LoveStar

– (Холодным тоном) Ага. (Про себя) Черт побери, она пытается меня убить.

Фанатики из радикальных общественных организаций каждый день взрывали передатчики и телевышки, но средства массовой информации старались замалчивать происходящее, чтобы не допустить эпидемии насилия. Эти новости распространялись только в печати, потому что продажи газет возрастали в прямой зависимости от количества взорванных телебашен.

Ученые качали головами, наблюдая за неразумными массами. Врачи считали, что нет оснований говорить о каком-то влиянии волн на человеческий организм, а серьезные исследователи не желали, чтобы их имена связывали с узкими интересами каких-то эксцентриков.

Тем временем в Рейкьявике, в старом ангаре возле аэропорта, собралась небольшая многонациональная группа из специалистов по орнитологии, молекулярной биологии, аэродинамике и биохимии. Они изучали волны. Они работали день и ночь, вскрывая и исследуя крачек, голубей, пчел, лососей и бабочек-монархов. Их подгоняла непоколебимая уверенность в том, что завесу тайны над природным компасом животных можно приоткрыть. Это предприятие называлось LoveStar, и его главу тоже всегда называли не иначе как Лавстар. Прозвище никак не пояснялось, и все уже бросили искать разумные объяснения, тем более что, по мнению большинства, сотрудники LoveStar были все с приветом. Когда журналисты пытались с ними поговорить и узнать об их работе, те вели себя как безумцы или аутисты. Они делали все, чтобы отбить у людей интерес к своим исследованиям. Возле их ангара были припаркованы только семейные универсалы девятилетней давности. Выбор объяснялся распоряжением Лавстара, в котором говорилось: «Девятилетние “Тойоты” практически невидимы».

В лаборатории LoveStar пытались понять, каким образом разворачивается на месте косяк рыбы, каждая рыбка в одну и ту же долю секунды, как единый организм, притом что до сих пор никому не удавалось засечь никакого сигнала, который распространился бы между ними так быстро. Или как все птицы в стае летят с совершенно одинаковой скоростью, как будто всем клином управляет один разум.

Теоретически задачу обычно можно решить, если заставить достаточно большое число людей думать над ней достаточно долгое время. Это не очень трудно. Первый человек расколет камень, следующий расколет получившиеся куски, и так далее, пока не дойдут до атома. Правда, тот, кто расщепит атом, уже потом не расскажет об этом.

В LoveStar придумали измерительные приборы, которые ловили настолько слабые сигналы, что это доходило до пределов, ранее считавшихся сверхъестественными. И в этом тоже была сила всего предприятия. Девизом экспериментального отдела были слова «Все материально». Есть явления, сложно устроенные, есть явления странные, есть непонятные, труднообъяснимые и даже фантастические, но сверхъестественных не бывает; возможно все что угодно. Сотрудников LoveStar вела вперед уверенность в том, что сигналы на птичьих волнах – не фантастика и ничего сказочного в них нет.

И в скором времени специалисты Лавстара напали на след. Они нашли способы передавать звук, изображение и сообщения между людьми при помощи волн на птичьей частоте – слабых и безопасных; устройства для их приема были не тяжелее, чем мозг бабочки.

В большинстве компаний маркетинговые отделы сразу попытались бы вывести предприятие на рынок, раздуть его успех и добиться доверия инвесторов поспешными заявлениями, но Лавстар пошел противоположным путем. Он сознательно вызывал сопротивление. В неофициальной истории компании, «Vogelmenschen, или Люди-птицы» Андреаса Фольмера, можно было прочитать следующий рассказ:

