Памяти В. Г. Белинского

Памяти В. Г. Белинского
Ангел Иванович Богданович

«Что бы ни случилось съ русской литературой, какъ бы пышно ни развивалась она, Б?линскiй всегда будетъ ея гордостью, ея славой, ея украшенiемъ. До сихъ поръ его влiянiе ясно чувствуется на всемъ, что только появляется у насъ прекраснаго и благороднаго; до сихъ поръ каждый изъ лучшихъ нашихъ литературныхъ д?ятелей сознается, что значительной частью своего развитiя обязанъ, непосредственно или посредственно, Б?линскому. Въ литературныхъ кружкахъ вс?хъ отт?нковъ едва ли найдется пять-шесть грязныхъ и пошлыхъ личностей, которыя осм?лятся безъ уваженiя произнести его имя…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

Памяти В. Г. Б?линскаго.

«Что бы ни случилось съ русской литературой, какъ бы пышно ни развивалась она, Б?линскiй всегда будетъ ея гордостью, ея славой, ея украшенiемъ. До сихъ поръ его влiянiе ясно чувствуется на всемъ, что только появляется у насъ прекраснаго и благороднаго; до сихъ поръ каждый изъ лучшихъ нашихъ литературныхъ д?ятелей сознается, что значительной частью своего развитiя обязанъ, непосредственно или посредственно, Б?линскому. Въ литературныхъ кружкахъ вс?хъ отт?нковъ едва ли найдется пять-шесть грязныхъ и пошлыхъ личностей, которыя осм?лятся безъ уваженiя произнести его имя».

Такъ сорокъ л?тъ тому назадъ писалъ Добролюбовъ о Б?линскомъ по поводу выхода перваго собранiя его сочиненiй, и эти слова не теряютъ своего значенiя и теперь, когда прошло полстол?тiя со дня кончины великаго русскаго писателя. Даже бол?е,– если Добролюбовъ все же счелъ нужнымъ отм?тить «пять-шесть грязныхъ и пошлыхъ личностей», то нын? едва-ли найдется хоть одинъ челов?къ въ «литературныхъ кружкахъ», который сталъ бы отрицать значенiе Б?линскаго или отказалъ бы ему въ уваженiи. Имя Б?линскаго играетъ въ литератур? такую же роль теперь, какъ имя Пушкина, соединившее на празднеств? 80 года вс?хъ около себя, примирившее вс? направленiя. Н?тъ теперь двухъ мн?нiй о немъ, и въ этомъ мы видимъ великое торжество т?хъ началъ, провозв?стникомъ которыхъ выступилъ въ литератур? Б?линскiй, которыя онъ выстрадалъ и за нихъ пострадалъ не мало.

Виссарiонъ Григорьевичъ Б?линскiй былъ сыномъ флотскаго врача и родился въ ма? или феврал? 1810 г. въ Свеаборг?, во время стоянки тамъ флотскаго экипажа, въ которомъ служилъ его отецъ, происходившiй изъ духовнаго сословiя. Д?дъ Б?линскаго былъ священникомъ въ сел? Б?лыни, Пензенской губернiи, Нижнеломовскаго у?зда, откуда и фамилiя Б?лынскiй, перед?ланная зат?мъ въ «Б?линскiй». Д?тство его протекло въ родной губернiи, въ у?здномъ город? Чембар?, гд? продолжалъ службу его отецъ въ качеств? у?зднаго «штабсъ-лекаря». Насколько можно судить по скуднымъ воспоминанiямъ, д?тство Б?линскаго протекло въ родной семь? довольно сносно. Отецъ былъ для своего времени челов?комъ развитымъ и понималъ даровитую натуру ребенка, отличалъ его остроумiе, поощрялъ раннюю пытливость его и вскор? научился уважать его голосъ. По словамъ г. Пыпина, «между ними была симпатiя, благод?тельно д?йствовавшая на обоихъ въ р?зкихъ случаяхъ. Виссарiонъ еще юноша, въ виду домашнихъ несогласiй, сталъ заявлять свой голосъ, высказывать отцу свои укоры, и отецъ выслушивалъ ихъ, не негодовалъ, не оправдывался: очевидно, голосъ сына онъ принималъ съ уваженiемъ». Мать была женщина простая и необразованная; вс? заботы ея ограничивались т?мъ, чтобы прилично од?ть и накормить д?тей.

