В следующем переулке стоит мой автомобиль, но я не успеваю до него дойти, потому что мое внимание привлекают сиреневые волосы, подскакивающие вместе с его хозяйкой.
Я останавливаюсь и узнаю тех самых «бременских музыкантов», которых разогнал в прошлую пятницу. Тот же состав, по которому я безжалостно прошелся бульдозером из-за вот этой девки, выплясывающей под какую-то жутко знакомую попсовую блевотину.
Она чёткими движениями попадает точно в ритм мелодии, что мгновенно становится ее частью. Ее тело пластично и грациозно вырисовывает танцевальные комбинации, приковывая внимание.
Сейчас музыканты уходят на дальний план и вряд ли интересуют всю эту толпу зевак. Все их взгляды прикованы к тонкой гибкой фигурке, изящно лавирующей со шляпой в руках между туристами.
Она выгибается волнами, а ее волосы отливают сиреневым шелком. Ее улыбка гипнотизирует и заставляет глазеющих открывать кошельки и выгребать из них всё содержимое.
Чертова цыганка!
На мгновение она обездвиживает и меня: и вот я уже скольжу по ее совсем не женским, а угловатым изгибам открытых бедер, впалому животу и длинным ногам, затянутыми крупной капроновой сеткой. Мизерные, ничего не прикрывающие джинсовые шорты и черная укороченная толстовка с капюшоном – на ком-то другом выглядели бы пошло и вызывающе. Но не на ней.
Дерзко, провокационно, расслаблено!
Она кричит всем, что молода и свободна, а на мнение других ей плевать.
Сегодня, я уверен, у ребят есть разрешение, и меня ничего здесь больше не держит.
– Это должно было быть наше бабло! – оборачиваюсь на крик и звон падающих на землю монет.
«Олимпийский» стихает, а толпа возбужденно напрягается, переключая внимание на источник нового зрелища.
– Вы чего, ребят? – сиреневолосая смотрит на валяющуюся у нее в ногах шляпу и на рассыпанные по земле купюры и мелочь.
– Нормально калымится? Нигде не жмет? – возвышается над испуганной девчонкой мудила в наброшенном на голову капюшоне.
Я вижу его спину, а еще четырёх его подельников, стоящих по обе от него стороны.
– Ты кто такой? Отошел от нее, – бросая на чехлы гитару, срывается высветленный паренек-солист.
– Я тот, кого ты сегодня подвинул, сечешь? – усмехается, который в капюшоне.
– А ты, смотрю, не подвинулся, – крашенный убирает девчонку за спину, – так я помогу, – слегка отклоняется корпусом назад и резко выбрасывает голову вперед.
А дальше «Олимпийский» превращается в фарш из криков, матов, ударов и женских визгов.
Мне ни раз приходилось видеть молодежные разборки, и чем это дело заканчивается, тем более на Арбате, я знаю. Поэтому технично отделяюсь от толпы и прижимаюсь близко к зданию, вдоль которого собираюсь покинуть побоище.
– Шухер, пацаны, – слышу свист из толпы, – менты!
Оборачиваюсь и вижу летящих, точно черные вороны, стражников правопорядка – отряд Росгвардии.
Да твою ж маму…
*коротнуть дело – прекратить уголовное дело.
**аморалка – компенсация морального вреда.
***ЧиЖ – частная жалоба.
Глава 7. Юля
Я с детства боюсь сдавать кровь. От ее вида у меня начинает кружиться голова, приправленная тошнотой.
Сейчас, глядя на то, как из носа сидящего передо мной на коленях незнакомого парня ручьем стекает кровь по подбородку и падает на плитку, я чувствую, как подкашиваются мои ватные ноги, а голова теряет связь с реальностью.
Мой обидчик скулит и матерится, размазывая по лицу красное месиво, а я, чтобы не упасть, сажусь на корточки и закрываю руками лицо. Дышу глубоко и пытаюсь выровнять оголтелое дыхание, но паника сковывает мои легкие, не давая сосредоточиться.
Меня кто-то пихает, и я теряю равновесие, сваливаясь на задницу.
– Полиция, полиция! – вопят рядом.
Мне приходится открыть глаза, чтобы понять, где я, и оттащить свое тело из этой гущи мордобоя, пока не попало и мне.
Все лица, звуки и голоса смешались в одно сплошное чувство страха и ужаса.
Кажется, я ползу на коленках, потому что ощущаю ими мелкие острые камушки, больно врезающиеся в кожу.
Мне кто-то наступает на кисть, и от адской боли я шиплю и ругаюсь.
Это отрезвляет.
Кручу головой по сторонам и первым нахожу Берга с заломанными за спину руками. Человек в тяжелых черных берцах, черном камуфляже и шлеме подталкивает его к автобусу, брошенному на Бульварном кольце.
Вижу Борю с поднятыми вверх руками за установкой, застывшего с таким выражением лица, будто увидел вместо омоновца зеленого четырехпалого человечка.
Пытаюсь в этом беспорядочном месиве отыскать Матвея, но вместо него нахожу Ветра, катающегося по плитке с диким ревом. Его руки обнимают живот, а ноги прижаты к груди. В этот момент я понимаю, что мне его не жалко.
Придерживаясь за фонарный столб, встаю на ноги и вижу, как черный камуфляж, точно контрастная жидкость в крови, растекается по артериям. Они огромной грозовой тучей подминают под себя каждого, кто попадается им на пути, вне зависимости от возраста, пола и причины. Заламывают руки, хватают и безжалостно уволакивают в автобус.
Мне надо бежать, но ноги приросли к месту, а руки намертво вцепились в столб.
Я не чувствую боли разодранных коленей и расцарапанных ладоней, я чувствую панический, оглушающий страх, который парализует и обездвиживает.
– Да отомри ты уже, бедовая, – меня дергают сбоку и тащат точно тряпичную куклу.
Мою ладонь обхватывает чья-то теплая крупная рука, и я разжимаю кулак, позволяя переплестись нашим пальцам.
Полное тотальное доверие моего тела, которое сейчас хочет спастись, в отличие от пустой головы.
– Шевели ногами, – ругается так приятно, что я готова слушать этот голос вечно. – Давай сюда, – он тянет меня за руку, и я вижу его аккуратно-оформленный затылок такой, который получается только в профессиональных мужских салонах. Полы его темного пиджака развиваются в стороны, потому что мой то ли спаситель, то ли похититель прибавил скорость.
Теперь мы бежим по какому-то переулку, и я начинаю вот только сейчас ощущать, как адреналин наполняет не только мою кровь, но и легкие, заставляя их сильнее качать воздух.
Я дышу надрывно и часто, а мой спутник даже не запыхался.
Мой рот растягивается в улыбке.