«Лавстар сам владел большей частью компании и поднимал тост с сотрудниками всякий раз, когда среди серых брокеров расходились слухи о том, что акции Lovestar – пустышка. Выступая с лекциями или давая интервью, его люди говорили непонятно, без малейшего намека на разумные мысли, не давали никаких оптимистических прогнозов. До публикации об открытиях компании журналистов пустили в рейкьявикский ангар всего один раз. Журналистка «Шпигеля» Елена Крюскемпер была в составе этой группы и описала свой визит в мемуарах: «Лавстар потребовал собрать группу журналистов из ведущих мировых изданий. Нас встретил он сам – высокий худой мужчина с колючим взглядом. Когда я подошла с ним поздороваться, я заметила, что он держит что-то в руках. Он извинился и сказал, что сейчас готовит обед. И тут мы увидели, как из его ладоней выглядывает птичка тупик. Он попытался свернуть птице шею, но тупик сопротивлялся и даже попытался клюнуть его в большой палец. “Вот как крепко в них сидит жизнь, – сказал Лавстар, оглядывая нас. – Иногда приходится по десять раз проворачивать”. Он положил бездыханного тупика на стол и протянул руку; она была грязная, потому что тупик в предсмертных судорогах обгадился. Кто-то хотел начать задавать вопросы, но Лавстар пожелал, чтобы мы сначала осмотрели его предприятие.

Он открыл дверь в главный зал и прошептал: “Только не спугните сотрудников”. Он провел нас в мрачное помещение, в котором стены были почти сплошь увешаны птичьими крыльями. Тут Лавстар внезапно засмущался, вроде бы нервничая, и зашептал сотрудникам: “Не волнуйтесь. Они только посмотреть”. Журналистка из “Нью-Йорк тайме” подошла к рыжеволосому мужчине, который лег животом на стол, пряча что-то своим телом. Она спросила, чем он занимается. “Он не понимает по-английски, – ответил за него Лавстар, – но зато Гудьоун – невероятно хорошо прирученный генетик. Он не дергается, даже если его гладить”. Лавстар погладил генетика по голове, и тот никак не отреагировал на это. Лавстар резко обернулся к нам и произнес со строгим выражением: “Но вы осторожнее, мои сотрудники не все такие ручные. Ничего не трогайте”. Женщина из “Тайме” с критическим видом подошла к соседнему столу. На нем лежало маленькое яйцо. Она собралась его взять, но Лавстар закричал: “Нет, это яйцо Ямагучи!” Журналистка удивленно на него обернулась, а Лавстар завопил еще громче: “Осторожно!” Не успели мы ничего понять, как через весь зал к нам подбежала невысокая девушка-японка и запрыгнула на стол. Она завопила и ткнула журналистку в голову карандашом. Сотрудники забеспокоились, но Лавстар прошипел им что-то непонятное на исландском. Журналистка выбежала в фойе и стала колотить руками и ногами в противопожарную дверь. Лавстар подскочил к ней, но она напоминала зверя, запертого в клетке. Он попытался ее успокоить, но она провела рукой по голове и показала ему окровавленный палец: “Кровь! Она уколола меня до крови! Вы за это заплатите!” “Ну что вы, – сказал Лавстар. – С журналистами ведь бывало и похуже”. Он открыл дверь, и она выбежала прочь, на серую безликую улицу. Мы тут же сбились в угол, но Лавстар был настроен все исправить. Он повернулся к нам и извинился: “Надеюсь, это происшествие не испортит впечатление от нашего предприятия. Есть ли вопросы?”»

(Vogelmenschen, с. 233–234)

Журналисты жестоко отомстили, но Лавстар этого и добивался. Кинозвезды встали грудью на защиту тупиков, инвесторы по всему миру отозвали средства, вложенные в исследование птиц и бабочек. Финансовые магнаты отказывались выделять деньги университетам, которые изучали птичьи волны, а имиджмейкеры советовали политикам не связываться с безумцами-птичниками. А Лавстар взял к себе на работу всех, кто теперь остался без исследовательских грантов.

Все шло по плану. Птичьи волны представляли собой гигантскую, непривычную, неведомую науке область знаний, и в конце концов эти знания развязали руки человечеству и окончательно отправили на свалку медные провода, оптические волокна, искусственные спутники и микроволновые передатчики. Всего за несколько лет открытия, которые совершили сотрудники Отдела птиц и бабочек компании LoveStar, изменили весь мир. Можно сказать, что применение птичьих волн стало новой ступенью развития человечества. Появился «человек беспроводной»: он чуял направление лучше, чем чайка-поморник, и был свободнее, чем бабочка-монарх.