Вообще, семья не могла дать особаго поощренiя талантливому мальчику, но главное – не ст?сняла и не м?шала развитiю его даровитости, что было уже большимъ счастiемъ въ то время, если принять во вниманiе обстановку глухой провинцiи съ ея дикими взглядами на воспитанiе и не мен?е дикими нравами. Пензенская губернiя и теперь самый глухой уголокъ Россiи, – можно представить, ч?мъ былъ какой нибудь Чембаръ сто л?тъ тому назадъ. Большимъ счастiемъ для Б?линскаго была эта мягкая семейная атмосфера, въ которой онъ могъ чувствовать себя свободнымъ, гд? его не гнули въ баранiй рогъ, сл?дуя домостроевскимъ традицiямъ патрiархальной семьи, и теперь еще процв?тающимъ у насъ въ разныхъ Чембарахъ, Зашиверскахъ и Тмутараканяхъ.

Б?линскiй очень рано научился читать и страстно отдавался чтенiю и дома, и въ у?здномъ училищ? Чембара, гд? продолжалось его обученiе. И зд?сь онъ попалъ въ сравнительно хорошiя условiя, благодаря мягкому и доброму смотрителю училища. Изъ времени пребыванiя его въ училищ? сохранился любопытный разсказъ Лажечникова о школьник? Б?линскомъ. «Въ 1823 г., – разсказываетъ Лажечниковъ, бывшiй тогда директоромъ училищъ Пензенской губернiи, – ревизовалъ я Чембарское училище. Во время д?лаемаго мною экзамена выступилъ передо мною, между прочими учениками, мальчикъ л?тъ 12-ти, котораго наружность съ перваго взгляда привлекла мое вниманiе. Лобъ его былъ прекрасно развитъ, въ глазахъ св?тился разумъ не по л?тамъ; худенькiй и маленькiй, онъ между т?мъ на лицо казался старше, ч?мъ показывалъ его ростъ. Смотр?лъ онъ очень серьезно. На вс? д?лаемые ему вопросы онъ отв?чалъ такъ легко, скоро, съ такою ув?ренностью, будто налеталъ на нихъ, какъ ястребъ на свою добычу (отчего я тутъ же прозвалъ его ястребкомъ), и отв?чалъ, большею частью, своими словами, прибавляя то, чего не было даже въ казенномъ руководств?. Доказательство, что онъ читалъ и книги, не положенныя въ классахъ. Я особенно занялся имъ, бросался съ нимъ отъ одного предмета къ другому, связывая ихъ непрерывною ц?пью, и, признаюсь, старался сбить его. Мальчикъ вышелъ изъ труднаго испытанiя съ торжествомъ».

Талантливость маленькаго Б?линскаго сказывалась, какъ видно, очень рано, а его начитанность давала ей обильную пищу. «Еще будучи мальчикомъ,– пишетъ Б?линскiй одному изъ своихъ друзей,– я, въ огромныя кипы тетрадей, неутомимо, денно и нощно безъ всякаго разбору списывалъ стихотворенiя Карамзина, Дмитрiева, Державина и проч.; я плакалъ, читая «Б?дную Лизу» и «Марьину рощу», писалъ баллады и думалъ, что он? не хуже балладъ Жуковскаго, не хуже «Раисы» Карамзина, отъ которой я сходилъ тогда съ ума».

Какъ въ училищ?, такъ зат?мъ и въ пензенской гимназiи, куда Б?линскiй поступилъ въ 1826 г., онъ настолько своимъ развитiемъ опережалъ образованiе, даваемое школой, что по существу ему зд?сь нечего было д?лать. Понятно, что и гимназiя не увлекала его ни мало, и онъ продолжалъ учиться по своему, съ еще большей, ч?мъ раньше, жадностью накидывался на чтенiе и страшно увлекался уже тогда театромъ. Одинъ изъ его тогдашнихъ учителей, Поповъ, сохранилъ о немъ воспоминанiе, какъ о плохомъ гимназист?, но чрезвычайно даровитомъ мальчик?. «Многое мимоходомъ запало въ его кр?пкую память, многое онъ понималъ самъ, своимъ пылкимъ умомъ, еще больше набиралось въ немъ св?д?нiй изъ книгъ, которыя онъ читалъ вн? гимназiи… Онъ бралъ у меня книги и журналы, пересказывалъ мн? прочитанное, судилъ и рядилъ обо всемъ, задавалъ мн? вопросъ за вопросомъ… По л?тамъ и тогдашнимъ отношенiямъ нашимъ, онъ былъ неровный мн?, но не помню, чтобы въ Пенз? съ к?мъ-нибудь другимъ я такъ душевно разговаривалъ, какъ съ нимъ, о наукахъ и литератур?». Но Б?линскiй не только глоталъ книги, какъ многiе даровитые и любознательные юноши,– онъ очень критически и вдумчиво относился къ книг? и чужому мн?нiю. Какъ впосл?дствiи онъ ничего не бралъ на в?ру и, страшно увлекаясь, въ то же время выхватывалъ изъ предмета его сущность, такъ и въ своихъ юношескихъ отношенiяхъ сохранялъ самостоятельность и самод?ятельность. Тотъ же Поповъ говоритъ, что «Б?линскiй не поддавался на чужое мн?нiе. Когда я объяснялъ ему высокую прелесть въ простот?, поворотъ къ самобытности и возрастанiе таланта Пушкина, онъ качалъ головой, отмалчивался или говорилъ: «дайте подумаю, дайте еще прочту». Если же съ ч?мъ соглашался, то, бывало, отв?чалъ съ страшной силой: «совершенно справедливо».

