– Благодарю, – вдруг ответил гигант – неожиданно четко и вполне осмысленно. – Не воспользуюсь. Я не голоден.
– Странное дело, – заворчал Шарлей, наклоняясь к уху Рейневана. – Откуда он тут взялся? Шел за нами? Но ведь он вроде бы постоянно таскается за братом Деодатом, нашим недавним пациентом… От монастыря нас отделяет добрая миля, чтобы сюда добраться, он должен был отправиться сразу же вслед за нами. И быстро идти. Зачем?
– Спроси его.
– Спрошу. Когда придет время. А пока что для верности будем разговаривать по-латыни.
– Bene[206 - Хорошо (лат.).].
* * *
Солнце опускалось все ниже над темным бором, курлыкали летящие на запад журавли, начали громкий концерт лягушки в болоте у речки. А на сухом склоне на краю леса, словно в университетском актовом зале, звучала речь Вергилия.
Рейневан неведомо уже в который раз – но впервые по-латыни – излагал недавнюю историю и описывал перипетии. Шарлей слушал либо делал вид, что слушает. Монастырский здоровила Самсон тупо рассматривал неизвестно что, а на его пухлой физиономии, как и раньше, не было заметно никаких признаков эмоций.
Повествование Рейневана было, надо понимать, только вступлением к основному делу – попытке вовлечь Шарлея в наступательную операцию против Стерчей. Конечно, из этого ничего не получилось. Даже когда Рейневан вздумал прельстить демерита возможностью заработать крупные деньги, понятия, впрочем, не имея, откуда в случае успеха возьмется такая сумма. Однако проблема носила чисто академический характер, поскольку Шарлей от пожертвования отказался. Разгорелся спор, в котором диспутанты активно пользовались классическими цитатами – от Тацита до Екклезиаста.
– Vanitas vanitatum, Рейнмар! Суета сует! Не будь опрометчивым, гнев таится в груди глупцов. Запомни – melior est canis vivus leone mortuo, лучше живая собака, чем мертвый лев.
– Почему ж?
– Если ты не откажешься от глупых планов мести, то распрощаешься с жизнью, ибо такие планы для тебя – верная смерть. А меня, если не убьют, снова засадят в тюрьму. Но на этот раз не на отдых у кармелитов, а в застенок, ad carcerem perpetuum[207 - на вечное заточение (лат.).]. Либо, что они считают милосердием, на долголетнее in pace[208 - умиротворение (лат.).] в монастыре. Ты знаешь, Рейневан, что значит in pace? Это погребение заживо. В подземелье, в такой тесной и низкой келье, что там можно только сидеть, а по мере накопления экскрементов приходится все больше горбиться, чтобы не скрести теменем о потолок. Ты, похоже, рехнулся, если думаешь, что я пойду на такое ради твоего дела. Дела туманного, чтобы не сказать: вонючего.
– Что ты называешь вонючим? – возмутился Рейневан. – Трагическую смерть моего брата?
– Сопутствующие обстоятельства.
Рейневан стиснул зубы и отвернулся. Какое-то время глядел на гиганта Самсона, сидящего на пне. «Он выглядит как-то иначе. Правда, физиономия по-прежнему кретинская, но что-то в ней изменилось. Что?»
– В обстоятельствах смерти Петерлина, – заговорил он, – нет ничего неясного. Его убил Кирьелейсон, Кунц Аулок, et suos complices. Ex subordinatione[209 - его компания. По приказу (лат.).] и за деньги Стерчей. Стерчи должны понести…
– Ты не слушал, что говорила Дзержка, твоя свойственница?
– Слушал. Но значения не придавал.
Шарлей вытащил из вьюков и распечатал бутыль, вокруг разошелся аромат наливки. Бутыли, вне всякого сомнения, не было среди прощальных бенедиктинских даров. Рейневан понятия не имел, когда и каким образом демерит завладел ею. Но подозревал наихудшее.
– Большая ошибка. – Шарлей глотнул из бутыли, подал ее Рейневану. – Большая ошибка не слушать Дзержки, она обычно знает, что говорит. Обстоятельства смерти твоего брата весьма туманны, парень. Во всяком случае, не настолько ясны, чтобы сразу начинать кровную месть. У тебя нет никаких доказательств вины Стерчей. Tandem, у тебя нет никаких доказательств вины Кирьелейсона. Да и вообще ad hoc casu[210 - в данном случае (лат.).] нет даже предпосылок и мотивов.
– Ты что… – Рейневан поперхнулся наливкой, – что ты несешь? Аулока и его банду видели в районе Бальбинова.
– Как доказательство non sufficit[211 - не годится (лат).].
– У них был мотив.
