По ту сторону друг друга

Дамы и господа, наш самолет заходит на посадку. Просим вас занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. В Санкт-Петербурге сегодня солнечно и удивительно тепло для конца марта! Семь градусов выше нуля. Спасибо, что воспользовались услугами наших авиалиний.

Красивые, длинные смуглые пальцы с ярким маникюром неподвижно лежали поверх мужской ладони. На их кончики капали слёзы. Вернее было бы сказать "лились", и лились они с моего лица. На мои пальцы. Я пришла в себя и поняла, что держу за руку Влада, мы в самолете, только что приземлились в Петербурге и только что мужчина, сидящий рядом, вывернул мою душу наизнанку и хорошенько её выбил. Вытрусил всю лишнюю пыль, оседающую годами: безразличие к чужой боли, пафос, показуху. Всё это, присущее  бОльшей части нашего общества и мне в частности, было сейчас мне настолько противно.. Хотелось отмыться, забыться и больше никогда не возвращаться к своим старым мировоззрениям.

Чего стоят квадратные метры на Невском или Вилла в Испании, когда пропадает бесследно часть твоей жизни? Какое место можно подтереть выпиской из банковского счета, когда год за годом ни за какие деньги никто не может тебе сказать, где твой ребенок? За каким хером тебе Iphone последней модели , если на его экране больше никогда не высветится входящий вызов от единственного важного контакта? Ответ верный. Всё – пыль.

Для Влада пылью уже стали и воспоминания о Жене.

– Я не помню её голос, – он смотрел мне в глаза и забивал последний гвоздь на крышке моего гроба. Это становилось невыносимым.

– Слушай сейчас мой,  – я поднялась и потянула его за руку, заставляя встать тоже. – Сейчас ты поможешь мне вытащить ручную кладь, затем мы заберем багаж и едем ко мне домой. Там мы вместе напьемся и поедем гулять, неважно куда, мы просто проведем самую веселую ночь за последние несколько лет что в твоей, что в моей жизни. Как тебе такое предложение?

– Я обеими руками "за"! – он лучисто улыбнулся и вмиг преобразился. Превратился снова в того самого мальчонку, которого я встретила несколько часов назад в зоне вылета.

Бим встретил радостными воплями и страстными поцелуями. Меня. Моего гостя он наградил подозрительным взглядом, как мне показалось, в котором читался даже намёк на ревность. Правда, его настороженности хватило на сотую долю секунды. Стоило Владу взять его на руки, как Бим принялся яростно и не без удовольствия лизать его щёки.

– Тише, парень, я – гетеросексуал, – новый друг отпустил Бима и эта продажная пушистая тушка помчалась в кухню,  то и дело оборачиваясь, явно зазывая за собой. Естественно, чтобы покормили.

– Что же, моей собаке ты понравился, будем считать, что пить с тобой можно.

Я бросила рюкзак на банкетку, чемодан определила рядом, переобулась в тапочки, дала мужскую пару Владу, и пригласила в кухню. По тому, с какой подозрительностью он рассматривал свои ноги в чужих тапках, я поняла, какой вопрос вертится у него на языке.

– Нет, мужчины у меня гостят не часто. Но тапочки для гостей в доме должны быть обязательно, и мужские, и женские. Это с самого детства мне прививала еще мама. У меня в шкафу еще пара-тройка пар, так что не изумляйся так.

– Вы с родителями часто принимали гостей?

– Мои мама и папа были очень компанейскими людьми,  – я жестом пригласила Влада в кухню и по пути продолжила рассказ, –  в нашем доме постоянно собиралась тусовка профессоров. Мама преподавала экономику в вузе, папа – английский язык. Можешь себе представить, какие баталии частенько звучали на нашей кухне. Мне всегда было жутко скучно, но, английский язык я выучила уже в детстве благодаря тому, что папины коллеги любили поболтать между собой, переходя именно на иностранный язык, намеренно ставя маминых друзей в неловкое положение. А еще говорят, педагоги – интеллигенты. Вино, коньяк, текила?

– Текила.

– Я, пожалуй, выпью вина.

– Твои родители живы? – он поднялся и помог открыть мне бутылку.

