Уже подходим к двери палаты, как неожиданно сталкиваемся с медсестрой.
– Ой, Марк Александрович, – широко распахивает глаза жгучая брюнетка. – А вы же сменились.
– Сменился, Нин. Что-то случилось?
– Нет-нет, – девица опускает глаза в пол, и я вспоминаю, что она вроде как дружит с Маринкой.
Черт! Доложит же! Нет. Надо эту тему радикально закрывать. Никаких служебных романов.
Заходим в палату.
– Мишка, привет.
Здороваюсь с пацаном, который мне почему-то кажется очень прикольным. Есть в нем что-то такое… Будто родное.
– Пливет, – с несмелой улыбкой тянет мальчик.
Я достаю свой складной нож.
– Мишка, я арбуз привез. Будем есть? – подмигиваю ему заговорщически.
– Будем! – мальчишка улыбается еще шире, а я забываю и его идиотку бабку, и навязчивую Маринку.
Классная у тебя улыбка, парень!
– Кать, – оборачиваюсь к его матери, – дай тарелку.
А она замерла в дверях бледная. Блин. Что это с ней? Сама-то ест?
– Кать, ты чего?
– Марк, – подходит несмело, – а если ты не на дежурстве, то что ты тут делаешь?
Черт! Ну и вопросики у тебя. Отворачиваюсь, поджав губы, но… А действительно! Что я здесь делаю?
Катя
Он что, приехал специально накормить Мишу арбузом? То есть он отработал сутки, поехал, нашел в Москве в мае арбуз и вернулся в больницу. И только не говорите мне, что он ко всем пациентам настолько неравнодушен.
Как? Что происходит? Марк? Марик?
Это настолько не вяжется с твоим поступком. Хотя… когда я узнала обо всем, я думала так же… Что этот твой отъезд совершенно не в твоем стиле. Что Марик, которого я знала, никогда бы так не поступил! Мой Марик… Он, скорее бы, отработав сутки, понесся больному ребенку арбуз добывать. Где же ты настоящий? Где же правда?
К горлу подкатывает тошнота, ноги подкашиваются. Так… Стоп…
– Кать?
Он смотрит на меня, нахмурившись.
– Что с тобой?
Подходит, пробует рукой висок.
– Ты сама-то ешь?
Возвращается к столу, отрезает два кусочка красивой красной мякоти, один кладет Мишутке, второй прямо на ноже протягивает мне.
– Кать, я понимаю, страшно, нервно, тяжело, но ты нужна сыну.
Он смотрит мне прямо в глаза, а я медленно, как во сне, беру предложенный кусок.
– Если я правильно понимаю, – Марк понижает голос, – у него же больше никого нет.
И тут я не выдерживаю…
Марк
Какого хрена? Катя?! Подхватываю ее, укладываю на свободную койку, выбегаю в коридор.
– Нин, – кричу постовой медсестре, – дай тонометр!
Нинка тут же влетает с квадратными глазами. Первым делом кидается к койке ребенка.
Молодец, профессионалка. Только…
– Нет! Тут мать в обмороке.
На самом деле Катя в сознании, но ей явно плохо. Надеваю манжету на руку.
Восемьдесят пять на шестьдесят… Ну да, сильно так себе…
– Кать, ты в своем уме?
Злюсь на нее. Дико злюсь. И на себя. Какого черта? Почему мне это все достается? Почему я сейчас не дома? Нет… Не так… Почему я сейчас не хочу быть дома?
– Кать, мне кем заниматься? Твоим ребенком или тобой? – спрашиваю с откровенным наездом.
– Марик, – ей, кажется, стыдно.
– Что Марик? Ты сама-то ешь? Проблемы с давлением? Что?
– Я ем, – кивает она мне несмело.
– Может, чашку кофе? – несмело предлагает Нина.
– Лучше крепкого чая, – поворачиваюсь к ней я. – Сладкого.
Она кивает, поворачивается уходить.