Въ юности, мы видимъ, уже складывались будущiя черты Б?линскаго – искателя истинныхъ путей, пiонера свободной мысли и критическаго отношенiя къ д?йствительности, упорнаго и страстнаго борца за свои уб?жденiя, за то, что онъ считаетъ святымъ. Тогда же зародилась страсть къ театру, отличавшая Б?линскаго впосл?дствiи и которой литература обязана единственными по глубин? и сил? статьями объ игр? Мочалова. Б?линскiй-гимназистъ тратилъ вс? свои скудныя средства на театръ, д?лалъ займы для той же ц?ли, для удовлетворенiя своей исключительной по сил? и страстности любви къ театру, о которомъ онъ впосл?дствiи пишетъ въ «Литературныхъ мечтанiяхъ»: «Театръ! Любили ли вы театръ такъ, какъ я люблю его, т. е. вс?ми силами души вашей, со вс?мъ энтузiазмомъ, со вс?мъ изступленiемъ, въ которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатл?нiй изящнаго? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театра больше всего на св?т?, кром? блага и истины? О, ступайте въ театръ, живите и умрите въ немъ, если можете!»

При такомъ направленiи ума, способностей, склонностей, понятно, Б?линскiй мало удовлетворенiя находилъ въ гимназiи, откуда и былъ исключенъ черезъ три года «за нехожденiе въ классъ». Такъ же мало далъ ему и университетъ, куда Б?линскiй поступилъ въ конц? л?та 1829 г. На первое время онъ увлекался обстановкой, товариществомъ, но уже къ концу перваго года пустота и ничтожество тогдашней университетской науки отшатнули Б?линскаго отъ профессорскихъ лекцiй, и онъ снова вернулся къ прежнему источнику, утолявшему его духовную жажду, – къ самостоятельному чтенiю, размышленiю и спорамъ въ небольшомъ, т?сномъ круг? избранныхъ товарищей, и къ театру, гд? въ то время на московской сцен? подвизались такiе таланты, какъ Щепкинъ и Мочаловъ. Во время студенческой жизни умъ его насыщался и работалъ неутомимо, мужалъ и кр?пчалъ. Складывались основныя черты будущаго критика, нам?чались тенденцiи, руководившiя имъ потомъ всю жизнь. Читая «Бориса Годунова», Б?линскiй приходитъ въ неистовый восторгъ отъ сцены въ корчм?, онъ вскакиваетъ, бросаетъ книгу, опрокидываетъ стулъ и восторженно восклицаетъ: «да это живые; я вид?лъ, я вижу, какъ онъ бросился въ окно?» Это – та же до бол?зненности доходящая впечатлительность, которая отличала Б?линскаго всегда, заслуживъ ему прозвище «неистоваго Виссарiона». Краткое пребыванiе въ университет? было полезно ему въ одномъ лишь отношенiи, давъ ему почти два года свободнаго времени, которые были ц?ликомъ посвящены работ? надъ своимъ развитiемъ, самообразованiю въ истинномъ и широкомъ значенiи этого слова. Но университетъ самъ по себ? ничего не далъ ему, кром? лекцiй Надеждина, котораго онъ, впрочемъ, слушалъ очень недолго, но лекцiи его не прошли для Б?линскаго безсл?дно, хотя и не им?ли такого р?шительнаго влiянiя, какъ полагали раньше.

