Шепоты и тени. Роман

Людвик грустно усмехнулся. Как бы он хотел увидеть жену и сына, обнять, прижать их к груди.

– Ой, вы даже и не думайте об этом, – воскликнул Шмуль, будто прочитав его мысли. – Может, когда-нибудь, через какое-то время вы увидите свою семью. Но сейчас нужно бежать за границу. Скоро сумерки. Как только стемнеет, мы двинемся к Висле.

Людвик в последний раз поглядел на коня. Ему было жалко расставаться с ним, но он понимал, что его придется оставить в корчме. Иначе не удастся незаметно перебраться на австрийский берег.

Шмуль пересчитал деньги за коня и передал их Людвику.

– Так хорошо будет, вельможный пан? Свои гроши «за хлопоты» я уже отсчитал.

Шлопановский, не пересчитывая, сунул деньги в карман.

– Будет ли хорошо?.. Должно быть хорошо… Потому что не может быть иначе. Ну, бывайте, Шмуль.

Рослый парень стоял в стороне, явно нервничая.

– Поспешайте, барин. Времени совсем нет. Раньше двинемся – раньше в Галиции окажемся.

– Да, согласен. Пошли.

Проводник шел первым, на ощупь, как кот. Было видно, что не раз и не два он пробирался ночью этой дорогой. Какое-то время они продирались сквозь не слишком густые заросли лозняка, но в итоге вышли на берег Вислы в месте ее широкого разлива. Проводник вытащил из кустов небольшую лодку, прикрытую камышом и аиром, и столкнул ее на воду.

– Садитесь, барин.

Шлопановский незамедлительно вскочил в лодку. Однако прежде чем парень к нему присоединился, из лозняка показался небольшой, в несколько человек, отряд солдат. Заметив готовящихся к переправе, солдаты остановились, одновременно снимая с плеча карабины. Командир крикнул:

– Стой! Стой! Вы кто? Туда нельзя.

Людвик заколебался, но проводник со всей силы оттолкнул лодку от берега в сторону главного течения, одновременно заскакивая в нее. Он схватил весло, лежащее на дне, и начал быстро грести. Поначалу казалось, что вот-вот их полностью скроет ночь, и они окажутся в безопасности. Однако один из солдат, не дожидаясь приказа, направил на беглецов оружие и дважды выстрелил. Два тела с плеском упали в воду, а лодку, лишенную балласта, течение быстро увлекло в низовья реки.

Отмеченный

Моя, Станислава Шлопановского, родившегося в Сандомире в 1864 году, двоюродная бабушка -Юзефа Коженицкая – в юности своей чувствовала призвание к монастырской жизни. И хотя ее родители, мои прадеды, относились к этому отрицательно, поскольку видели ее будущее скорее в счастливом браке с множеством детей, она о предстоящем замужестве и слышать не желала и, кажется, даже отвергла две завидные партии, дав женихам решительный отказ. Не в силах переломить сопротивление дочери, родители, пусть и неохотно, но в итоге все же уступили. Назначив ей соответствующее богатое приданое, они дали в конце концов свое благословение.

Однажды летним днем ее отец и мой прадед Войцех отвез дочь в Сандомир к сестрам-бенедиктинкам[5 - Старейший католический монашеский орден, основанный Бенедиктом Нурсийским в VI веке.], что жили в монастыре при соборе Святого Михаила, намереваясь представить ее там монастырскому начальству. И пока Юзефа беседовала с игуменьей, отец, ожидая результата этого разговора, нервно расхаживал перед монастырскими воротами. Ждать пришлось долго. Часы на ратуше успели шесть раз пробить, отмеряя каждую четверть часа, прежде чем Юзефа вышла из монастыря. Она выглядела бледной и все время молчала, а на вопрос отца, как прошел разговор и что было решено, ответила коротко: «Кажется, я попала не туда».

Отец еще несколько раз возил Юзефу на беседы в различные монастыри, даже за границу к сестрам-клариссинкам[6 - Женский монашеский орден, основанный святой Кларой Ассизской, тесно связанный духовно и организационно с орденом францисканцев.] в Сонч, но ни в одном из них она не осталась. И хотя родители много раз ее расспрашивали, она так и не призналась, то ли ее не захотели принимать, то ли она сама не пожелала нигде остаться. В конце концов Войцех, сильно рассердившись, решил, что больше никуда свою дочь возить не будет. Если же она наконец примет какое-то конкретное и окончательное решение, то пусть самостоятельно в тот или иной монастырь отправится. Ему же все эти краеведческие экскурсии порядком надоели. Войцех передал Юзефе монастырское приданое наличными деньгами на хранение и тем самым в этой истории умыл руки. Девица свое приданое – как я уже говорил, в денежном выражении весьма солидную сумму – спрятала в сундучке и вроде бы о монашеском призвании позабыла. Родителей не раз и не два подмывало задать ей вопрос о дальнейших планах, но они все-таки сдержались и промолчали.

И всё же нет худа без добра. Когда началась польско-русская война 1830 года, мой прадед, как и подобает доброму патриоту, вступил в Первый полк Сандомирской кавалерии под командованием полковника Петра Лаговского[7 - Петр Лаговский (1776—1843) – полковник польских войск, участник ноябрьского восстания 1830—31 гг.] и вскоре пал на поле битвы. После поражения поляков имущество семьи конфисковали, а вдову с двумя дочерьми – Юзефой и моей бабкой Анной – оставили без средств к существованию.

