LoveStar

Эти приемы всегда достигали своей цели, и бежать от них было бесполезно. Расположение ревунов рассчитывалось с точностью до полусантиметра, а текст рекламы идеально соответствовал целевой группе слушателя, вплоть до мельчайших нюансов. Система была эффективна, проста и удобна. Даже частные лица могли недорого заказать ревуна, если нужно было о чем-то напомнить:

– У вас встреча с министром в три часа, и еще не забудьте про годовщину свадьбы!

Тем, кто только что переехал в столицу, нравилось нанимать одного-двух ревунов, чтобы те приветствовали их на улице или заводили разговор:

– Здравствуй, Гвюдмюндюр, чудесная погода нынче! – И вот уже большой город становился уютнее.

Бывшие сельские жители, привыкшие вставать с петухами, могли оплатить услугу, чтобы в шесть утра им кукарекал сосед, – если им везло поселиться рядом с ревуном:

– Кукареку! Пора вставать!

Многие деловые люди считали, что важно с утра получить заряд бодрости:

– Ты лучший! – говорила уборщица в подъезде.

– Тебя ничто не остановит, Бьярки! – провозглашал хитрец управдом.

– Отлично выглядишь! – говорил таксист. – Сегодня время побеждать!

Прохожие привыкли ожидать чего угодно – ведь вокруг все свободные люди, – и поэтому никто не обратил внимания, когда однажды Индриди сел в кафе и заплакал. Он сидел в углу и рыдал в голос, но мало кому пришло в голову спросить его, что случилось. Наверное, в его целевой группе началась неделя греческой трагедии. Такой вывод был проще всего. Но еще Индриди мог оказаться рекламной ловушкой – говоря проще, ревушкой:

– Почему вы плачете?

– Мне так хочется новую «Хонду», это такая классная машина, а на этой неделе на нее еще и замечательное предложение!

Ревушки заходили дальше, чем обычные ревуны: они сдавали в аренду не только свои речевые центры, но и все базовые телесные и психические рефлексы. Честно говоря, этот метод нуждался в доработке, так что иногда ревушки не переставали хохотать и плакать дни напролет. Конечно, никого не делали ревушкой насильно – ведь они обязаны были прилюдно смеяться, рыдать или, скажем, обмочиться прямо на улице и заявить проходящей мимо женщине с плачущим ребенком:

– Когда нельзя обойтись без стопроцентно впитывающих подгузников «Памперс»!

Несмотря на это, многие записывались в ревушки добровольно, ведь за аренду эмоциональных центров платили в десять раз больше, чем просто за речевые. А реклама, которую передавали ревушки, была занятнее, особенно если задавали делать что-нибудь странное: обмочиться или зареветь, как младенец.

Когда возник человек беспроводной, все время на связи, все время в линзах и сверхкомпактных наушниках, большинство границ рухнуло. Например, теперь невозможно было понять, до каких пределов доходит могущество компаний. Если Индриди встречал на улице одноклассника, то никогда нельзя было заранее догадаться, не собирается ли тот его «обслужить». После короткой беседы (которая, впрочем, если подумать, и начиналась со слов «Привет, Индриди, чем могу помочь?») все обычно сводилось к одному:

– Что-то тучи собираются, я лучше пойду.

– Да ну, мне нормально, у меня с собой крутейший зонт! Хочешь такой же?

– Нет, спасибо. Тут, похоже, целая гроза собирается, вдруг еще ударит молнией.

– Да ну, а я не боюсь, у меня замечательная страховка в LoveLife. А зонтик мне дали в подарок, когда я купил в LoveLife отличный страховой полис.

Так и выяснялось, что его старый школьный товарищ на самом деле был бессимптомным рекламным носителем. Он заводил разговор только затем, чтобы продать зонт или страховку. Можно было говорить о чем угодно; рекламное предложение работало как магнит, черная дыра или слив в раковине, так что любая беседа без исключения была обречена рухнуть в эту дыру.

Семья:

– Как дела у твоей мамы?

– Бодренько, у нее такая шикарная страховка от LoveLife…

Искусство:

– Что ты думаешь о стихах Йоунаса Хатльгримссона?

