Башня ласточки

– И однако… В Редании это не придали публичной гласности, но я знаю от своих агентов, что Дийкстра отыскал одно убежище Вильгефорца, а в нем доказательства тому, что чародей проводил дьявольские эксперименты на людях. Точнее, на человеческих плодах и… беременных женщинах. Поэтому, если Вильгефорц поймал Цири, боюсь, дальнейшие поиски…

– Замолчи, черт побери!

– С другой стороны, – быстро проговорил Ваттье де Ридо, глядя на изменившееся от дикой ярости лицо императора, – все это может оказаться демонстрацией, имеющей целью опорочить чародея. Это похоже на Дийкстру.

– Изволь отыскать Вильгефорца и отобрать у него Цири! Дьявольщина! Работать, а не отвлекаться и плести кружева предположений. Вот что надо делать! Где Филин? По-прежнему в Гесо? Ведь он вроде бы «перевернул там каждый камень и заглянул в каждую щель». «Девушки там нет и не было». «Астролог ошибся или лжет». Все это цитаты из его донесений. Тогда что он там до сих пор делает?

– Коронер Скеллен, осмелюсь заметить, осуществляет не вполне понятные действия… Свое подразделение – то, которое ваше величество приказали ему организовать – он набирает в Мехте, в форте Рокаин, где заложил базу. Этот отряд, позволю себе добавить, весьма подозрительная банда. Странно уже то, что под конец августа господин Скеллен подыскал известного наемного убийцу…

– Что?

– Нашел наемного убийцу, которому приказал уничтожить буйствующую в Гесо разбойничью шайку. Дело само по себе, конечно, похвальное, но разве в этом задача императорского коронера?

– А в тебе, случаем, не говорит ли зависть, Ваттье? И не она ль придает твоим донесениям красочности и пыла?

– Я лишь отмечаю факты, ваше величество.

– Факты. – Император резко поднялся. – Именно факты я хочу видеть. Слышать о них мне уже наскучило.

* * *

День был действительно тяжелый. Ваттье де Ридо утомился. Правда, чтобы вконец не захлебнуться в незавершенных документах, у него был запланирован еще часок или два работы с бумагами. Однако при одной только мысли об этом Ваттье начинало подташнивать. «Нет, – подумал он, – никаких самопожертвований, никаких самопринуждений. А пойду я к Кантарелле, сладенькой Кантарелле, с которой так славно отдыхается».

Долго раздумывать он не стал, а поднялся, взял плащ и вышел, полным отвращения жестом остановив секретаря, пытавшегося сунуть ему на подпись сафьяновую папку со срочными документами. Завтра! Завтра тоже будет день!

Он покинул дворец через черный ход, со стороны садов, и пошел по кипарисовой аллейке. Прошел мимо искусственного бассейна, в котором дотягивал свой сто тридцать второй год карп, выпущенный еще императором Торресом, о чем свидетельствовала золотая памятная медаль, прикрепленная к жаберной крышке огромной рыбины.

– Добрый вечер, виконт.

Ваттье коротким движением предплечья высвободил укрытый в рукаве стилет. Рукоятка сама скользнула в ладонь.

– Ты здорово рискуешь, Риенс, – сказал он холодно. – Очень рискуешь, демонстрируя в Нильфгаарде свою обожженную физиономию. Даже если ты – всего лишь магическая телепроекция.

– Ты заметил? А Вильгефорц гарантировал, что если ты до меня не дотронешься, то не догадаешься, что это иллюзия.

Ваттье спрятал стилет. Он вовсе не догадался, что это была иллюзия, но теперь уже знал.

– Ты слишком труслив, Риенс, – сказал он, – чтобы появиться здесь своей собственной реальной персоной. Ты же знаешь, чем это тебе грозит.

– Император все еще зол на меня? И на моего мэтра Вильгефорца?

– Твоя наглость обезоруживает.

– К черту, Ваттье. Уверяю, мы по-прежнему на вашей стороне, я и Вильгефорц. Признаю, мы обманули вас, подсунув фальшивую Цириллу, но сделали это из лучших побуждений, из самых лучших, пусть меня утопят, если я лгу. Вильгефорц предполагал, что ежели настоящая пропала, так пусть уж лучше будет фальшивая, чем никакой. Мы считали, что вам все равно…

– Твоя наглость перестает разоружать, а начинает оскорблять. Я не намерен тратить время на болтовню с оскорбляющим меня миражем. Когда я наконец поймаю тебя в истинном виде, тогда побеседуем, к тому же долго, клянусь. А пока… Apage[7 - Сгинь (лат.).], Риенс.

– Не узнаю тебя, Ваттье. Раньше, явись к тебе даже сам дьявол, ты б не упустил случая проверить, нельзя ли тут чего-нибудь выгадать.

Ваттье не удостоил иллюзию взгляда, а вместо этого принялся рассматривать замшелого карпа, лениво перемешивающего водоросли в бассейне.