Когда обанкротились предприятия, запускавшие коммерческие спутники, сразу стало очевидным и название компании. Это было в духе всей жизни Лавстара: причина и следствие не всегда шли друг за другом в правильном порядке. Лавстар нанял китайских космонавтов, чтобы те сцепили вместе несколько спутников и направили их сгореть в атмосфере над пиком Хрёйндранги в долине Экснадаль. Теперь название LoveStar стало понятным[1 - Эта сцена воспроизводит начало хрестоматийного стихотворения «Конец пути» Йоунаса Хатльгримссона (18071845), национального поэта Исландии: «Звезду любви над пиком Хрёйндранги укрыли ночные облака». Долина Экснадаль – это родные места поэта и место действия стихотворения. (Здесь и далее прим. пер.)].

Именно Лавстар подарил нации гигантскую Статую Свободы – памятник борцу за независимость Йоуну Сигурдссону, который стоял над входом в порт, широко расставив ноги. Это была самая высокая Статуя Свободы в мире, а лицом она подозрительно напоминала самого Лавстара. Над ее возведением в течение четырех лет работали 5000 человек. В глазах ее горел «Вечный огонь свободы».

Именно Лавстар выстроил под горой Кейлир[2 - Гора к юго-западу от Рейкьявика, хорошо видная из некоторых районов города. Ее название означает «конус» и дано ей из-за ее формы.] мавзолей, в котором навечно упокоилось набальзамированное тело премьер-министра Давида Оддссона[3 - Консервативный политик Давид Оддссон был премьер-министром страны, когда создавалась эта книга. На момент публикации перевода он давно в отставке, но жив и здоров.].

– Эта черная пирамида среди голой лавы – самый подходящий памятник великому лидеру нации! – заявил Лавстар на открытии, перед тем как в мавзолей впустили первых туристов. Очевидно, это было еще до того, как реализовался проект LoveDeath.

Прошло сорок лет после освобождения человечества от уз проводов. Главный офис корпорации LoveStar уже давно переехал из ангара на задворках рейкьявикского аэропорта. Теперь он помещался в недрах гор вокруг долины Экснадаль, в которой раскинулся парк развлечений LoveStar.

Многие хотели помешать Лавстару когда он решил купить долину. Памятуя о Статуе Свободы и мавзолее под горой, реакционные деятели культуры поспешили подать петицию о том, чтобы долину объявили заповедником.

«Я не поверил своим ушам, когда услышал о планах Лавстара устроить гигантский парк развлечений в долине, где родился наш национальный поэт. Хотя у Лавстара, похоже, бездонные карманы, мне, честно говоря, сначала показалось, что это розыгрыш. Невозможно представить себе, что там натворят всего за пару лет. Построят двадцатиэтажную гостиницу в исландском народном стиле из стекла и бетона с крышей из натурального дерна и неоновой подсветкой, казино а-ля романтизм с пластиковыми сердечками вместо фишек и вделают золотое джакузи в вершину Хрёйндранги. Горные ручейки пустят по водяным желобам, чтобы можно было с визгом слетать по крутым склонам гор в купальнике и плюхаться в озеро в долине. Огромные тепловые пушки на вершинах гор будут включать южный ветерок[4 - Аллюзия на знаменитый сонет Йоунаса Хатльгримссона «Приветствие», в первой строфе которого упоминается южный ветер, а в последней – девушка, одетая в исландский национальный костюм (очевидно, возлюбленная поэта). Описанная здесь картина производит на исландских читателей такой же эффект, как на отечественных – коммерческий проект по мотивам лирики Пушкина.] ежедневно по расписанию в 10, 16 и 20 часов, и одновременно 1000 девиц в национальных костюмах будут раздеваться и гримасничать перед мускулистыми пастухами под блеяние овец, мычание коров и пение ржанок. Поэт и его творчество, конечно же, забудутся под всей этой шелухой…»

(Из письма читателя А. С. М. в «Утреннюю газету»)

Однако на самом деле критики ошибались. В парке развлечений корпорации LoveStar не было пластиковых овец и искусственных цветов, не было казино и эротики. В нем не завели роботов, готовых расчесывать вам волосы за сотню крон, не было шума, пустой болтовни, клише и дешевых удовольствий. В горы не встроили систему подогрева, которая устраивала бы оттепель посреди зимы, чтобы на фоне тающего снега певица пела про южный ветерок в обработке кантри. В парке не росла гормонально обогащенная трава, не бродили ряженые молодцы в накладных бородах, изображавшие сельских жителей. Этот парк не нуждался в шелухе, потому что он был выстроен вокруг чистого смысла.

