На изломе

– Слышь, государь, они полякам прямят!..

– На тебя зелье готовят!..

– Мы за тебя заступники!..

Царь смутился:

– Что еще? С чего вы брешете?

– А вот, изволь сам допросить пащенка этого!

Толпа всколыхнулась, раздался крик, и к царю приволокли и перед ним поставили мальчика, сына Шорина. Кафтан его был изорван, синяя шелковая рубашка разорвана тоже, волосы растрепаны, из рассеченной, распухшей губы сочилась кровь, и по лицу лежали грязные полосы от слез, смешанных с пылью. Царь с состраданием взглянул на него и спросил у толпы:

– Что вам от него надобно? Али он в чем провинился?

Из толпы выделился чернобородый посадский и ответил:

– Он тебе все на бояр докажет!

– Что от знает? – спросил царь.

Посадский толкнул мальчика, а другой стоявший тут же встряхнул его за плечи.

– Говори, сучий сын!

Мальчик всхлипнул и начал несвязно рассказывать. В страхе он плел на отца и на всех знакомых ему бояр разные небылицы. Отец-де уехал в Польшу, а потом в Швецию, повез письма от бояр, что они-де Москву без боя отдадут.

– Куда ж поехал отец твой, – спросил царь, – в Польшу или в Швецию?

– В Рязань! – ответил мальчик, всхлипывая.

– Врешь, в Польшу! – закричал на него посадский.

– В Польшу! – поправился несчастный мальчик.

Царь невольно улыбнулся, но тотчас нахмурился и поднял голову:

– Ну, ну! – сказал он. – Этого мальчика под стражу возьмем. Идите теперь домой, а за вами и я в Москву, сыск сделаю, его спрошу!

– Подавай нам бояр! – заревели в толпе.

– Там видно будет! – ответил царь.

Толпа забушевала.

– Подавай добром, не то силой возьмем, по обычаю!

И толпа надвинулась на царя и стиснула его с конем. Царь растерянно оглянулся и вдруг позади толпы, на пригорке, увидел стройные ряды войска. То был князь Петр Теряев со своими рейтарами и стрельцами. Глаза царя вспыхнули гневом. Он выпрямился на коне и взмахнул плетью.

– Добро, – сказал он, – не хотели честью, так ничего вам не будет! – и закричал громовым голосом: – Бить их, мятежников!

В тот же миг раздался военный клич; в воздухе загремели выстрелы, и на безоружную толпу с остервенением бросились солдаты. Мятежники дрогнули, завыли от страха и бросились врассыпную.

– Бей, лови! – кричал царь в исступлении и, сидя на коне, мял и топтал бегущих.

Из двора выскочили бояре и дворцовая стража, и началось кровавое побоище. Безоружных, перепуганных бунтовщиков давили и топтали конями, били мечами и секирами, топили в реке и частью забирали в полон и вязали веревками. Только немногие успели спастись бегством.

Царь подъехал к Петру и горячо обнял его, не сходя с лошади.

– Спасибо! – сказал он ему. – Жалую тебя вотчиной, выбирай любую! Проси чего хочешь, для тебя ничего не жалко!

Петр спешился и поклонился царю в землю.

– Рад за царя живот положить, и твое ласковое слово выше всякой награды! – сказал он.

– Добро! – ответил царь, улыбаясь. – Я твоей услуги не забуду, а теперь на Москву.

Лицо его грозно нахмурилось.

– Князь Милославский, – сказал он, – с бунтовщиками расправься! Не знай к ним жалости! Всех их перевешай, да здесь, вкруг Коломенского, им виселиц нагороди, чтобы всем памятно было!

И с этими словами он повернул коня и медленно поехал на Москву чинить суд скорый и немилостивый. Недавно мягкое сердце теперь трепетало от гнева. Князь Милославский остался в Коломенском и стал спешно готовить для бунтовщиков лютую казнь.

XIX

Суд и расправа

Царь вернулся в Москву. Немногие оставшиеся из народа встретили его далеко за городом на коленях, моля о пощаде.

Царь молча проехал мимо преклоненных рядов и, подъехав к воротам, спешился. Патриарх Иосиф с духовенством, иконами и хоругвями встретил его у Иверских ворот.

Царь распростерся перед иконами ниц, потом принял благословение и вошел в Москву. Здесь его встретили князья Теряев и Куракин.

Царь милостиво поздоровался с ними и сказал Теряеву:

– Жалую тебя своим столом, князь! Жалую за то, что взрастил сыновей таких! Соколы они у тебя!

Князь поклонился царю в ноги.

– И я, и дети мои со своими животами слуги твои верные!

– Ну, а что без меня сделали?

Они вошли в палаты. Царь прошел в моленную и помолился с умилением, потом, переодевшись, вернулся.

– Ну говорите, – сказал он, садясь в своей деловой палате в кресло.

Князь Куракин повел свой рассказ, не забыв упомянуть о подвиге Петра.