– Как страховали жизнь и здоровье в XIX веке? Ведь компании LoveLife еще не было…[8 - Йоунас Хатльгримссон умер, сломав ногу после падения с лестницы. Забавно, что существует настоящий исландский рекламный ролик, где Йоунас приходит в страховую компанию застраховаться от несчастного случая.]

Спорт:

– Вчера хороший был матч.

– Да, но бедняга Феликс порвал кресты. Он разве не застрахован? Я посмотрю, есть ли он на LoveLife; ты же там есть, правда?

Распознать бессимптомного рекламщика – или беса – было непросто. Сложно было понять, кому можно доверять. Бесом мог оказаться кто угодно, даже близкий друг. В отличие от ревунов и ревушек, бессимптомные носители произносили рекламный текст по собственному желанию. Хороший бес не выдавал себя и регулярно менял предлагаемые товары. Некоторые ничего прямо не продавали, а только информировали о предложениях и создавали настроение:

– Рекомендую тебе этот фильм, просто фантастически здорово. Заказать тебе билеты?

Иногда бессимптомные рекламщики попутно работали информаторами. Они отправляли отчеты в iStar (Департамент имиджа и информации при Отделе настроения компании LoveStar). В офисе iStar работало всего несколько человек; остальные были современные беспроводные люди и ездили по всему миру, подгружая информацию из базы данных на Шпицбергене.

Департамент iStar без проблем собирал общие данные о культурном потреблении, аудитории теле- и радиопередач, расходах на еду, предпочтениях в музыке, ежедневных передвижениях, основных интересах и взглядах населения, но ему требовалось уточнять детали. Бесы и информаторы переводили разговоры на темы, нужные компании, а специалисты iStar подслушивали их. Разговор в кругу друзей о любви, смерти, Боге или дружбе внезапно сворачивал в сторону, потому что информатор спрашивал ни с того ни с сего: «Тебе нравится галстук того политика? А его взгляды? Они тебе близки? Помнишь, сколько мирных граждан погибло восемь лет назад? А помнишь, где? Тебе было бы проще смириться с ростом потерь среди мирного населения, если бы ты чаще слушал поп-новости? У любимого руководителя есть милая кошечка по кличке Молли. Теперь он тебе больше нравится? А как насчет инвалидов? Тебе не кажется, что они забавные? Ты готов жить скромнее, чтобы о них лучше заботились? А что ты на самом деле думаешь насчет Мадонны?»

В тот день Индриди шел домой, и никто не обращался к нему бодрым тоном: «Добрый день, Индриди! Отлично выглядите сегодня!» – ведь у него не было денег на такую роскошь. Проходя по кварталу Ровабайр, он вдруг запел «Майскую звезду» на стихи Лакснесса. В этот момент песню подхватили все ревуны в городе: это была часть информационной стратегии перед общенациональной песенной кампанией, которая начиналась на следующей неделе. Песня раздавалась по всему городу, и было трудно понять, кто поет по собственному желанию, а кто нет. Ведь быть ревуном считалось непрестижным, и поэтому многие притворялись, что поют по своей воле, изображая удовольствие. В глазах прохожих Индриди превратился в жизнерадостную рекламу: в их линзах отображалось, как у него из головы выливаются потоком ноты, а в воздухе за ним весело реет:

– Пойте и радуйтесь! Общенациональная неделя песни начинается в понедельник!

Когда пение кончилось, Индриди чуть не плакал. У него только-только наметилась какая-то очень важная мысль, но тут началась песня, и он потерял нить рассуждения. Вся жизнь катилась псу под хвост, все перевернулось вверх дном: всего лишь несколько недель тому назад жизнь его была сладкой, как клубника, а любовь – золотой, словно мед; а теперь он уже не был уверен, что любовь ждет его дома.

Индриди не привык плакать

Индриди не привык плакать. Сказать по правде, у него никогда не было причин для слез. Жизнь его протекала гладко, почти совсем без забот, с тех самых пор, как он родился заново. Все считали, что Индриди – хороший мальчик. Кроме этого, о нем, пожалуй, нечего было сказать. «Индриди – нормальный парень», – говорили знакомые.