Б?линскiй былъ типичный самоучка, обязанный исключительно своей энергiи, своей страстной любви къ знанiю и литератур? и особой, творческой способности по одному обрывку, по кончику нитки добраться до ц?лаго, охватить его разомъ и претворить въ ц?льное и ясное представленiе. Его упрекали иногда, что у него н?тъ систематическихъ знанiй ни по одному предмету, о которыхъ онъ писалъ, и это в?рно. Но у него было н?что большее: была энергiя мысли и чувства, которая не позволяла остановиться и успокоиться на чемъ-либо, постоянно толкала къ новой работ?, къ новымъ исканiямъ. «Упорствуя, волнуясь и сп?ша», генiальный самоучка поглощалъ все, что отв?чало этому стремленiю, безъ системы, безъ разбора, и среди этого хаоса проложилъ в?рную дорогу для б?дной русской мысли, не потерялся тамъ, гд? несравненно бол?е образованные, съ самыми систематическими знанiями, застряли въ трясин?, либо пришли къ р?шительному выводу о спасительности старины, кнута и татарской мурмолки. Н?тъ ничего несправедлив?е этихъ упрековъ по адресу такихъ натуръ, какъ Б?линскiй, въ отсутствiи системы, въ недостаточной дисциплин? ума. Тогда какъ вся сила ихъ заключается именно въ томъ, что ихъ нельзя уложить ни въ какую систему, потому что система всегда ограничена, всегда узка и одностороння. Такiе умы безпред?льны; они вбираютъ въ себя все окружающее и претворяютъ нев?домымъ, непостижимымъ образомъ въ идеи, которыя, какъ откровенiя, осв?щаютъ хаосъ смутныхъ и неясныхъ образовъ и служатъ маяками въ жизни. Они создаютъ новую науку, новое искусство, новую религiю, смотря по тому, куда влечетъ ихъ генiй, неспособный примириться съ существующимъ, которое его не удовлетворяетъ. Они истинная соль земли, въ нихъ, какъ лучи въ фокус?, сосредоточивается высшее напряженiе духовныхъ силъ данной эпохи даннаго общества.

Университетъ не далъ ничего Б?линскому, и посл?днему скоро пришлось и совс?мъ оставить его. Поводомъ послужила драма «Дмитрiй Калининъ», сущность которой составляетъ протестъ противъ кр?постного права. Какъ литературное произведенiе, драма была крайне неудачной, ходульной, напыщенной и риторической вещью, хотя самъ авторъ былъ о ней весьма высокаго мн?нiя и на ея усп?х? строилъ весь планъ будущей жизни. Мечты его разлет?лись прахомъ очень быстро, и дальше цензурнаго комитета драма не пошла. Но, по словамъ г. Пыпина, «цензурныя власти совпадали тогда съ университетскимъ начальствомъ, и неблагопрiятное мн?нiе, составленное объ автор? пьесы, отразилось на студент?. Цензурная власть и въ то же время ректоръ университета Двигубскiй пригрозилъ студенту за дерзкiя мысли. Хотя Б?линскiй написалъ посл? домой, что положенiе его улаживается, но впечатл?нiе его «дерзости» сохранилось, и по вс?мъ отзывамъ, какiе намъ приходилось читать и слышать, трагедiя им?ла положительную роль въ исключенiи его изъ университета». По в?рному заключенiю г. Протопопова, трагедiя, если и не была поводомъ, то явилась «серьезной причиной» исключенiя, которое и состоялось въ половин? 1882 г.

Б?линскiй былъ слишкомъ опред?лененъ, слишкомъ неспособенъ къ тому режиму, который прежде всего требовалъ приспособленiя отъ студентовъ, а Б?линскiй никогда не могъ приспособиться къ жизни. Въ гимназiи онъ не ужился и былъ исключенъ «за нехожденiе въ классъ», въ университет? тоже, и опять исключенiе «за неспособностью». Шестнадцать л?тъ спустя то же неум?нiе приспособляться свело его преждевременно въ могилу въ такiе годы, когда большинство испытываетъ расцв?тъ силъ. «Б?линскiй, – говоритъ г. Протопоповъ,– былъ «не ко двору» въ своемъ у?здномъ городишк?, «не ко двору» въ гимназiи, «не ко двору» въ университет?, да не ко двору и въ русской д?йствительности: его настоящее м?сто было въ храм? идеала, у подножiя богини Истины, и онъ бывалъ страненъ, нел?пъ и см?шонъ, выходя оттуда, въ своемъ молитвенномъ, благогов?йно-страстномъ настроенiи, на нашъ житейскiй базаръ. Причина вс?хъ причинъ и вс?хъ поводовъ къ его исключенiю лежала именно зд?сь, въ несоединимыхъ свойствахъ нашей жизни и его нравственной природы».

На самого Б?линскаго исключенiе, въ связи съ погибшими надеждами на усп?хъ драмы, под?йствовало удручающимъ образомъ, но не надолго. Матерiальное положенiе его было бол?е ч?мъ б?дственное; и какъ существовалъ Б?линскiй по выход? изъ университета, можно представить по н?которымъ отрывкамъ изъ его писемъ. Вообще, Б?линскiй р?дко жаловался на матерiальныя ст?сненiя, хотя и любилъ иногда мечтать объ обезпеченномъ положенiи. Уже черезъ годъ онъ пишетъ съ ув?ренностью, что никогда и нигд? не пропадетъ, «не смотря на вс? жестокiя гоненiя судьбы… Не только не жалуюсь на мои несчастiя, но еще радуюсь имъ: собственнымъ опытомъ узналъ я, что школа несчастiя есть самая лучшая школа. Будущее не страшитъ меня».