– Выгадать? – повторил он наконец, брезгливо выпячивая губы. – У тебя? Да что ты можешь дать? Настоящую Цириллу? Своего патрона Вильгефорца? Или, может, Кагыра аэп Кеаллаха?

– Стоп! – Иллюзия Риенса подняла иллюзорную руку. – Ты сказал.

– Что я сказал?

– Ты сказал «Кагыр». Мы доставим вам голову Кагыра. Я и мой мэтр Вильгефорц…

– Смилуйся, Риенс, – прыснул Ваттье. – Измени-ка очередность.

– Как хочешь: Вильгефорц при моей помощи выдаст вам голову Кагыра, сына Кеаллаха. Мы знаем, где он находится, можем вытащить его, как рака из-под колоды, в любой момент.

– Эва, какие у вас, оказывается, возможности-то. Ну надо же! Уж такие у вас хорошие агенты в армии королевы Мэвы?

– Испытываешь? – скривился Риенс. – Или и впрямь не знаешь? Скорее всего – второе. Кагыр, дорогой мой виконт, находится… Мы знаем, где он находится, знаем, куда направляется, знаем, в какой компании. Тебе нужна его голова? Ты ее получишь.

– Голову, – ухмыльнулся Ваттье, – которая не может рассказать, что в действительности произошло на Танедде.

– Пожалуй, так оно будет лучше, – цинично проговорил Риенс. – Зачем давать Кагыру возможность говорить? В нашу задачу входит загладить, а не усугубить неприязнь между Вильгефорцем и императором. Мы провернем дельце так, что все будет выглядеть твоей, и исключительно твоей, заслугой. Доставка в течение ближайших трех недель.

Древний карпище в бассейне баламутил воду грудными плавниками. «Бестия, – подумал Ваттье, – должна быть чертовски мудрой. Только на что ему эта мудрость? Все время одна и та же тина, одни и те же кувшинки».

– Твоя цена, Риенс?

– Мелочишка. Где находится и что надумал Стефан Скеллен?

– Я сказал ему, что он хотел знать. – Ваттье де Ридо раскинулся на подушках, играя золотым локоном Картии ван Кантен. – Видишь ли, сладенькая моя, к некоторым вопросам следует подходить умно. А умно – значит конформистски. Если поступать иначе, не получишь ничего. Только протухшую воду и вонючий ил в бассейне. И что с того, что бассейн сооружен из мрамора и от него до дворца три шага? Разве я не прав, сладенькая моя?

Картия ван Кантен, ласково именуемая Кантареллой, не ответила. А Ваттье вовсе и не ожидал ответа. В свои восемнадцать лет девушка, мягко выражаясь, на гения не тянула. Ее интересы – во всяком случае, сейчас – ограничивались любовными играми и – во всяком случае, сейчас – с Ваттье. В вопросах секса Кантарелла обладала прирожденным талантом, в котором сошлись пыл и техничность с артистизмом. Однако гораздо важнее было не это. Вовсе не это.

Кантарелла говорила мало и редко, но изумительно и охотно слушала. При Кантарелле можно было выговориться, расслабиться и восстановить психическую кондицию.

– На моей службе человека ждут сплошные нарекания, – с горечью в голосе сказал Ваттье. – Потому что, видишь ли, я не отыскал какую-то там Цириллу! А того, что благодаря моим людям армия одерживает победу за победой, недостаточно? А того, что наш генеральный штаб в курсе малейшего движения врага, этого что, тоже мало? А того, что крепость, которую пришлось бы штурмовать неделями, императорским войскам открыли мои агенты, тоже мало? Так ведь нет, никто за это не похвалит. Важна только какая-то задрипанная Цирилла!

Гневно сопя, Ваттье де Ридо принял из рук Кантареллы фужер, наполненный знаменитым эст-эст из Туссента, вином урожая того года, который помнил еще времена, когда император Эмгыр вар Эмрейс был маленьким, не имевшим прав на престол и чудовищно обиженным пареньком, а Ваттье де Ридо – юным и малозначительным офицером разведки.

Это был прекрасный год. Для вин.

Ваттье потягивал вино, играл изумительными грудками Кантареллы и рассказывал. Кантарелла изумительно слушала и молчала.

– Стефан Скеллен, сладенькая моя, – мурлыкал шеф имперской разведки, – это комбинатор и заговорщик. Но я буду знать, что он комбинирует, еще до того, как туда доберется Риенс… У меня там уже есть человек. Очень близко к Скеллену… Очень близко.

Кантарелла развязала пояс, перехватывающий халат Ваттье, наклонилась, Ваттье почувствовал ее дыхание и задохнулся в предвкушении блаженства. «Талант, – подумал он. – Гений». А потом мягкое и горячее прикосновение губ изгнало у него из головы всяческие мысли.

Картия ван Кантен медленно, ловко и талантливо доставляла блаженство Ваттье де Ридо, шефу имперской разведки. Однако это был не единственный талант Картии. Но о другом таланте Картии Ваттье де Ридо понятия не имел.

Он не знал, что вопреки видимости Картия ван Кантен обладала идеальной памятью и живым, подвижным как ртуть интеллектом.