– Нет, –  я покачала головой и достала бокалы. – Они летели на том злосчастном рейсе из Шарм-Эль-Шейха  в  Санкт-Петербург в 2015-м.

– Прости…

– Никогда не была в Египте. И никогда в жизни туда не полечу. Прошло два года, а у меня до сих пор перед глазами последнее смс от мамы "Через час вылетаем. Очень тебя любим. Мы так счастливы! Спасибо тебе, родная, за этот подарок". Подарок, мать твою, – я разлила напитки и нервно поставила бутылки на стол, – Я подарила им путевки на сорок вторую годовщину свадьбы. Они каждый день звонили мне и хихикали, как молодожены от радости, им было там так весело. Они, как и вся советская интеллигенция, никогда не были за границей. И,  ты удивишься, эта страна на них так положительно повлияла. Они на две недели отпуска забыли про всю свою серьезность, деловитость. Веселились, как дети, знакомились с молодежью, ходили на дискотеки, летали на параплане. Мне казалось, что они проводят не сорок второй совместный отпуск, а медовый месяц – так звенели их голоса.

Влад махом выпил текилу, закусив лаймом.

Спасибо соседке, забила холодильник до отказа перед моим приездом, можно пить сколько влезет и не задумываться о закусках.

Я нарезала сыр и салат, а Влад задумчиво рассуждал:

– Твои родители сейчас в лучшем мире, Марина. Тем более, ты говоришь, они так любили друг друга. Они теперь навсегда вместе… Они венчались?

– Нет. – Я поставила перед ним тарелку с нарезками, – Они не венчались и, как и я, были атеистами. Нет никакого "лучшего мира", Бога и жизни после смерти. После смерти есть только надгробная плита и воспоминания о человеке. Это точка зрения моей семьи.

– Ты никогда не верила в Бога? – спросил он, наливая себе еще.

– Верила. Давно, в детстве. А потом умер мой семимесячный брат, и  вся вера улетучилась. Он тяжело болел, врожденное заболевание, дети с таким не доживают до года, как правило. Соседские бабульки много говорили о кресте, что достался нашей семье, что Сережка – ангел, который сейчас в другом мире, где ему лучше. Что этот ребенок был послан нам Богом, чтобы ценой своей жизни открыть многим глаза и сердце. Я ради приличия кивала головой, но даже в свои пять лет я прекрасно понимала, что всё это – ересь. Нет никакого Бога.  А если и есть… Если и есть тот Бог, который заставляет взрослых бухариков что-то там понять ценой жизни и адских страданий маленького, ни в чём не повинного создания, тот этот ваш Бог просто чёртов извращенец. Не должна мать выть волком, держа на руках бездыханное тело своего младенца. Не должен отец умирать морально, каждый раз смотря в несчастные глаза своей женщины, осознавая собственное бессилие перед болезнью их малыша, ведь от неё он не может уберечь. Это просто жизнь. Сраная жизнь, в которой умирают младенцы, а преступники разгуливают на свободе, насилуя и убивая. Сраная жизнь, в которой ребенок семь месяцев своей маленькой жизни провел привязанным к кроватке, чтобы не сбить катетер с капельницами. А после этого все равно умер, хоть так мужественно и сражался за свою жизнь. Он просто умер. Его больше нет. Ни в этом мире, ни в каком-то другом, "лучшем". Он не стал ангелом. Он стал просто воспоминанием своей семьи. И от этого просто тошно. А чтобы было не так тошно, люди придумали и Бога, и Рай, и глупые оправдания в виде миссии страдающих детей и то, что после смерти мы все будем вместе.

