Те, Господи! На крест тебе! Одевай!

Голос слуги вернул Петра к действительности. Он надел на шею крест и совершенно оправился от неясного страха.

– Жив! – сказал он. – Дай старику пять рублев и идем!

– Пять? – недовольно пробормотал Кряж. – Ишь ты! Сколько страху нагнал, да еще пять! Шелепами его!

– Ты поговори! – закричал старик. – Призороки знаешь? Ушибиху знаешь? Потрясиху знаешь?

– С нами крестная сила! – завопил Кряж. – Чур меня! Сгинь, окаянный! Жри! Подавись!

Он кинул деньги и бросился к князю.

– Я все могу! – говорил старик. – Я иссушу, как сено, как ковыль!

– А ну его к ляду! – бормотал Кряж, шагая рядом с господином. – Вот навязались!

– Сам же уговорил!

– Тебя ради. Вижу, сохнешь. А сам бы я ни в жизнь! Ишь! – прибавил он, оглядываясь.

Старик зажег ветвь и, светя ею, шарил по земле брошенные Кряжем рубли.

Петр вернулся домой и лег в горнице на лавке, но сон бежал от его глаз.

Что он видел? Видел Анелю. Видел позор ее. Где она, что она? Теперь не вернуть того, что случилось с ней. Правда или наваждение? И не поймешь! Видел, как явь!..

А потом последняя. Что-то знакомое.

Видел и раньше он это девичье лицо, мелькнуло оно ему где-то… но где? Он не мог припомнить.

Он поднялся рано утром и прямо поехал на Москву.

Не доезжая верст шести до Москвы, князь вдруг осадил коня и сказал Кряжу:

– Слышь, кричат будто? А?

– Ратуйте! – явственно донеслось до них.

Князь ударил коня и понесся в сторону криков. Кряж поехал с ним рядом.

Едва они сделали несколько саженей, как за купой деревьев увидели возок. Кони были отпряжены. Какие-то люди спешно хлопотали около возка, а подле них раздавались вопли.

– Воры, – сказал князь и, обнажив меч, поскакал вперед. – Я вас ужо! – закричал он издали. – Будете вы по дорогам грабить!

Четверо людей оглянулись, бросились в кусты и быстро, словно по волшебству, скрылись.

– Ратуйте! – визжал женский голос.

Князь поскакал к возку и соскочил с коня. Возок был пуст, вокруг валялись меха, служившие одеялами, увесистый сундучок, разная рухлядь. Князь с недоумением огляделся.

– Сюда, сюда! – вопил голос. – Здесь, под кустиком!

– Сюда, княже! – сказал Кряж, указывая на кусты.

Князь пошел за ним следом. Под кустом на земле лежали три женщины. Одна толстая, видимо боярыня, и одна тонкая, стройная, с крошечными ногами, лежали без движения, с головами, завернутыми в платки; третья, толстая, короткая, в шугае и котах[18 - Ко?ты – женские полусапожки.], очевидно, успела освободить свою голову от платка и вопила на весь лес.

– Ратуйте, добрые люди! Воры напали! Убили боярышню да боярыню! Что я боярину скажу!

– Не ори, бала! – остановил ее Кряж. – Воров уже нет больше. Встань лучше да прикрой голову.

– Ой, дурень, дурень! – завопила старуха. – Да как же я, дурень, встану, коли у меня руки-ноги скручены!

Князь усмехнулся.

– Распутай ее! – сказал он, а сам подошел к двум недвижно лежащим и стал раскутывать им головы.

– Княгиня Куракина, – пробормотал он, снимая с толстой женщины платок и обнажая тусклое лицо чуть не с тройным подбородком, – а это, надо думать, княж…

Он бросил платок и не докончил фразы.

Перед ним лежала девушка с распущенной черной косой, с бледным лицом и полуоткрытыми устами. Та самая, что они видели в эту ночь у сломанного дуба во время волхвования.

Петр смотрел на нее не спуская глаз.