Съ этой в?рой въ себя Б?линскiй началъ самостоятельную жизнь, не ст?сненную рамками оффицiальныхъ обязанностей къ университету или другому начальству, и уже въ 1834 г. выступилъ въ литератур? съ блестящей статьей «Литературныя мечтанiя», выдвинувшей его сразу на первое м?сто въ журналистик?. Впечатл?нiе этой статьи лучше всего передаетъ Панаевъ. «Начало этой статьи,– говоритъ онъ, – привело меня въ такой восторгъ, что я охотно бы тотчасъ поскакалъ въ Москву познакомиться съ авторомъ ея. Новый, см?лый, св?жiй духъ ея такъ и охватилъ меня. Не оно ли, подумалъ я, это новое слово, котораго я жаждалъ, не это ли тотъ самый голосъ правды, который я такъ давно хот?лъ услышать?» Съ этого момента Б?линскiй уже является признаннымъ ц?нителемъ въ литератур?, къ голосу котораго прислушиваются и съ которымъ считаются. Литература всец?ло завлад?ваетъ Б?линскимъ, вся жизнь котораго проходитъ среди интересовъ исключительно умственныхъ, въ страстномъ увлеченiи философiей, театромъ и журналистикой.

Еще въ университет? онъ сблизился съ кружкомъ лучшихъ студентовъ, группировавшихся около Станкевича. Съ другимъ кружкомъ, центромъ котораго былъ Герценъ, Б?линскiй тогда не былъ такъ близокъ. Оба кружка въ то время н?сколько враждовали, что особенно проявилось впосл?дствiи. Кружокъ Станкевича, говоритъ г. Пыпинъ, «первоначально воспитывался прямо по философiи, выслушанной у Павлова и Надеждина, и, увлекаемый заманчивой перспективой р?шенiй для глубочайшихъ вопросовъ челов?ческой мысли, отдался исканiю этихъ р?шенiй, пренебрегая вс?мъ остальнымъ, какъ ничтожнымъ въ сравненiи съ этими всеобъемлющими вопросами… Б?линскiй, съ самаго начала увлекшiйся поэтическими и отвлеченно-моральными интересами, рано присоединился къ кругу Станкевича; онъ встр?чалъ зд?сь т? же стремленiя. и вм?ст? съ т?мъ личность Станкевича произвела на него то привлекательное д?йствiе, влiянiе котораго уц?л?ло въ Б?линскомъ на многiе годы, и которое Станкевичъ производилъ вообще на вс?хъ, съ к?мъ онъ сближался».

Мы не будемъ распространяться въ настоящей бiографической справк? о влiянiи Станкевича и его кружка на Б?линскаго. Вопросъ этотъ и слишкомъ большой, и слишкомъ сложный, чтобы уложить его на н?сколькихъ строкахъ. Б?линскiй былъ настолько богатая и сложная натура, что подчинить ее тому или иному влiянiю было трудно. Въ сущности, онъ, какъ инструментъ, настроенный въ изв?стный тонъ, давалъ только отзвуки тому, что отв?чало по высот? и настроенiю его собственному душевному укладу въ данную эпоху его жизни. Въ этомъ отношенiи влiянiе кружка было д?йствительно велико. Въ немъ онъ встр?чалъ людей, стоявшихъ на одномъ съ нимъ уровн? по развитiю, по стремленiямъ, по общему направленiю мысли,– людей, хотя и уступавшихъ ему по творческой сил? таланта, но превосходившихъ его знанiями и во всякомъ случа? не уступавшихъ ему въ пониманiи литературы, театра, философiи, такъ увлекавшихъ его тогда.

Кром? Станкевича, самыми видными были Константинъ Аксаковъ, Бакунинъ, Василiй Боткинъ и Грановскiй. Каждый былъ оригиналенъ, съ яркой индивидуальностью и особымъ темпераментомъ. Вс?хъ объединяло идеальное стремленiе къ св?ту, къ истин?, къ правд?. Понятно, въ этой атмосфер? чист?йшихъ помысловъ и чист?йшихъ страстей Б?линскiй не могъ не чувствовать себя, какъ рыба въ вод?, жадно вбирая изъ каждаго то, что было роднымъ его душ?. Больше всего онъ увлекался тогда философiей, въ которой, по свид?тельству Тургенева, «мы вс? искали тогда всего на св?т?, кром? чистаго мышленiя». А для изученiя философiи въ кружк? были два компетентныхъ знатока – Бакунинъ и самъ Станкевичъ. Б?линскiй, обладавшiй зам?чательн?йшей философской организацiей, способной по основнымъ началамъ вывести самостоятельно вс? логическiя посл?дствiя, превосходно воспользовался уроками этихъ вполн? св?дущихъ лицъ.

