По ту сторону друг друга

– Маркус… Мы с тобой уже практически месяц не созванивались, и вот ты появляешься в моей жизни, даже не предупредив заранее.

– Ты не одна? – он с подозрением уставился в сторону гостиной, а я рассмеялась.

– Точно! Не одна. Я беременна.

– Малыш.. Ты.. Что?

– Знаешь что… Проходи в кухню. Видимо разговор предстоит долгий.

Разговор действительно вышел долгим и непростым. Маркус злился и не понимал, почему я не хочу обсуждать вариант совместного воспитания ребёнка? И я его прекрасно понимала, ему было на тот момент тридцать два года, он работал руководителем аналитического отдела в банке, жил в своём доме и был готов к семье. И по его словам, я подходила на роль жены просто идеально.

Беда была в другом, он не мог понять меня. А мне было страшно. Мне было двадцать, я только что начала работать, еще не закончила университет, месяц назад взяла ипотеку на квартиру, в которую только-только переехала. Он категорически не готов был перебираться в Россию, а я – в Австрию. Мы спорили уже почти час, перейдя при этом на повышенные тона, я разозлилась окончательно и выпалила:

– Ты не понимаешь главного. Мне не нужен сейчас ребёнок, я не готова становиться матерью. Я до сих пор не осознаю, что во мне теплится новая жизнь, и не имею представления, как нести за неё ответственность! И тем более я не готова создавать семью с тобой. Для меня это сейчас перегруз информацией, дай мне смириться хотя бы с тем, что я уже не одна! А ты… Господи, да мы даже не любим друг друга!

Глаза Маркуса блеснули злобным огоньком. Он, быть может, и понимал, что я права. Глупо создавать семью по залету, когда даже любви нет, но он, как зрелый мужчина был убеждён в другом :

– Любовь, о которой ты говоришь – подростковая глупость. Что тебе нужно, Марина? Бабочки в животе, звонки каждый час, поцелуи каждые пять минут? Да, я не даю тебе этого. Да и как я мог тебе это дать, живя в другой стране?! Но я готов дать тебе стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Ты можешь вообще не работать, и ни в чем не нуждаться. Любовь придёт к нам: другая, зрелая. Может, не та, о которой ты сейчас фантазируешь… но придёт, обещаю. Ты полюбишь меня. Дай нам шанс.

Маркус остался со мной в ту ночь, заботливо укрывал одеялом, гладил живот и целовал мои волосы. А я из последних сил держалась, чтобы не завыть от отчаяния. Я не любила этого мужчину, каким бы красивым, умным и заботливый он ни был. И никогда бы уже не полюбила. Я понимала это.

И видимо Вселенная это тоже поняла. Мои посылы «не хочу этого мужчину», «не хочу этого ребенка» дошли до нужных точек космоса. Под утро я проснулась от сильной тянущей боли внизу живота и сразу поняла, что произошло. Разбудила Маркуса, попросила отвезти в клинику, где мне сообщили о выкидыше.

Маркус был белее мела, а я, признаться, выдохнула с облегчением. И откровенно не могла понять, почему он так убивается? Мы ведь были на грани разрыва: звонки всё реже, ссоры всё чаще. Я озвучила ему свои мысли, а он посмотрел на меня с такой болью во взгляде, что я невольно разревелась

– Ты ещё молодая, Марина, и многое понимаешь неправильно. Ты не понимаешь даже, что я люблю тебя. И ссоры наши были связаны с моей ревностью, ведь я понимал, что ты красива, и мимо тебя пройдёт только дурак, а я слишком далеко, чтобы защитить. И ещё понимал, что не хочу давить на тебя. Ведь ты тяготилась последнее время нашим общением, это было заметно. Я хотел дать тебе время соскучиться по мне, но теперь понимаю, что просто тебе не нужен. И здесь я бессилен.

С этими словами он просто встал и ушёл. Ушёл из моей жизни навсегда.

***

И вот сейчас, десять лет спустя,  я сижу на своей кухне в обнимку с кружкой горячего чая, вспоминаю Маркуса, нашего нерожденного ребенка, и не могу понять – почему девчонка стала сниться мне только сейчас? И почему именно девчонка? Хотя, с этим-то более или менее понятно, я всегда мечтала о дочери. Но почему по прошествии такого времени? Тем более, когда в моей жизни появился новый парень и у нас всё только начинается.

Или это звоночек? И где – то внутри я провожу параллель между Владом и Маркусом? Такой же заботливый парень, с уважением относящийся к моей свободе, такой же добрый и ласковый, с которым мне так же спокойно… К которому я так же испытываю только уважение. Уважение – и всё. Быть может, та безрассудная любовь, которую описывают в книгах действительно лишь фантазии авторов? И уважение, тёплые, но ровные чувства – и есть та самая зрелая любовь? А не вот это вот всё самоуничтожение с вечным самокопанием и анализом поведения избранного самца?