– Какой? Я внимательно выслушал твой рассказ, Рейнмар. Кирьелейсона наняли Стерчи, свояки твоей любезной. Чтобы он схватил тебя живым. Во что бы то ни стало живым. События в той корчме под Бжегом, несомненно, это доказывают. Кунц Аулок, Сторк и де Барби – профессионалы, делают только то, за что им заплачено. А заплачено им за тебя, а не за твоего брата. Зачем им оставлять за собой труп? Оставленный на пути cadaver[212 - мертвец (лат.).] для профессионалов лишняя головная боль: грозит преследование, закон, месть… Нет, Рейнмар, тут нет логики ни на грош.
– Тогда кто же, по-твоему, убил Петерлина? Кто? Qui bono?[213 - Кому это выгодно?]
– Вот именно. Есть смысл об этом подумать. Надо, чтобы ты побольше рассказал мне о брате. По пути в Венгрию, разумеется. Через Свидницу, Франкенштейн, Нису и Олаву.
– Ты забыл о Зембице.
– Точно. Но ты не забыл. И, боюсь, не забудешь. Интересно, когда он это заметит?
– Кто? Что?
– Бенедиктинский Самсон Мёдоед. В том пне, на котором он сидит, шершни устроили себе гнездо.
Гигант вскочил. И снова сел, поняв, что попал в ловушку.
– Так я и думал, – осклабился Шарлей. – Ты понимаешь латынь, братец.
К величайшему изумлению Рейневана, великан ответил улыбкой на улыбку.
– Mea culpa[214 - Моя вина (лат.).]. – Его акценту позавидовал бы сам Цицерон. – Хотя это ведь не грех. А если даже и так, то кто же sine peccato est[215 - без греха (лат.).]?
– Я б не сказал, что подслушивать чужие разговоры, прикрывшись незнанием языка, большое достоинство.
– Это верно, – слегка наклонил голову Самсон. – И я уже признал свою вину. А чтоб не плодить провинностей, сразу предупреждаю, что, перейдя на французский, вы тоже ничего не добьетесь. Я знаю его.
– Вот как. – Голос Шарлея был холоден как лед. – Est-ce vrai? Действительно?
– Действительно. On dil, etil est veritе[216 - Сказанное – истинно (фр.).].
Какое-то время стояла тишина. Наконец Шарлей громко кашлянул.
– Английским, – рискнул он, – ты, не сомневаюсь, владеешь так же хорошо?
– Ywis, – ответил, не заикнувшись, гигант. – Herkneth, this is the point to speken short and plain. That ye han said is right enoug. Namore of this[217 - «Послушайте, дело в том, кратко и прямо говоря. Вы сказали достаточно много». – Изложение отрывка из Чосера.]. Этого достаточно, ибо если б я даже говорил всеми языками человеческими и ангельскими… то я – медь звенящая или кимвал звучащий[218 - Первое послание Павла к коринфянам: 13; 1.]. Поэтому, вместо того чтобы упражняться в красноречии, перейдем к делу, ибо время не терпит. Я шел за вами не удовольствия ради, а ведомый жестокой необходимостью.
– В самом деле? А в чем, если дозволено будет узнать, состоит эта dira necessitas[219 - жестокая необходимость (лат.).]?
– Посмотрите на меня внимательно и скажите, положа руку на сердце, вы хотели бы так выглядеть?
– Не хотели бы, – разоружающе честно ответил Шарлей. – Однако ты обращаешься не по адресу, братец. Своей внешностью ты обязан исключительно собственным папе и маме. А опосредованно – Творцу, хоть многое, похоже, этому противоречит.
– Моей внешностью, – Самсон совершенно не обратил внимания на насмешку, – я обязан вам. Вашим идиотским экзорцизмам. Намутили вы, парни, и немало. Пора взглянуть правде в глаза и поразмыслить о том, как скорректировать то, что вы устроили. Да неплохо бы подумать и о возмещении ущерба тому, кому вы его причинили.
– Понятия не имею, о чем ты, – заметил Шарлей. – Ты, дружок, говоришь на многих языках человеческих и ангельских, но на всех невразумительно. Повторяю: я понятия не имею, о чем ты. Клянусь всем, что мне дорого, то есть моим дряхлым кутасом… Je jure ?a sur mon coullon[220 - Клянусь моим кутасом (старофр.).].
– Какое красноречие, какой ораторский пыл, – прокомментировал великан. – А смекалки ни на грош. Ты что, действительно не понимаешь, что произошло в результате ваших холерных заклинаний?
– Я… – пробормотал Рейневан. – Я понимаю… Во время экзорцирования… что-то стряслось…
– Вот извольте, – взглянул на него гигант, – как торжествует молодость и университетское образование. Если учесть колоквиализмы[221 - выражения, используемые только в свободном разговорном языке.], скорее всего пражское. Да, да, юноша. Инкантация[222 - Магические формулы (лат.).] и заклинания могут давать побочные эффекты. Библия говорит: молитва смиренного пробьет облака. Вот она и пробила.
– Наши экзорцизмы… – прошептал Рейневан. – Я чувствовал это. Чувствовал неожиданный прилив Силы. Но разве возможно, чтобы… Разве возможно…