На изломе

– Ай-ай-ай! Стыдно тебе, Артамон Сергеевич, такую ли красавицу и взаперти держишь. Стой, стой, Наталья. Мы с тобой, по древнему обычаю… – И, отпив вина, он трижды поцеловался с красавицей. Она вспыхнула вся заревом и от этого стала еще милее. Развеселившийся царь обратился к Матвееву:

– Ну, Артамон Сергеевич, показывай мне теперь свои хоромины да жену с красавицей не гони в терем!

Артамон Сергеевич улыбнулся.

– У меня нет этого в обычае, государь!

– Чего этого? – спросил царь.

– Терема этого самого. Спим по своим покоям, а когда днем – завсегда вместе.

Царь покачал головой:

– Ну, кажи свои диковины!..

Матвеев повел его по своим покоям. Бояре, приехавшие с царем, с изумлением оглядывались вокруг и только гладили бороды. Царь же смотрел и радовался. Действительно, все было на иной лад. Окна были стеклянные, а не слюдяные; вместо лавок стояли стулья, кресла и табуретки; столы на тонких ногах; везде ковры, а по стенам развешаны картины. На тех картинах – горы, леса и реки; на иной – олень стоит, как живой; на иной – город какой-то иноземный. В других покоях зеркала висят. Бояре взглянули, увидали свои лица и даже плюнули. Царь смело обратился к девушке:

– Здесь ты, что ли, на красу свою любуешься?

Она улыбнулась и ответила:

– Нет, для этого у меня в светелке свое есть!

Они пошли дальше; вошли в особую палату, и царь с удивлением спросил Матвеева:

– Что у тебя тут такое?

– Комедийная хоромина, – ответил Матвеев, – здесь мои людишки комедии ломают.

– Это что же? – спросил государь.

– Разреши показать, – ответил Матвеев. Царь кивнул головой.

– Что ж, покажи!

Матвеев указал ему на высокое кресло. Царь сел, позади него стали бояре, а рядом Петр. Жена и племянница Матвеева и сам Матвеев стояли по другую сторону. Перед ними возвышался полукружием помост. Матвеев ударил в ладоши, и вдруг заиграла тихая музыка. Царь с изумлением оглянулся, но не увидел музыкантов.

– Откуда это? – спросил царь.

– Орган у меня тут есть; завести – он сам играет.

Вдруг на сцену выступили люди; они расположились на полу в полукружие и говорили: «Вот идет брат наш, Иосиф, которого отец любит больше всех нас: возьмем и убьем его!» И тут же появился прекрасный юноша, и все бросились на него; только один сказал: «Не будем убивать его, а посадим в яму». Потом приехали купцы, и братья продали Иосифа в рабство; со смехом поделили между собой деньги, а сорванные с него одежды замарали кровью убитого козленка.

И перед изумленным и восхищенным царем сцена за сценою прошла вся история Иосифа.

Когда он открылся братьям своим и бросился с ними целоваться, царь не выдержал и заплакал от пережитых волнений.

Он с умилением взглянул на Матвеева и сказал:

– Ничего такого я еще не видал. Уважил ты меня, Артамон Сергеевич! – и вдруг спохватился: – Только не грех ли это, комедии эти?

– Никакого греха тут нет, государь! – ответил Матвеев. – Цари византийские смотрят на такие же комедии, и патриархи не видят в том соблазна!

Царь успокоился и сказал:

– Устрой и мне такую хоромину, Артамон Сергеевич!

Матвеев низко поклонился и ответил:

– Когда прикажешь, государь!

Радостный и довольный возвращался государь домой и все время говорил о Матвееве и его племяннице. Она поразила воображение царя.

III

Царские смотрины

Года не прошло еще со смерти царицы Марии Ильиничны, а государь уже удумал жениться. Второго марта 1669 года умерла царица, а в ноябре уже бирючи ездили по городу и объявляли царские смотрины, а по всем воеводствам были разосланы грамоты, чтобы девиц-красавиц везли в Москву для царева выбора.

Милославские, Голицыны и их сторонники собрались и говорили между собой:

– Позор и поношение! Года еще не минуло!.. Что делать? Концы нашему роду, – сказал Голицын, – ублюдок идет на смену. Сам Артамошка с немецкой нечистью!..

Старый Милославский покачал головой.

– Пожди еще каркать, князь. Умен Артамон Сергеевич, а и не с такими справлялися!

– Чего! – ответил боярин Стрешнев. – Коли тут дело в евойной племяннице. Она обошла царя. Ты думаешь, – вдруг разгорячился он, – смотрины будут? Как же! Так, одна видимость только! Царь эту Наташку берет, и все тут! Ну, а тогда уж нам…

– Ну, тоже, – усмехнувшись, ответил Соковнин, – а коли вдруг да покраше ее найдется, а с ей какая немочь приключится? Так ли, Илья Данилович?

Старик Милославский кивнул и проговорил:

– Что ж? Такое было с Всеволожской! Ну да там видно будет! Пока что, а теперь и мы с силой, – решительно сказал он, и все поняли, что надо бороться, надо отстаивать свое влияние при дворе против этого слетка, Матвеева.

Везде говор был о царских смотринах.

В терему дочери царя да его сестры шумели, словно пчелы в улье.

– Слышь, – шептались они, – государь облюбовал Матвееву племянницу, нам сверстницу. Вот умора! Сказывают, что ни день у них…

– Тсс… вы, глупые! – останавливали их тетки. – Не в том соблазн, что молода она, а не наших обычаев.

– Вот что! Слышь, и терема не будет!

– Ахти! Как же нам тогда?

– А так вот! Будет каждый мужчина глаза таращить. Кто хочешь, тот и сглазит, и болезнь напустит… Вот оно, милые, что страшно!..