Въ кружк? Б?линскiй хотя и не занималъ перваго м?ста, но и не уступалъ никому. Прежде всего огромный литературный талантъ выдвигалъ его на первое м?сто въ литератур? изъ среды его бол?е св?дущихъ товарищей. Зат?мъ онъ превосходилъ вс?хъ энергiей чувствъ, искренностью уб?жденiй и порывомъ, заставлявшимъ его въ каждый данный моментъ всец?ло отдаваться охватившему его настроенiю и этимъ увлекать за собой вс?хъ. Все это вм?ст? и сд?лало то, что изъ вс?хъ членовъ кружка именно Б?линскiй явился въ литератур? представителемъ богатаго содержанiя кружка.

Этотъ перiодъ въ жизни Б?линскаго былъ, пожалуй, самымъ св?тлымъ. Молодость, богатство надеждъ, св?жесть таланта создавали то настроенiе, которое Пушкинъ называетъ «минутами умиленiя, младыхъ надеждъ, сердечной тишины и н?гой вдохновенiя», – и не давали чувствовать тяготъ б?дности и скуднаго матерiальнаго положенiя. Б?линскiй работалъ все время, со вс?мъ пыломъ истиннаго вдохновеннаго журналиста, сначала въ «Молв?», потомъ въ «Телескоп?» Надеждина, редактировалъ «Московскiй Наблюдатель».

И матерiалъ для его критической работы русская литература того времени представляла превосходный. Огонь, сжигавшiй критика, находилъ для себя богатую пищу. Пушкинъ блисталъ въ полномъ расцв?т? силъ, Грибо?довъ только что сошелъ со сцены, выступили Гоголь, Лермонтовъ, Кольцовъ, Полежаевъ и ц?лая плеяда меньшихъ боговъ. Б?линскiй словно вводилъ ихъ въ русское общество, разъясняя сущность ихъ поэзiи, прививая любовь къ истинной художественности, выясняя физiономiю каждаго изъ этихъ талантовъ. Критикъ былъ достоенъ художниковъ, но и самъ учился у нихъ истинному пониманiю красоты и правды. Борьба съ б?дностью, однако, давала себя чувствовать, и безъ того не кр?пкiй организмъ пошатнулся именно въ тотъ перiодъ. Б?линскiй захворалъ роковымъ недугомъ, сведшимъ его впосл?дствiи въ могилу, и ?здилъ на Кавказъ, гд? и оправился на время. Въ конц? тридцатыхъ годовъ, именно въ 1889 г., Б?линскiй переселился въ Петербургъ, гд? и начался второй, самый значительный перiодъ его д?ятельности. Черезъ Панаева онъ вошелъ въ соглашенiе съ Краевскимъ, который купилъ тогда у Свиньина «Отечественныя Записки» и организовалъ редакцiю для нихъ. И зд?сь, благодаря наивной и д?тской непрактичности Б?линскаго, матерiальное положенiе его было далеко не блестящее. За тысячу рублей въ годъ онъ взялъ на себя весь критическiй и библiографическiй отд?лъ журнала. Работа была, по словамъ Б?линскаго, «каторжная». Въ одномъ изъ писемъ къ нев?ст? онъ заканчиваетъ сл?дующей припиской: «вчера только отд?лался отъ 10-ой книжки «Отеч. Записокъ». Мочи н?тъ, какъ усталъ душой и т?ломъ: правая рука одервен?ла и ломитъ». На обязанности Б?линскаго лежалъ разборъ массы глуп?йшихъ книжекъ, которыми онъ долженъ былъ заниматься для ежем?сячнаго обозр?нiя. Б?линскiй сильно жаловался на эту скучную и неблагодарную работу. «Положительно туп?ю, – говорилъ онъ – строчишь, строчишь о всякой пошлости и одур?ешь».