Хотя поэта действительно в конце концов забыли, и он потерялся на фоне парка, виной тому была не развлекательная шумиха: он поблек по сравнению с богатством смыслов. В парк Лавстара людей притягивала не только любовь, но и смерть, потому что без смерти любовь – всего лишь пластмасса. Без смерти что Ромео с Джульеттой, что Тристан с Изольдой превращаются в пластиковую мелодраму.

На поверхности пейзаж долины был в точности такой же, как и последнюю тысячу лет. Чирикали ржанки, тявкал песец, каркал ворон, пастух сгонял овец. Из домика с дерновой крышей поднимался дымок, а его бородатый хозяин, когда был в хорошем настроении, бормотал потешные четверостишия в народном стиле. Он был самый настоящий фермер и жил на этом хуторе вместе с женой, детьми и скотом. В его доме не было ни одной вещи из пластика, даже электричества не было. Снаружи долина Экснадаль оставалась такой же, как и многие века назад, но поверхность была лишь тонкой оболочкой, под которой таился совершенно иной мир, и иногда хуторянам неожиданно открывался вход в него. Иногда разъезжалась скальная стена и в проеме было видно женщину в синих одеждах, которая вывешивала на просушку белые простыни. Порой молодой пастушок уходил в недра холма и там имел свидание с экскурсоводшей; порой из-под земляной насыпи шел пар, как будто под ней бурлил горячий источник: наверно, под ней как раз находилась кухня, и в это время повар готовил суп из омаров. Долина была лишь внешней оболочкой, и ее жители, как и во все века, размышляли о том, что же кроется там, за горными пиками, которые вонзались в небо, словно клыки злого волка.

Если бы молодой пастушок ослушался отца и поднялся бы по каменистому откосу на задворках хутора, прошел бы поросшие одуванчиками склоны[5 - Реминисценция из стихотворения Йоунаса Хатльгримссона «Dalv?sa» («Стихи о долине»), посвященного родной долине.] и покрытые цветами распадки, одолел отвесные обрывы, осыпи и нагромождения камней и наконец улегся бы на гребне горы и посмотрел на мир по ту сторону, то он бы никогда уже не смог забыть увиденного.

Вместо второго склона вниз вертикально уходила блестящая стеклянная стена высотой 700 метров, как будто кто-то отрубил половину горы вдоль всего ее хребта. Внизу в долине рядами стояли туристические автобусы, и десятки тысяч людей тянулись, словно муравьи, к гигантскому главному входу в парк. Громада из полированного камня и стекла возносилась на высоту 680 метров. Под сводами фойе, вмещавшего 100 тысяч человек, иногда образовывались облака. Птицы-глупыши залетали внутрь через вентиляцию и беззвучно парили в них, как будто белые ангелы. Весь склон, по которому поднимался наш пастушок, от реки Тверау до самой вершины Хрёйндранги, представлял собой тонкую, поросшую вереском скорлупу, под которой скрывался величайший лабиринт, построенный руками человека: залы сменялись залами, своды сменялись сводами, комнаты комнатами, но об ощущении замкнутого пространства речи не было – такой великолепный вид открывался оттуда на нетронутую, романтичную долину Экснадаль. Напротив, сквозь стеклянную стену виднелась долина Хёргардаль, где проплывали черные дирижабли. Обычно над ближайшим ледником зависали три-четыре воздушных судна размером с пароход, с которых спускали морозильные контейнеры с яркой надписью «LoveDeath» (и иногда с маркировкой компании Maersk), чтобы поместить их в холодные склады, а из-под ледника вереницами выезжали грузовики и брали курс к вершинам двух соседних гор, где на фоне неба четко выступали ровные площадки космодромов компании LoveDeath. Через равные промежутки на них вспыхивало ослепительное пламя, и в небо устремлялись ракеты, сияя, словно метеоры. Они оставляли за собой дымный след, отражавшийся в стеклянной стене. На стекле красовалась огромная звезда, и золотыми буквами было написано: «LoveStar».

