– Спасибо, Нин, – чуть запоздало благодарю ее я, возвращаю тонометр.
– Да я сейчас приду, – отмахивается самая жгучая брюнетка нашего отделения и выбегает в коридор.
Катька пытается сесть.
– Лежи, пожалуйста.
– Мама? – испуганно окликает ее Мишка.
– Миш, мама просто устала, – сажусь рядом с его койкой я. – Сейчас все будет хорошо.
Смотрю на Катю, думаю, уколоть ей кордиамин или обойдемся цитрамоном.
– Я попрошу завтра зайти к тебе кардиолога.
– Не надо, – шепчет она и снова пытается сесть.
– Лежи, я сказал! – почти рычу на нее.
Получается, похоже, грубо. Потому что вошедшая Нинка испуганно замирает.
– Нин, у нас цитрамон есть? И какой-нибудь новопассит? – поднимаю на нее глаза.
– Нет, – пожимает плечами, – откуда? Не наши препараты.
– Ладно, пойду к Михееву метнусь. Посматривай на них через дверь, ладно? А то еще и одни в палате…
– Конечно, – кивает медсестра, аккуратно ставит чашку рядом с Катей.
Хорошая девка. Но Маринке меня сдаст с потрохами. Да и плевать. Этот намек на роман – совершенно неуместный фарс.
Иду по коридору, никого не замечая вокруг. Мне нужно на второй этаж, в кардиологию.
Таблетку цитрамона раздобыть не проблема. И, наверное, побуду с ней в палате еще часок. Она у меня сильно стойкой никогда не была. Не Светка. Та – кровь с молоком. Катька моя всегда была тонкой, как былинка. И такой же хрупкой. К горлу подкатывает комок, подозрительно напоминающий тошноту…
И как Костя мог допустить, чтобы она во всем этом варилась одна? Она же не выдержит! Не моя Катя!
Черт! Останавливаюсь как вкопанный прямо посреди лестничного пролета.
12 глава
Марк
Осознание того, что я сейчас трижды в своих мыслях назвал ее своей, накрывает с головой. И ты еще сам себя спрашиваешь, что ты тут делаешь, Захарский? Не-ет. Ни за что! Я не пойду в это еще раз! Нет!
Какого черта? Что за… Но как я уеду сейчас домой, когда она в таком состоянии и Мишка напуган? Это же… Это же просто бесчеловечно! Ладно…
Я смогу пробыть там еще час. Но только с Мишкой. Не с ней!
Катя
Покорно лежу на койке и смотрю на его спину. Он сидит около Мишутки… Мои эмоции, приглушенные успокоительным, ушли, оставив после себя звенящую пустоту. Я просто безучастно слушаю их тихую болтовню.
Сын уже наелся. От арбуза отказывается, но Марк уговорил его еще выпить чаю с булочкой. С маслом. Раньше это было Мишкино любимое лакомство. А сейчас надо уговаривать. У меня не получается. У Марка вот вышло.
Он о чем-то спрашивает Мишутку. Тот лопочет что-то в ответ. Марк явно не все понимает, но ко мне за переводом не обращается. Переспрашивает, вслушивается. Мишка терпеливо объясняет, а иногда фыркает, и они оба тихо смеются. Но на меня не оборачиваются. Марк просто хороший врач. Он внимателен к своим пациентам. Никакого повышенного внимания ко мне.
Я ошиблась. Мне просто показалось. Мне очень захотелось поверить. Нет. Костя тогда не обманул. Такими вещами не шутят. Марк действительно меня продал.
Я вспоминаю лицо своего мужа. Тогда еще влюбленные глаза. Как он страдал, как он выбирал слова. Он чуть не расплакался, рассказывая мне. И ему от этого было больно и стыдно одновременно.
Тем летом Марк должен был отправиться в Англию на конкурс. Он выиграл межвузовский этап, потом региональный. Его как лучшего студента готовили представлять честь России. Конечно, он не надеялся на премию, но даже сам факт поездки!
У него блестели глаза, и он только о ней и мог говорить. Кажется, весь июнь я слушала, что «там же будет сам Роджер Дэнси! Светило мировой онкологии! А еще Андреа Гросс и Фортуни! И они будут оперировать, и можно будет смотреть и задавать вопросы в реальном времени! А потом конкурс на манекенах…»
Я тогда училась на технолога молочного производства и понимала от силы половину того, что мне рассказывал Марк. Но я видела его восторг и искренне разделяла его. А еще я очень не хотела расставаться.
Мы тогда были вместе уже почти четыре года. И, если честно, я уже ждала от Марка предложения. Но… Он по-прежнему жил в общежитии. Учеба занимала почти все его время и была, как мне казалось, гораздо важнее меня.
Мои родители морщились и явно наш с Марком союз не одобряли. Наверное, мама бы попробовала меня отговорить встречаться с Захарским, только вот ей было уже не до моего романа. Как раз в том году мама с папой решили развестись.
И вот поездка Марка. Он улетел. А я для себя решила, что, как только он вернется, уговорю его жить вместе. Пусть и в общаге.
Марк много писал. Присылал фото. Кампус, университет, аудитории, какие-то ребята… Даже английские клумбы мне фотографировал.
День конкурса! Куча сообщений, состоящих в основном из междометий. А потом вдруг тишина. И… И через день словно гром! «Я выиграл!» Я визжала от восторга ему в трубку! Прыгала, понимая, что он меня не видит, но… Я тогда еще не понимала. Выиграл. Значит, останется на стажировку.
«Кать… Ну… Я найду тут способ подрабатывать, я прилечу на новогодние каникулы. Или потом на пасхальные. Как накоплю. Или пришлю тебе деньги, ты прилетишь ко мне… Кать?»
Я только поддакивала, но… Но внутри все обрывалось. Я понимала, что очень долго его не увижу. Что тут у него нищета, отец с мачехой, общага, а там… Там возможности, карьера, ординатура… Но я-то тут…
Ходила дня два как в воду опущенная, а потом позвонил Костя. Он предложил сходить погулять, развеяться. Я с самого начала видела, что с ним что-то не так.
– Кость, что происходит? – спросила напрямую, глядя ему в глаза.
– Кать… – почти прохныкал и отвел взгляд.
– Говори, Кость.
– Кать, я тебя прошу, прости, я не знал! Это не я!
– Ты сейчас о чем?
– О Марке, – выдохнул Костя.
– Что о Марке…
– Кать, он не вернется.