Жизнь шла довольно однообразно, въ гости онъ не любилъ ходить, попрежнему часто бывалъ въ театр?, сильно волнуясь, если шла хорошая пьеса. До об?да онъ писалъ, по вечерамъ собирался кружокъ близкихъ, шли безконечные споры или играли въ преферансъ, которымъ, какъ и вс?мъ, Б?линскiй увлекался до страсти, причемъ страшно волновался и кипятился. Объ этой его безобидной страсти есть н?сколько показанiй друзей. Вотъ что, наприм?ръ, разсказывалъ Кавелинъ объ игр? Б?линскаго: «Пов?ритъ ли читатель, что въ нашу игру, невинн?йшую изъ невинныхъ, которая въ худшемъ случа? оплачивалась рублемъ-двумя, Б?линскiй вносилъ вс? перипетiи страсти, отчаянiя и радости, точно участвовалъ въ великихъ историческихъ событiяхъ? Садился онъ играть съ большимъ увлеченiемъ, и если ему везло, былъ веселъ и доволенъ; поставивъ н?сколько ремизовъ, Б?линскiй становился мраченъ, жаловался на судьбу, которая его пресл?дуетъ, и, наконецъ, съ отчаянiемъ бросалъ карты и уходилъ въ темную комнату». Видя его волненiе за картами, друзья удерживали его, опасаясь за его здоровье, но Б?линскiй сердился и отв?чалъ на эти опасенiя: «Что карты! Мое волненiе за картами пустяки; вотъ вредное для меня волненiе, какъ, наприм?ръ, сегодня я волновался, когда мн? принесли листъ моей статьи, окровавленной цензоромъ; изволь печатать изуродованную статью! Отъ такихъ волненiй грудь ноетъ, дышать трудно».

Въ Петербург? Б?линскiй сд?лался центромъ, къ которому стремилось все, что было лучшаго въ тогдашней литератур?. Нравственный его авторитетъ былъ вс?мъ признанъ. Кром? Панаева, очень близкаго къ Б?линскому въ то время, въ кружк? были Тургеневъ, тогда только начинающiй писатель, Некрасовъ, Одоевскiй, Соллогубъ, впосл?дствiи Достоевскiй, Анненковъ, Григоровичъ. Вс? были молоды, увлекались, много спорили и часто зарывались. Б?линскiй являлся среди нихъ самымъ зр?лымъ, вполн? сложившимся челов?комъ, признаннымъ борцомъ за высшiе идеалы литературы. Подходя къ нему, вс? «подтягивались», въ лучшемъ значенiи этого слова. Для нихъ онъ былъ «учителемъ», что прекрасно выразилъ Некрасовъ въ одномъ изъ задушевн?йшихъ воспоминанiй объ этомъ времени:

Б?линскiй былъ особенно любимъ…
Молясь твоей многострадальной т?ни,
Учитель! передъ именемъ твоимъ
Позволь смиренно преклонить кол?ни!

Въ т? дни, какъ все косн?ло на Руси,
Дремля и рабол?пствуя позорно,
Твой умъ кип?лъ – и новыя стези
Прокладывалъ, работая упорно.

Ты не гнушался никакимъ трудомъ:
«Чернорабочiй я – не б?лоручка!»
Говаривалъ ты намъ – и на проломъ
Шелъ къ истин?, великiй самоучка!

Ты насъ гуманно мыслить научилъ,
Едва-ль не первый вспомнилъ о народ?,
Едва-ль не первый ты заговорилъ
О равенств?, о братств?, о свобод?…

Не даромъ ты, мужая по часамъ,
На взглядъ глупцовъ казался перем?нчивъ;
Но вредъ врагомъ заносчивъ и упрямъ,
Съ друзьями былъ ты кротокъ и заст?нчивъ.

Не думалъ ты, что стоишь ты в?нца,
И разумъ твой гор?лъ, не угасая,
Самимъ собою и жизнью до конца
Святое недовольство сохраняя, —

То недовольство, при которомъ н?тъ
Ни самообольщенья, ни застоя,
Съ которымъ и на склон? нашихъ л?тъ
Постыдно мы не уб?жимъ изъ строя —

То недовольство, что душ? живой
Не дастъ возстать противу новой силы
За то, что заслоняетъ насъ собой
И старцамъ говоритъ: «пора въ могилы!»

Въ 1848 году Б?линскiй женился на Марь? Васильевн? Орловой, съ которой познакомился еще въ Москв? въ 1835 г. M. B. Орлова кончила курсъ въ одномъ изъ московскихъ институтовъ, н?которое время была гувернанткой въ частномъ дом? и зат?мъ поступила въ институтъ классной дамой. Ей было уже 31 годъ, когда она вышла замужъ. Сохранилась его переписка съ нев?стой, въ которой обрисовывается любящая и н?жная душа Б?линскаго[1 - Выдержки изъ этой переписки пом?щены въ «М. В.» за 1896 г., iюль, «На родин?».]. Жена его была, по скуднымъ отзывамъ друзей, женщина добрая и любящая, но, повидимому, въ жизни великаго писателя не играла зам?тной роли. Черезъ годъ у нихъ родилась дочь (жива и теперь). Явилась новая забота, новые расходы, а матерiальное положенiе не улучшалось. Тяжесть необезпеченной жизни въ это время его жизни была ужасна. Въ запискахъ г-жи Головачевой есть много указанiй на удручающую обстановку, при которой долженъ былъ работать Б?линскiй. Удивительно и прискорбно, что друзья его, по большей части люди бол?е, ч?мъ обезпеченные, такъ мало заботились о немъ. Равнодушiе, съ какимъ окружающiе относились къ тяжкой нужд? Б?линскаго, просто поразительно. Посл? его смерти, вдова его съ трехл?тней дочерью осталась буквально въ нищет?…