И тогда чудачество Юзефы обернулось благом. Содержимое ее сундучка позволило семье не только удержаться на плаву, но еще и купить у помещицы Чайковской в Сандомире, у городской стены вблизи Завихойских ворот, на улице Подолье, может, не слишком большой, но все же довольно просторный и удобной особняк с садом, нависавший над Рыбитвами[8 - Предместье Сандомира.], словно огромное орлиное гнездо на вершине крутого утеса.

Так наша семья обосновалась в этом прекрасном, достойном и древнем городе.

Слава Богу, денег Юзефы хватило еще на небольшой магазинчик, а потому все были обеспечены честным и приличным заработком.

Прабабка долго не прожила. Ее свалила свирепствовавшая в то время в городе холера. Дочери похоронили ее на холерном кладбище, в народе именуемом Четвергом, что устроено было на месте сожженного в 1809 году австрийцами[9 - Во время войны Варшавского герцогства с Австрией в рамках кампании Наполеона против Пятой коалиции.] костела святого Войцеха.

Сестры остались одни. У бабушки моей довольно быстро нашелся поклонник, предложение которого она приняла, несмотря на то, что с ее стороны – возможно, из-за ее сложного характера – страстной любви не было. Однако бабушка все же решилась выйти замуж, ведь на что еще могла рассчитывать сирота-бесприданница?

Итак, мои дедушка с бабушкой поженились и поселились в имении прадеда, всего в нескольких верстах от Сандомира. Там они жили, там появилась на свет моя мама, которой не суждено было долго радоваться теплу домашнего очага. Дедушка, вынужденный по служебным делам довольно часто ездить в Радом, однажды привез оттуда холеру, очаги которой продолжали тлеть на территории всего Царства Польского. Дедушка умер, заразив еще и свою жену, которая отправилась в мир иной всего через пару дней после его кончины. Моя мама, Элиза, оставшись сиротой, попала под опеку тети Юзефы и переехала в Сандомир. Здесь она росла, здесь также познакомилась с молодым красавцем – моим отцом Людвиком Шлопановским, и здесь, с благословения своей опекунши, венчалась с ним в Сандомирском кафедральном соборе. Молодые после свадьбы переехали в имение моей матери и там обосновались. Там родилась моя старшая сестра Марцыся, которая после поражения восстания 1863 года[10 - Польское восстание 1863—1864 годов, или Январское восстание – шляхетское восстание на землях бывшей Речи Посполитой, отошедших к Российской империи, а именно в Царстве Польском, Северо-Западном крае и на Волыни.] отправилась за ссыльным мужем в Сибирь, после чего о ней не было никаких вестей. Там наверняка родился бы и я, если бы не это восстание, в котором, как говорила моя мама, героически погиб мой отец. Я же при довольно драматических обстоятельствах появился на свет в Сандомире, где мы после конфискации москалями нашего семейного имущества поселились у моей двоюродной бабки Юзефы Коженицкой.

У моей мамы под влиянием всех этих свалившихся на нее несчастий случилось как бы легкое помешательство. Дни напролет она проводила в магазине, а в свободные минуты бежала в костел. Времени на меня у нее оставалось немного, да и кажется, она и не хотела слишком много мне его уделять. Лишь вечерами, поставив свечку к изголовью неудобной дубовой кровати, так чтобы ее свет падал прямо на открытые страницы, она ложилась рядом со мной и допоздна читала мне книги – книги серьезные, не предназначенные для детского возраста, однако невероятно развивающие мое воображение.

Не «Красная Шапочка», не «Золушка», не «Ясь и Малгося»[11 - Так в польском переводе звучат имена детей – героев сказки Братьев Гримм «Гензель и Гретель».], не «Бедный и богатый»[12 - Сказка, созданная на основе сказки Братьев Гримм «Бедняк и Богач».] вспоминаются мне из раннего детства, а мрачные строфы, оставившие глубокий след в мыслях и душе ребенка.

Беда стряслась нежданно
Убила пани пана,
В лесной зарыла чаще
Над речкою журчащей…
…
Вся в брызгах крови алой
Мужеубийца встала,
Бежит, по рощам рыщет,
По склонам и по долам.
Стемнело. Ветер свищет
Во мраке невеселом.
Прокаркал ворон в ухо,
Заухал филин глухо.[13 - А. Мицкевич. Лилии. Перевод А. Ревича.]

Или же:

Стиснуты зубы, опущены веки,

Сердце не бьется, оледенело;

Здесь он еще и не здесь уж на веки!

Кто он? Он – мертвое тело.[14 - А. Мицкевич. Дзяды. Упырь. Перевод М. Лозинского.]

Рассказывала мне мама также историю нашей несчастной родины, учила любви к ней и к католической церкви, которая в те времена была единственным столпом польского духа. Не под колыбельные песни она меня укладывала спать, а под Песнь Барских конфедератов[15 - Патриотическая песня на стихи Ю. Словацкого, отсылающая к событиям 1768 года, когда была создана Барская конфедерация – военно-политический союз шляхты, католического духовенства и некоторых магнатов с целью защиты шляхетских вольностей, католической веры и независимости Речи Посполитой, против влияния иностранных держав и против короля Станислава-Августа Понятовского.]:

С королями не будем в союзе мы жить,

И не склонимся пред тиранией,

Мы Христу присягнули и будем служить

Деве Марии.

Помню я также и чудесную лирическую песню о Богородице:

Славьтесь, майские луга,
Родники, долины,
И тенистые леса,
Горные вершины,
И журчание ручьёв,
Птиц весенних пенье,
Матерь Божья, всё Твоё