Индриди был хорошим, прилежным и сообразительным ребенком, он рос в прекрасной семье в изящно обставленном доме на окраине столицы. Ему повезло: своей жизнью он был обязан тому, что родился в эпоху этической неопределенности. Когда он появился на свет, родителям разрешалось, в частности, оставлять на хранение по две замороженные пробирки с запасными копиями эмбрионов каждого своего ребенка. Те, кто потерял ребенка, могли «оживить» его, родив заново «того же самого», и для этого существовали особые «врачи», которые предпринимали «меры по спасению» (пересаживали копию эмбриона китайским суррогатным матерям за границей, а потом на восьмом месяце перевозили их в нашу страну). 97 % родителей, потерявших ребенка, полностью преодолевали свое горе в течение двух лет, если прибегали к запасному экземпляру, – а вот те, кто заводил нового, продолжали горевать долгие годы или даже всю жизнь. Те, кто пользовался запасными копиями, официально не теряли ребенка: считалось, что он «чудом выжил», но по этой причине его дальнейшая жизнь откладывалась. Эксперименты показали, что в долгосрочной перспективе последствия выглядели как у родственников человека, утратившего память. На практике возрожденные просто не помнили о нескольких годах «предыдущей жизни» и взрослели на несколько лет позже. Но возрождением, как и любой новой технологией, конечно, злоупотребляли; как семьи, так и компании старались истолковывать правила шире. У некоторых родителей не возникало любви к запасной копии, да и родители Индриди, несомненно, вложили бы в него больше сил в первый раз, если бы его запасная копия не лежала в страховом агентстве.

Индриди не всегда был хорошим мальчиком. Нынешний Индриди являлся запасной копией самого себя, родившегося на пять лет раньше. Конечно, он не помнил этих лет, но родные показывали ему фотографии и видео, и иногда ему казалось, будто он что-то припоминает. Когда он родился в прошлый раз, то скоро стал самым кошмарным ребенком, какого только можно представить. Он не просто не слушался, но огрызался и ругался с первых своих слов. Его первое слово на домашней видеозаписи было «сука». Индриди все время врал, был агрессивен, легко поддавался дурному влиянию и вдобавок не терпел никаких возражений и, чуть что, закатывал истерику. Ему поставили диагноз: полностью аморален, эгоистичен, лишен эмпатии. Он оказался неспособен «сопереживать субъектам эмоций в своем окружении», как было записано в отчете консультанта страховой компании после планового визита, когда Индриди было четыре года. Мать стала пить и не занималась мальчиком, а отец работал от зари до зари на отгрузке в LoveDeath. Когда он возвращался домой, от него чаще всего «пахло деньгами» и он хотел «пообниматься», и тогда мама Индриди опрокидывала парочку двойных порций, чтобы притупить обоняние. Кроме того, у них не было никакого опыта воспитания детей. Когда ребенку исполнилось пять, страховая компания провела проверку и оценила их родительство как совершенно неудовлетворительное. Специалист из компании наложил результаты оценки на компьютерную модель и спроецировал на стену у себя за спиной:

– Как вы видите, нужно будет немалое статистическое чудо, чтобы спасти эту личность от дурной компании, пьянства, курения, вандализма и наркотиков, и никто не удивится, если он с раннего возраста пойдет по преступной дорожке. Он у вас ничего не крал?

Родители задумались.

– Он часто берет печенье без разрешения, – сказала мама.

– А однажды он тайком взял в магазине игрушек плюшевого кенгуру, и сработала сигнализация, – добавил папа. – Правда, это было полтора года назад.

Консультант по раннему развитию продолжил:

– Все показатели свидетельствуют, что дальше он покатится по наклонной. Вы все видите сами, в трехмерной графике.

– Ничего так графика, – заметил папа.

– Новая, – довольным тоном ответил консультант. Он нажал какую-то клавишу, и один из столбиков диаграммы зашевелился, отрастил руки и ноги и заплясал по экрану, а потом схватил соседнюю круговую диаграмму и запустил ею, как тортом, в лицо испуганной параболе.