Въ 1845 году Б?линскiй разошелся съ «Отеч. Зап.». Онъ радовался полученной свобод? и задумалъ рядъ «зат?й и предпрiятiй», въ числ? которыхъ на первомъ м?ст? стояло изданiе сборника въ род? «Петербургскаго Сборника» Некрасова. Но эта зат?я по цензурнымъ причинамъ не осуществилась. Зато другое предпрiятiе, которое задумалъ Некрасовъ съ Панаевымъ, новый журналъ «Современникъ» – удалось, и съ 1847 г. Б?линскiй снова принялся за журнальную работу съ обычной силой и страстью. «Современникъ» въ ум?лыхъ рукахъ Некрасова сразу пошелъ прекрасно, и вм?ст? съ т?мъ изм?нилось къ лучшему и положенiе Б?линскаго. Но силы его уже были надорваны въ конецъ. По настоянiю друзей онъ у?халъ заграницу л?читься. Зд?сь онъ написалъ, между прочимъ, знаменитое письмо Гоголю изъ Зальцбрунна, излагающее какъ бы «испов?данiе в?ры» Б?линскаго,– письмо, въ которомъ съ страшной силой выражены основныя воззр?нiя его на Россiю, на жизнь общества и народа, на задачи и ц?ли общественной борьбы[2 - Письмо ц?ликомъ напечатано въ книг? г. Барсукова «Жизнь Погодина», т. IX. Въ значительныхъ выдержкахъ, составляющихъ почти все письмо, оно пом?щено въ «М.В.» 1897 г., май, «Осужденная книга».]. Оно явилось и его зав?щанiемъ: мен?е ч?мъ черезъ годъ Б?линскаго не стало.

Изъ-за границы онъ вернулся осенью 1847 года, мало поправившись, и усиленно принялся за работу. Тутъ подосп?лъ роковой 48-й годъ, надъ литературой стали сгущаться все бол?е и бол?е грозныя тучи, и Б?линскiй, больной, задыхающiйся, которому и раньше было душно,– не выдержалъ; нравственныя страданiя усп?шно помогли физическому недугу, и 26 мая 1848 года Б?линскаго не стало. Смерть для него явилась во время. Только по удостов?ренiю врачей, что дни Б?линскаго сочтены, его оставили въ поко?. Уже въ то время, когда онъ не могъ ходить, его три раза «приглашали» въ одно учрежденiе «познакомиться». Смерть избавила его отъ «знакомства» и отъ худшей для писателя участи: носились слухи, что Б?линскому предстояла высылка съ воспрещенiемъ писать, а это было бы, несомн?нно, хуже смерти для того, кто не понималъ для себя жизни безъ литературы. «Умру на журнал? и въ гробъ велю положить подъ голову книжку «От. Записокъ». Я – литераторъ, говорю это съ бол?зненнымъ и вм?ст? радостнымъ и гордымъ уб?жденiемъ. Литератур? рассейской моя жизнь и моя кровь», писалъ онъ въ частномъ письм? изъ Петербурга, и сдержалъ слово.

Прошло 50 л?тъ съ т?хъ поръ, какъ закончилась эта жизнь, такая б?дная вн?шними событiями, такая богатая внутреннимъ содержанiемъ и безприм?рно плодотворная по результатамъ. Въ русской литератур? не было бол?е чистаго образа, бол?е вдохновеннаго и страстнаго, неподкупнаго и искренняго борца за истину. Разв? одинъ Добролюбовъ можетъ стать съ нимъ въ одинъ уровень по красот? духовнаго склада, но онъ жилъ такъ мало и во всякомъ случа? уступаетъ ему по сил? литературнаго таланта. Читая Б?линскаго, забываешь время, отд?ляющее насъ отъ него, до того подчиняетъ его страстная, художественная и порывистая р?чь, волнующаяся, неудержимо стремительная и пылкая. Тайна чарующей прелести стиля Б?линскаго заключается въ подкупающей, проникающей до сердца искренности его. Такъ можетъ говорить только челов?къ, свято в?рующiй въ правду того, что пропов?дуетъ. Панаевъ приводитъ одну сцену, въ высшей степени характерную для Б?линскаго. Р?чь идетъ о стать?, относящейся еще къ тому перiоду, когда Б?линскiй стоялъ на почв? тезиса «д?йствительность разумна» и въ то же время буквально почти умиралъ съ голоду.