– Сильно… – Влад смотрел в мои глаза не отрываясь и вроде над чем-то размышлял, – Только с чего ты вообще взяла, что это это от Бога? Ты забыла о противоположной силе? Войны, голод, болезни.. Это всё явные козни другого парня, того ещё извращенца. Знаешь, меня спасла только вера. Если бы тогда, десять лет назад, я был бы настолько пропитан цинизмом и думал так, как ты сейчас, … Я бы просто сошел с ума. Может быть, я не достаточно силён, как твои родители, и не смог пережить потерю своего ребенка, смотря на мир… Рационально…

– Ты не слабее, Влад. Просто у моих родителей была я, и они были друг у друга. А ты потерял в один день абсолютно всё… И мои родители имели возможность похоронить своё дитя. А ты до сих пор не знаешь, живы ли твоя жена и дочь? Масштабы трагедии в каждой семье свои. Даже любовь. Любовь людей друг к другу всегда имеет разную силу, разную гамму красок. Никто не знает, что помогло бы моей семье пережить горе утраты твоих масштабов. И ещё, я искренне уважаю чужую веру. Если людям легче с ней жить –  почему нет? Почему не верить? Просто я не верю. Это моя точка зрения, я никому её не навязываю, да и не имею на это права.

– Религия, как и политика. Говорить, рассуждать и спорить можно долго… Только зачем? Давай лучше напьёмся, как и планировали.

– Аминь.

***

Ближе к десяти часам вечера мы были уже так пьяны и веселы, что оставаться дома было просто недопустимо. Наши души требовали простора, наши задницы – приключений, и мы отправились гулять по Петербургу.

Мы шатались от бара к бару, забредая внутрь, чтобы выпить ещё и ни в коем случае не отрезветь. Почему-то сегодня мы оба категорически не хотели сохранять светлость ума, и потому накидывались, как те же школьники на выпускном – не зная меры, или просто её игнорируя. Как результат, мы сами не помня, как, оказались у какого-то ночного клуба.

– Пойдем, встряхнём свой песочек! – подталкивая меня к дверям, кричал мне на ухо Влад. Кричал, потому что даже на улице стоял дикий грохот.

– А наш песочек после двух литров текилы и четырёх литров вина не взбунтуется?

– Трусиха! – он обошёл меня, открыл дверь и настойчивым жестом потребовал, чтобы я вошла… Да и к чёрту всё. У меня ещё есть пара дней перед работой, чтобы прийти в себя после этой ночки.

Мы так отчаянно танцевали до четырех утра, что я подвернула ногу. Из клуба я выползала, прихрамывая и опираясь на Влада. Как умудрялся ползти он после лошадиной дозы алкоголя и такой хромой ношей, даже не догадываюсь. Мой пьяный кавалер вызвал такси, причём так искусно, что оператор даже поняла, какой адрес он ей диктовал. Я не разобрала ни слова. То ли он лыка не вязал, то ли я уже ничего не соображала. Так или иначе, но через пятнадцать минут нас забрала машина и доставила к моему подъезду. Влад помахал мне ручкой.

– А я к себе. Если ты не против, чемодан заберу завтра.

– Не против, я завтра еще дома.

– Я тоже. Добрых снов, и веди себя хорошо!

Я махнула ручкой в ответ и медленно поплелась к себе. Мог бы конечно проводить и до двери, но видимо он уже и сам сомневался в своей кондиции, так что пусть лучше едет домой и поскорее добирается до постели.

С замком я возилась долго, сосредоточенно сопя, и не менее сосредоточенно матерясь. Минут через семь моих мучений, открылась дверь, правда не моя. На лестничную клетку вышла заспанная Катька, та самая соседка, которая берет к себе Бима на время моих поездок.

– Совести у тебя нет, – буркнула беззлобно, – Мало того, что псину до сих пор не выгуляла, ещё и шуршишь здесь среди ночи. А он, между прочим, скулил тут на весь подъезд.

Я должна была бы предаться мукам совести, но она тихонечко спала, сдобренная приличной порцией вина. К тому же, я была уверена, Катька, отправляясь на прогулку со своей немецкой овчаркой по кличке Ляля, прихватила и Бима. Я виновато захлопала ресницами и протянула ей ключи. Катя закатила глаза, но дверь мне открыть помогла.

– Не благодари, – она подхватила меня под руку и помогла зайти в квартиру, – и с Бимом я погуляла.

– Я не сомневалась в тебе.

– Зато я в тебе уже как-то не уверена. С каких пор ты пьешь? Ещё и в таких количествах.

– Я еще и танцую, оказывается, как Майкл Джексон.

– Думаю, он получше владел телом. По крайней мере, ноги себе не выкручивал.