До общежития мужчине оставалось немного – только пересечь
реку по тропе и преодолеть каких-то сто, двести метров. Филолет
Степанович уже вступил на лед и торопливо зашагал по реке,
передвигая за собой камень, как его начал волновать еще один
момент, момент появления в поселке Оставной. Как он объяснит
привязанный к себе камень, если Елена вдруг спросит? А она
спросит. Непременно спросит.
– Объяснит, как есть, – тут же рапортовал он. – Нечего
стыдиться. Так должен поступать любой, даже мало-мальски
уважающий себя человек. Да, да! Именно так! Он же личность, и
должен, в конце концов, волю иметь, жить по нормам разумного
существа. А Елена… Что Елена?! Я научу ее жить по-новому, –
возвышенно думал Филолет Степанович. – Объясню ей, как следует
жить! Как следует «любить» в новом понимании.
Любовь – и что за глупое слово, пустой звук, с детских лет
запудренный мечтаниями. На деле же – мнительная привычка, и
только. Любить. Может ли это привести к хорошему? Кто-то путает,
что может. Только кто припомнит это время «настоящего счастья»?
Секунды, по сравнению с величиной среднестатистической жизни.
«Настоящая любовь», как они ее именуют, даже смешно… Верно,
должно быть иное название? Да, иное. По причине, что любовь –
всегда подвох, крепкая ловушка под цветочными стеблями. Но нет,
пришло новое время, и нужно учиться любить по-новому. Да, да!
Нужно учиться по-другому воспринимать значение этого слова. А
они списываются на сердце… на душу… или что там еще… К
черту душу, ответит разумный! Она чаще шепчет пропащие идеи,
чем что-то дельное. Любовь, – размышлял Филолет Степанович,
волоча за собой камень. – Кому нужна эта чувственная любовь?! От
нее нет никакого прока. В наше время, в век небывалого прогресса,
человеку нужно новое, разумное чувство, так называемая «умная
любовь». А старое понятие любви – пусть оно катиться в пропасть,
к чертям собачим, в самую непостижимую глубь, и пусть его никто
не сыщет… – так он размышлял и далее, и не заметил, как лед под
камнем у его ног вдруг треснул, только тогда внутренний монолог
Филолета Степановича на несколько секунд прервался.
Вместо того, чтоб развязывать узлы, Гомозов только крепче
схватился за веревку, и не известно, то ли от бессознательности, то
ли из-за столь неожиданного потрясения, что накрыло его мысли.
Но обстоятельства не ждали, они требовали моментального
решения, и через короткое мгновение ранний весенний лед треснул
повторно, теперь наверняка, дав сквозной разлом.
И как ни странно, Гомозову стало так хорошо и спокойно, что
он вдруг перестал торопиться, и, наоборот, даже замер на месте,
словно ожидая чего-то прекрасного, доселе неизвестного и
разрешающего все внутренние противоречия. Теперь не нужно
было ни перед кем оправдываться за свой приход, ни придумывать
объяснения привязанному камню и ни бороться с самим же собой,
со своими мыслями. Тяжесть камня рассекла холодную водную
тьму, и устремила мужчину вниз. В мгновение Филолет Степанович
ощутил весь «кипяток» леденящей воды, и вместо положенного