В нетронутую долину Экснадаль не мог заходить никто, кроме обитателей заповедного хутора и самого Лавстара. Его можно было иногда там увидеть в погожие дни: он гулял в белом костюме, шляпе и с коричневой тростью. Обычно за ним бежал черный пес. Пес был старый; Лавстар заводил его уже пять раз. Когда Лавстар прогуливался по долине, охраняемые законом жители заповедного хутора притворялись, что не замечают его, но дети, глядя, как он уходит в расступившуюся скалу, думали, что это, наверное, Бог.

Когда началась наша история, Лавстар сидел на борту своего личного самолета и летел на север, в Экснадаль. На ладони он держал семечко. Расчетное время прибытия было через четыре часа пятнадцать минут. Жить ему оставалось четыре часа пятнадцать минут.

Современный беспроводной человек

Индриди Харальдссон был современный беспроводной человек. Современные люди старались избегать кабелей и проводов, даже слов таких не знали. Провода теперь назывались оковами, старая техника – хламом, тяжестями или бременем. Глядя на этот хлам и тяжести со стороны, люди ощущали себя счастливыми. Говорили, что в старые времена все были рабами проводов, прикованными к рабочим столам, вдали от солнечного света и пения птиц. Но то время минуло. Теперь, когда люди в деловых костюмах разговаривали на улице сами с собой, перечисляя какие-то цифры, никто уже не принимал их за сумасшедших: всем было ясно, что, скорее всего, они обсуждают сделку с удаленным клиентом. Человек, который сидел, погрузившись в себя, на берегу реки, как будто занимаясь йогой, на самом деле мог быть инженером и проектировать мост. Когда женщина, принимавшая солнечные ванны, вдруг ни с того ни с сего заявляла, что хочет купить квоту на вылов двух тонн сайды, окружающие не обращали на это внимания, а когда в автобусе подросток вдруг начинал мычать что-то странное и качать головой туда-сюда, то все понимали, что он не страдает аутизмом в тяжелой стадии, а просто слушает радио с невидимого глазу устройства. А если у кого-то в неподходящем месте вдруг учащалось дыхание и начиналась эрекция, то, значит, его зрительный нерв в это время был подключен к какой-то похабщине или он общался по телефонной линии для взрослых. Не было предела грязи, которая изливалась из эфира в мозги некоторым людям, – но, конечно, запрещать им заполнять свой мозг непотребством, насилием и всякими гадостями было нельзя. С тем же успехом можно было бы вообще запретить думать.

Если кто-то останавливался рядом и спрашивал: «Который час?», а вы сразу отвечали: «Полдесятого», то он мог вам сказать: «Спасибо, но я не вас спрашивал», – хотя вокруг больше никого не было.

И если незнакомец рядом с вами начинал разговор, отвечать, как правило, смысла не было. Вы бы только помешали.

Индриди Харальдссон был современный беспроводной человек, и поэтому простой наблюдатель ни за что не смог бы понять, сошел Индриди с ума или нет. Когда он говорил сам с собой на улице, у него вполне мог быть собеседник на другом конце линии. Когда он без конца улыбался, причина могла быть та же самая – или он слушал юмористическую радиостанцию, или ему на контактную линзу скинули забавную картинку или анекдот. Установить, что творится у него в голове, было невозможно – но это совсем не значит, что там крутилось нечто ненормальное. Если он бежал по улице с криком: «Скоро конец света! Скоро конец света!», – то большинство прохожих думали, что он участвует в каком-то конкурсе на радио, где можно выиграть бесплатный купон на гамбургеры. Когда он семь раз проехался голым вверх и вниз по эскалатору в центральном торговом комплексе «Кринглан», все подумали то же самое: наверное, тем, кто проедет по эскалатору голым семь раз, выдают призы. Было трудно сказать, ради чего он так старается, ведь он был голый, и угадывать, к какой целевой группе он принадлежит, можно было только по прическе, возрасту и телосложению. Индриди был худой, бледный, волосы по телу у него росли редко и были темные, а на голове – светлые, непослушные и нечесаные: очевидно, он не относился к целевой аудитории той энергичной радиостанции, которая рекламировала фитнес, спортивные машины, краски для волос и солярии. У него не было ни татуировок, ни пирсинга (ни в губе, ни в брови, ни на лбу, ни в крайней плоти), а следовательно, он не входил и в целевую аудиторию станции, которая на всех плевала, ставила в эфир ремастированную классику панка и рока, а рекламировала живое пиво, натуральный самогон и сигареты без фильтра. А раз Индриди был голый и непричесанный, то к самым респектабельным целевым группам он вообще не мог относиться. Быть может, он художник и это его перформанс. Художники ведь все время выступают со всякими перформансами. Может, за кунштюк с эскалатором дают три зачетных балла на курсе перформанса в Художественном институте. Но, конечно, он мог входить и в какую-то узкую, малочисленную целевую группу. Таких насчитывалось немало, но в целом людей старались подталкивать в более крупные сегменты, в рамках которых держать с ними контакт было экономически выгоднее.

