Живой мертвец

В это время у палисадника послышался конский топот.

– Никак к нам! – сказал старик.

– Он! – воскликнула Маша и легче серны выскочила из комнаты.

Она сбежала с крыльца и с криком» Сеня» побежала к калитке, где торопливо привязывал рвоего коня офицер. Но, добежав до калитки, Маша снова вскрикнула не то в испуге, не то в разочаровании.

Дмитрий Брыков злобно усмехнулся, увидев ее смущенное лицо, и, грубо взяв ее руку, сказал с горькой усмешкой.

– Думали – Сеня, ан – Митя!.. Ну, что же!.. Ведь все же Брыков пожаловал.

– Вы от Семена Павловича? – быстро спросила его Маша. – Когда он будет?

– Сам от себя я, – ответил Брыков, – а когда он будет, не знаю. Может, и не будет вовсе! – И он засмеялся.

– Как не будет? Почему? – тревожно спросила Маша.

– Может, и помер!

Девушка прижала руку к сердцу и тяжело перевела дух.

– Вы – злой! – сказала она ему с укором.

Брыков засмеялся снова, а потом взглянул на нее огненным взглядом и прошептал:

– От вас зависит сделать меня добрым!

Маша ничего ему не ответила, круто отвернулась от него и вошла в комнаты.

– Ты с кем это? – спросил ее старик.

– Дмитрий Власьевич! – презрительно ответила она.

Старик с недоумением отнял от губ трубку.

– Чего это он?

В это мгновенье в горницу вошел Дмитрий и, подойдя к старику, сказал:

– По делу, государь мой, по делу.

– Милости просим, – ответил старик, – садитесь. Гость будете. Что братец?

Маша собрала свое вышиванье и вышла из комнаты. Дмитрий посмотрел ей вслед, тихо усмехнулся, потом встал, прикрыл дверь и вернулся на прежнее место. Старик глядел на него с недоумением.

– А дело вот какое, – тихо заговорил Дмитрий, наклоняясь к Федулову, – брат мой, Семен, у себя в имении помер.

Старик откинулся и раскрыл рот.

Дмитрий только кивнул головой и продолжал:

– Да, помер мой брат, и я теперь – всего наследник. Так вот, я хочу быть всего наследником и хочу жениться на вашей дочери, и вы уговорите ее! За то вам особая награда будет!

Старик оправился от неожиданности и уже внимательно слушал Дмитрия.

«Что же, – мелькало в его уме, – не тот, так другой. Денежки те же, покой тот же, а этот еще награду сулит! Что же, не в девках сидеть Машутке!»

– На все воля Божья, – сказал он вздохнув, – а я согласен! Ну, новый зятюшка, поцелуемся! – прибавил он весело, и на его лицо вернулось прежнее спокойствие.

Они поцеловались.

– С чего же это Семен Павлович помер? – спросил старик.

– А не знаю еще! – беспечно ответил Дмитрий. – Горячка, что ли? Только вчера с усадьбы приехал Еремей и доложил мне, а ныне и государю сообщено.

– Ах! – раздался в ту же минуту крик за дверью и что?то грузно упало на пол.

Дмитрий вскочил и бросился к двери, которую с трудом отодвинул. На полу лежала Маша, лишившаяся чувств. Дмитрий легко поднял ее с пола и перенес на диван.

– Подслушивала, – резко сказал он старику. – Позовите слуг, а я поеду. Завтра за ответом буду.

– Ладно, ладно, – растерянно ответил Федулов и стал беспомощно кричать: – Марфушка, Ермолай! Черти!

– Что глотку дерешь? – вбежала старая Марфа, но, увидев бесчувственную Машу, только всплеснула руками и крикнула: – Ахти мне! Чем ты ее, греховодник, до такого довел? А?

– Молчи, молчи, дура – баба! Семен Павлович умер, а она узнала!..

– Жених? Семен Павлович? Ахти мне!

– Да ты что, чертова кочерга, воешь? Ты ее в чувство приводи! – рассердился старик.

– Сейчас, сейчас, – захлопотала старуха. – Я ей перышком покурю! Живо! – и она помчалась в кухню, вернулась с пучком птичьих перьев, зажгла их и напустила такого смрада, что все стали чихать и кашлять.

Маша тоже закашлялась и очнулась.

V

Разгром

Сидор Карпович, бывший дядька Семена Брыкова, а потом его дворецкий или мажордом (как называл он себя), встал ни свет ни заря и занялся порядком. Это значило, что, где ворча, где болтая, он обошел пять господских комнат, вошел в кухню и там остался, не зная в доме места теплее и уютнее.

Сидор Карпович был седой, степенный старик с выправкой старого слуги екатерининского времени. В холщовой рубашке с жабо, в желтом нанковом сюртуке, в чулках и башмаках, он время от времени вынимал из кармана тавлинку и с важной миной набивал табаком свой красный нос, нагло свидетельствовавший о единственной слабости старика.

Затем Сидор вышел в прихожую и первым делом ткнул в бок спавшего на конике Павла, казачка и рассыльного, малого шести футов ростом. Тот вскочил как ужаленный и спросонья вытаращил глаза.

– Дрыхнешь! – с укором заговорил Сидор. – Восемь часов, а он дрыхнет! Вставай, ленивец! Вот я ужо…

Павел пришел в себя и обозлился.