Может быть ВОТ Так нужно любить? Испытывая лишь уважение и благодарность? А я, уверенная, что чувства – это экшен, потому и одна до сих пор, что боюсь потерять себя в потоке эмоций и зависимости от другого человека? Хотя почему одна? В моей жизни сейчас Влад, и всё хорошо. Гладко, ровно. Так к чему эти лишние мысли: моё /не моё? Наверно, моё, раз уж я в таком покое, когда он рядом.

Сделав глоток горячего чая, я поймала себя на мысли, что не помню, как заварила его.

– Чушь какая-то, – я посмотрела в чашку, на Бима, который спокойно спал и вряд ли мог налить мне чаю. – Соберись, тряпка. Успокойся и иди спать. Какой-то сон так выбил тебя из колеи, какие-то парни стали выбивать тебя из колеи.. Стареешь.

Возвращаясь в постель, я невольно вспомнила того самого парня, всерьёз пошатнувшего моё равновесие в самолёте. Эта его мощнейшая энергетика, окутавшая меня с первой секунды теплым пледом. Его власть и моя безопасность, мужчины-доминанты всегда предлагают такой коктейль одним своим взглядом. Они привыкли к полной передаче контроля в их руки, полному доверию со стороны женщины. Далеко не каждый заслуживает такого доверия, требуя его. Но этот… Редкий экземпляр. От него веет силой, способной и защитить женщину, но и подчинить.

– Пижон чёртов, – пробурчала я, проваливаясь в сон, на этот раз с чувством полного покоя. И на этот раз мне синилось что угодно, но только не кошмары.

Снилось, правда, не долго. Когда в твоём доме живёт собака, ты можешь приползти домой в четыре утра, что называется, на бровях. Ты можешь до самых предрассветных сумерек сбрасывать оцепенение после плохих сновидений. Но в семь утра будь любезна, проковыряй глаза и выведи псину на улицу, если не хочешь проснуться в газовой камере. Примерно это и пытался донести до меня мой друг, активно вылизывая моё ухо и жалобно поскуливая.

– Имя Бим тебе не подходит, – я накрыла голову подушкой, – Надо было назвать тебя Адольфом.

– Гав! – мелкие коготки зашуршали по моей руке.

– Давай через час?

– Гав! Гав!

– Хорошо, через двадцать минут?

– Гав! Гав! Гав!

Маленький фашист унёсся в прихожую и вернулся через несколько секунд с поводком в зубах.

– Гав!

– Яволь, майн факинг фюрер.

Поскуливая ничуть не менее жалобно своего друга, я выползла в прохладное почти апрельское питерское утро, в наспех надетом спортивном костюме, не удосужившись даже умыться и причесаться.

Солнышко уже согревало, но не припекало, Бим носился по улице, пристраиваясь к каждому дереву, а я сидела на лавочке и уговаривала себя не засыпать.

– Вот сейчас вернемся домой…

– Ты сама с собой уже разговариваешь? Дожила, пьянь, – рядом на скамейку плюхнулась Катька, а я искренне пожелала ей провалиться вместе с её бодростью и оптимизмом.

– Провожу ритуал пробуждения.

– Н-да? – хмыкнула она, – Ну и как? Работает?

– Ну ты же материализовалась, значит, работает. С твоим трещанием над ухом попробуй усни.

– Ладно, рассказывай про своего интеллигента, который тебя спаивает.

– Никто меня не спаивает.

– Да ты же всегда нос воротила от любой выпивки. Только вино.

– А я и пила вино.

Катька с подозрением на меня уставилась. Проверила температуру, пощупала пульс.

– Ты – не моя Маринка. Моя Маринка – редкая зануда, которая при виде напивающихся вином, кривит презрительную рожу и читает трехчасовую лекцию о наслаждении нотками аромата сего прекрасного напитка…

– Заткнись, – вздохнула я тяжело, – Каюсь, вчера была не в себе. Я вообще не в себе с момента вылета из Денпасара.

Я вкратце рассказала Кате о своих приключениях, о знакомстве с Владом и недоразумении с этим козлом в самолете. Попыталась донести, как меня тронула история Фарт, и как мы с ним отправились заливать зеньки и искать приключений, в поисках всего веселого, что только можно взять от жизни.

– Фарт? Я тоже помню эту историю. И даже, кажется, самого его помню. Он работал в другой редакции, так что лично мы знакомы не были. Я помню, один из ребят в нашей редакции тогда брал интервью у следователя. – Катя почесала за ухом и тут же переключилась на другую тему, – Да, я бы тоже напилась после таких событий… Особенно после того, как меня чуть не трахнул в самолете такой альфа-самец, каким ты его описываешь. Уж прости, что я умоляю масштаб эффекта "вау", произведённого Владом вместе с его историей.

Мой взгляд должен был бы испепелить эту ведьму, но, Катя – журналист, её бесполезно пытаться пристыдить. Вместо этого я свистнула Биму, роющего яму под деревом и погрозила пальцем. Даже у собаки с совестью дела обстояли лучше, пушистый комок сразу поскакал дальше.