Кровь эльфов. Час презрения

– Геральт, – сказала Трисс. – Найдя Цири там, над Яругой, ты забрал ее с собой. Привез в Каэр Морхен, спрятал от мира, не хочешь, чтобы даже близкие ребенку люди знали, что она жива. Что-то мне неизвестное заставило тебя поверить в существование Предназначения, в то, что мы находимся в его власти и оно руководит нами во всех наших поступках. Я тоже так считаю, всегда так считала. Ежели Предназначение пожелает, чтобы Цири стала волшебницей, она ею станет. Ни Капитул, ни Совет не должны о ней знать, не должны за ней наблюдать либо уговаривать ее. Сохранив ваш секрет, я вовсе не предам Капитул. Но, как вы сами понимаете, есть тут одна загвоздка.

– Если б одна, – вздохнул Весемир. – Говори, дитя мое.

– У девочки магические способности, и ими нельзя пренебрегать. Это чревато…

– Чем?

– Неконтролируемые способности опасны. Для Истока и для окружения. Окружению Исток может угрожать по-всякому. Себе – только одним: болезнью мозга. Чаще всего – кататонией.

– Тысяча дьяволов! – после долгого молчания проговорил Ламберт. – Вот слушаю я вас и думаю: кто-то тут уже явно тронулся умом, того и гляди начнет угрожать окружающим. Предназначение, Истоки, чудеса, невидимки… Ты не перебарщиваешь, Меригольд? Она что, первый ребенок, которого приволокли в замок? Никакого Предназначения Геральт не нашел, просто отыскал очередного осиротевшего и бездомного ребенка. Мы научим ее пользоваться мечом и выпустим в мир, как множество других. Согласен, никогда раньше нам не доводилось тренировать в Каэр Морхене девочек. Были у нас с Цири проблемы, мы совершали ошибки, и хорошо, что ты нам на них указала. Но не переусердствуй. Она не так уж неповторима, чтобы падать пред ней на колени и воздевать очи горе. Мало, что ли, кружит по миру баб-воительниц? Уверяю тебя, Меригольд, Цири выйдет отсюда ловкой и здоровой, сильной и способной управляться с житейскими невзгодами. И, ручаюсь, без всяких там кататоний и других падучих. Если, конечно, ты не внушишь ей чего-нибудь такого.

– Весемир, – Трисс повернулась в кресле, – вели ему замолкнуть, он мешает.

– Мудришь, – спокойно сказал Ламберт, – а ведь еще не обо всем знаешь. Гляди.

Он протянул руку к камину, странно сложив пальцы. В камине загудело и завыло, пламя вскипело, поленья раскалились, взорвались искрами. Геральт, Весемир и Эскель беспокойно посмотрели на Цири, но девочка не обратила внимания на эффектный фейерверк.

Трисс скрестила руки на груди, вызывающе глянула на Ламберта.

– Знак Аард? Хотел меня удивить? Таким же знаком, утроенным концентрацией, усилием воли и заклинанием, я могу мгновенно выкинуть поленья из камина, да так высоко, что тебе они покажутся звездами.

– Ты-то можешь, – согласился он. – А вот Цири – нет. Она не в состоянии сложить знак Аард. И вообще никакой знак сложить не в состоянии. Пробовала сотни раз, и… ничего. А ты прекрасно знаешь, что для наших знаков требуется минимум способностей. Получается, что у Цири нет даже их. Она совершенно нормальный ребенок. У нее нет и признака магических возможностей, она типичный антиталант. А ты нам плетешь сказки об Истоке, пытаешься напугать…

– Исток, – холодно объяснила Трисс, – не контролирует своих умений, они ей не подчиняются. Она – медиум, что-то вроде посредника. Бессознательно контактирует с энергией, бессознательно ее преобразует. А когда пытается взять под контроль, когда прикладывает усилия, как, например, при попытках сложить знаки, у нее ничего не выходит. И не выйдет не только после сотни, но и после тысячи попыток. Это типично для Истока. Но вот наступает момент, когда Исток не прилагает усилий, не напрягается, сидит себе спокойненько, размышляет о манной кашке либо о колбасе с капустой, играет в кости, «любится» с кем-то в постели, ковыряет в носу… и вдруг что-то происходит. Например, пламя охватывает дом или вспыхивает полгорода.

– Преувеличиваешь, Меригольд.

– Ламберт, – Геральт отпустил медальон, положил руки на стол, – во-первых, не называй Трисс «Меригольд», она не раз просила тебя. Во-вторых, Трисс не преувеличивает. Я собственными глазами видел в деле Цирину мамочку, принцессу Паветту. Поверьте, было на что посмотреть. Не знаю, была ли она Истоком, но никто и не подозревал о ее способностях, пока она чуть было не развалила королевский замок в Цинтре.

– Выходит, надо согласиться, – сказал Эскель, зажигая свечи в очередном подсвечнике, – что у Цири это вполне может быть наследственным.