Если Индриди вдруг рявкал кому-то в ухо: «Попробуйте наш мальт[6 - Мальт – исландский безалкогольный напиток, который делают из солода с добавлением сахара и лакрицы.]!» – десять секунд подряд, не глядя ему в глаза и поворачивая к нему только голову, то в этом тоже не было ничего странного. Причина такого поведения была очень простая: на него только что переслали рекламу, завязанную прямо на речевые центры мозга. «Попробуйте наше пиииво!» Это значило, что сейчас Индриди – рекламный внешне управляемый носитель, или, как обычно говорили, ревун. Вероятно, у него совсем не водилось денег, так что он не попадал ни в какую целевую группу, и поэтому отправлять ему персональную рекламу было невыгодно. Зато теперь можно было отправлять рекламу через него другим людям, подавая ее сразу в речевой центр и тем самым используя Индриди как своего рода колонку. Те, кто проходил рядом с ревунами, могли рассчитывать на персональное сообщение, например: «Попробуйте наш мальт!»

Этот способ был действеннее, чем обычная реклама на щитах или в эфире. Поэтому, например, проходя рядом с машиной, отъезжавшей с парковки, Индриди мог заорать: «Пристегнись! И не гони!»

Значит, водителя уже штрафовали за непристегнутый ремень и за превышение. В качестве взыскания ему присудили оплатить из своего кармана и прослушать через ревунов 2000 профилактических напоминаний. И это было, пожалуй, лучшее в новой технологии. Ее можно было использовать на благо общества.

«Возлюби ближнего своего!» – завывал какой-то неприятного вида мужчина каждые полчаса. Похоже, убийца на перевоспитании, – догадался Индриди и обошел его стороной. Осужденных выпускали досрочно, если они соглашались стать ревунами для благотворительных или религиозных организаций.

Не все ревуны были нищими. Многие подписывались ради скидок или бонусов, а некоторые становились ревунами на первые три месяца в году, чтобы оплатить новую версию беспроводной операционной системы. Если не обновлять систему, то начинались проблемы с платежами и общением. Умная бытовая техника и автоматические двери понимали только новейшую версию. Это же касалось и автомобилей последних моделей: если улицу переходил человек, оборудованный старой версией, то они уже не реагировали и не замедлялись автоматически. Таким беднягам приходилось перебегать улицу на свой страх и риск.

Если Индриди проходил мимо групп подростков, он кричал им:

– Четкие кроссы! Ты ваше молодец, такие четкие кроссы купил!

Новая революционная стратегия заключалась в том, чтобы убедить сделать покупку и затем хвалить за это. Считалось, что это подкрепляет нужное поведение и быстрее вводит товары в моду.

Иногда рекламные объявления были загадочны: всего одно слово, лозунг или фраза без всякого контекста. Такие слоганы были частью более длительной кампании, так называемой «стратегии разжигания интереса», чтобы аудитория хорошенько поломала голову. Например, идя по улице Лёйгавегюр[7 - Улица в центре Рейкьявика, на которой расположено большое количество дорогих магазинов и увеселительных заведений.], вы вдруг слышите от пожилой дамы:

– Плавность!

Дальше подросток говорит вам:

– Стиль!

Вы разворачиваетесь и идете по Квервисгате, а из цокольного окна доносится шепот:

– Надежность!

И наконец, вы сворачиваете на Клаппарстиг – и тут вам навстречу несется велосипедист с криком:

– Фооооорд! Форд!