– Не только может быть, – сказал Весемир, – а определенно есть. С одной стороны, Ламберт прав. Цири не способна складывать знаки. С другой… Все мы видели…

Он замолчал, глянул на Цири, которая радостным писком отмечала только что одержанную победу. Трисс видела улыбку на лице Койона и не сомневалась, что тот просто поддался.

– Именно, – насмешливо сказала она. – Видели. Что вы видели? При каких обстоятельствах? А вам не кажется, парни, что пришло время поговорить откровенно? Черт побери, повторяю, я сохраню тайну. Слово даю.

Ламберт взглянул на Геральта. Геральт утвердительно кивнул. Молодой ведьмак встал, снял с высокой полки большой квадратный хрустальный графин и небольшой флакончик. Перелил содержимое флакончика в графин, встряхнул, разлил прозрачную жидкость по стоящим на столе кубкам.

– Выпей с нами, Трисс.

– Неужто ваша тайна и впрямь настолько страшна, – съехидничала чародейка, – что на трезвую голову о ней говорить нельзя, обязательно надо сначала надраться?

– Не умничай. Глотни. Легче поймешь.

– А что это?

– «Белая Чайка».

– Что?

– Легкое снадобье, – улыбнулся Эскель, – для приятных сновидений.

– Черт возьми! Ведьмачий галлюциноген? Так вот почему у вас вечерами блестят глаза!

– «Белая Чайка» – мягкое средство. Галлюциногены содержит «Черная».

– Если в напитке есть магия, мне нельзя его брать в рот!

– Исключительно натуральные составляющие, – успокоил Геральт, но при этом мина у него была сконфуженная. Он явно опасался расспросов о составе эликсира. – К тому же разбавлены большим количеством воды. Мы б не стали предлагать что-то такое, что может навредить.

Игристая жидкость со странным вкусом обожгла холодом глотку, разлилась теплом по телу. Чародейка провела языком по деснам и нёбу. Но не смогла распознать ни одного составляющего элемента.

– Вы дали Цири выпить этой… «Чайки»? – догадалась она. – И тогда…

– Чистая случайность, – прервал ее Геральт. – В первый вечер, сразу по приезде… Она хотела пить. Бокал «Чайки» стоял на столе. Мы не успели оглянуться, как она выпила одним духом. И впала в транс.

– Набрались мы страха, – признался Весемир и вздохнул. – Ох, набрались, девочка. По горлышко.

– Она заговорила не своим голосом, – спокойно сказала Трисс, глядя ведьмакам в глаза, отражавшие огоньки свечей. – Начала говорить о том, чего знать не могла. Начала… пророчествовать. Верно? Что она говорила?

– Глупости, – сухо сказал Ламберт. – Бессмысленный бред.

– Не сомневаюсь, что вы тогда прекрасно поняли друг друга. Бред – твоя стихия, убеждаюсь всякий раз, стоит тебе раскрыть рот. Окажи любезность, не раскрывай его некоторое время. Лады?

– На этот раз, Трисс, – серьезно сказал Эскель, потирая шрам на щеке, – Ламберт прав. Глотнув «Чайки», Цири действительно заговорила так, что мы ничего не сумели понять. Тогда, в первый раз, это была полная белиберда. Только после…

Он осекся. Трисс догадливо покрутила головой.

– Только во второй раз она заговорила осмысленно. Стало быть, был и второй. Тоже после наркотика, который хлебнула по вашей неосмотрительности?

– Трисс, – поднял голову Геральт. – Сейчас не до шуток. Нас это не забавляет. Нас это тревожит и беспокоит. Да, был и второй раз. Цири довольно неудачно упала во время тренировки. Потеряла сознание. Когда пришла в себя, снова погрузилась в транс. И опять несла чепуху. И снова голос был не ее. И снова все было непонятно. Но я уже слышал подобные голоса, подобный характер речи. Так говорят несчастные, хворые, душевнобольные женщины, которых называют оракулами. Понимаешь, что я имею в виду?

– Полностью. Это во второй раз. Переходим к третьему.

Геральт вытер лоб, вдруг покрывшийся испариной.

– Цири часто просыпается среди ночи, – начал он. – С криком. Она многое пережила. Она не хочет об этом говорить, но, несомненно, видела в Цинтре и Ангрене такое, что ребенку видеть не положено. Я даже опасаюсь, что… кто-то ее… обидел. И это возвращается в снах. Обычно ее легко успокоить, она засыпает без труда… Но однажды, проснувшись, она снова впала в транс. Опять заговорила чужим, неприятным… злым голосом. Говорила четко и осмысленно. Пророчествовала, прорицала. И напророчила нам…

– Что? Что, Геральт?

– Смерть, – мягко сказал Весемир. – Смерть, дитя мое.

Трисс взглянула на Цири, пискливо упрекавшую Койона в обмане. Койон обнял ее, рассмеялся. Чародейка вдруг поняла, что никогда, никогда раньше не слышала, чтобы ведьмаки смеялись.

– Кому? – быстро спросила она, глядя на Койона.

– Ему, – сказал Весемир.