Ольховый король

Он остановился тоже. Люди проплывали мимо, как лодочки, а они стояли друг против друга, будто наткнулись на валун посреди реки.

– Доктор Цейтлин, у которого я работаю, попросил меня кое-что у вас выяснить.

Пока Вероника пересказывала просьбу Лазаря Соломоновича, Артынов смотрел ей в глаза так внимательно, что она почувствовала сильное волнение, хотя понять, о чем он думает, по его взгляду было, как всегда, совершенно невозможно. Или она и разволновалась как раз вследствие непроницаемости его взгляда?

– Желание вашего доктора вернуть мне мой, как он выразился, кошелек, совершенно мне понятно, – сказал Артынов, когда Вероника замолчала.

– Дело вовсе не в том, что он хочет избавиться!.. – горячо проговорила она.

– А разве я утверждаю, что дело в этом? Я разговаривал с ним недолго – если мое невнятное мычание перед тем, как вы дали мне эфир, можно назвать разговором, – но этого достаточно. Будучи порядочным человеком, доктор в первую очередь хочет вернуть мне дорогостоящее имущество. А во вторую очередь хочет от этого опасного имущества избавиться. Поскольку человек он, полагаю, не только порядочный, но и осторожный. Я прав?

Только и оставалось, что согласиться.

Лазарь Соломонович действительно разговаривал с Арты-новым лишь несколько минут, когда тот пришел в себя в кабинете перед операцией. Вероника вспомнила, как Сергей Васильевич говорил ей о языке тела, по которому можно многое узнать о человеке. Что ж, весь облик доктора Цейтлина и, наверное, язык его тела таков, что даже менее проницательный человек, чем Артынов, может составить себе впечатление о нем. Хотя все равно удивительно, что таковое впечатление было им составлено в почти бессознательном состоянии.

– Вероника Францевна, если позволите, я изложу свой ответ письменно, – сказал он. – А вы передадите записку вашему патрону. Можем так поступить?

– Да.

Ей вновь оставалось лишь согласиться. Он говорил только о существенном, будто ножом отсекая все остальное. Она вспомнила, как финский нож показался ей продолжением его руки, и вздрогнула. Этот человек – сама опасность. Это чувствуется даже сейчас, в весеннем парке, пронизанном ласковыми солнечными лучами и беспечными голосами духовых инструментов.

– Благодарю вас, – сказал Сергей Васильевич. – Что ж, идемте слушать музыку?

Вероника кивнула.

Оркестр расположился на велотреке – просторной площадке, окруженной деревянным павильоном с аркадами. Велотрек принадлежал минскому обществу велосипедистов-любителей, но сдавался и под всяческие увеселительные начинания. Когда-то здесь показывали спектакль под открытым небом, режиссер был приятелем Яши Цейтлина, и тот пригласил Веронику на представление. Спектакль ей не понравился. Яша, напротив, был в большом воодушевлении – говорил, что это настоящая авангардная постановка и просто Вероника привыкла к традиционному театру. Это было совсем не так: в Пинске до войны она видела лишь несколько любительских спектаклей, и то тайком, потому что гимназисткам было запрещено посещать подобные мероприятия, так что привыкнуть к этому виду искусства, конечно, не могла. А в Минске театральная жизнь была разнообразна, и Веронике нравилась не только классическая манера постановок. Просто тот спектакль Яшиного приятеля был про труд и капитал, а эта тема не казалась ей подходящей для театра.

Все это она зачем-то рассказала Сергею Васильевичу, когда они стояли в толпе перед велотреком, слушая оркестр.

– А мне нравится авангард, – сказал он. – Больше в живописи, но и в театре тоже. Спектакли режиссера Мейерхольда, к примеру.

– Это минский режиссер? – спросила Вероника.

– Театр у него в Москве. Но режиссер он, полагаю, мирового масштаба.

– Иногда я сильно жалею, как мало всего видела.

– Только иногда?

– В основном ведь я работаю. И тогда ни времени нет о чем-либо жалеть, ни желания.

– А нет ли у вас желания потанцевать? – спросил Сергей Васильевич.

Танцующих на велотреке и так было много, а когда оркестр заиграл «Амурские волны», то почти не осталось тех, кто не присоединился бы к вальсирующим.

Вероника смутилась. Конечно, можно было бы сказать, что она давно не танцевала, но ведь это неправда: подружек у нее не то чтобы много, но достаточно, чтобы время от времени приглашать ее на какие-нибудь домашние вечеринки. Но дома-то, в которых они устраиваются, маленькие, комнаты тесные, и поэтому там не столько танцуют, сколько переминаются с ноги на ногу. А здесь под «Амурские волны» кружится на просторе множество людей, и места для эффектных танцевальных фигур достаточно… И как она будет выглядеть, если даже гимназические уроки давным-давно забылись за ненадобностью?

– Это как езда на велосипеде, – сказал Сергей Васильевич. – Однажды научившись, уже не разучишься.

Как же незамысловаты ее мысли, если он читает их так легко! С неловкостью за себя она кивнула и подала ему руку.

Сначала пришлось пробиваться через двойную шеренгу зрителей. Но как только добрались до танцевальной площадки, где Сергей Васильевич обнял Веронику за талию и повел в вальсе, от неловкости ее не осталось и следа.

Как же это оказалось легко, как хорошо!.. Она вообще не сознавала, что танцует, – ей не приходилось выбирать ни одного своего движения, готовиться к нему, совершать усилие, чтобы проделать его правильно и не сбиться с ритма. Туфельки, голубые лодочки, несли ее, будто в самом деле были лодками на реке, синяя плиссированная юбка вилась вокруг коленей.

Вероника вдруг поняла: никогда, ни разу в жизни у нее не было случая делать что-либо несамостоятельно. Правда, сейчас она тоже не подчинялась сторонней воле, а двигалась так, как было для нее естественно и легко. Но сейчас она понимала, что и легкость ее, и естественность возможны лишь благодаря движениям Сергея Васильевича, которым она следует. Вот какое сложное умозаключение сделала, танцуя!

От наблюдательности своей и рассудительности ей стало весело, и она рассмеялась.

– А вы боялись, – сказал он. – Будете делать то, что вас пугает, – станете счастливой.

– Спорное утверждение! – иронически фыркнула она.

Но тут Сергей Васильевич чуть крепче обнял ее талию, чуть сильнее сжал пальцы другой своей руки, в которой лежала ее рука, – и вся Вероникина ирония развеялась как дым.

Счастье пронизывало ее тысячами лучей, смех срывался с губ, а голова кружилась так, что, когда музыка смолкла, она потеряла бы равновесие, если бы Сергей Васильевич не продолжал ее поддерживать. Он делал это так непринужденно, что Вероника благодарно положила голову ему на плечо.

– Удивительная вы девушка, – сказал он.

– Что же удивительного?

Не поднимая на него взгляд, она проговорила это куда-то под его ключицу.

– Невозможно представить, что это вы тащили меня за ноги волоком из ямы под сосной и гнали лошадь через лес. А между тем это были та же самая вы, которая сейчас…

Он замолчал. Вероника молчала тоже. Она не слышала его сердца, хотя оно билось прямо под ее виском.

Тут оркестр грянул «Лявониху», и поле вокруг них вскипело весельем. Танцоры кружились, взявшись за руки, притопывали, отплясывали вприсядку и змейкой.

– А Лявониха ня ладна была, нямытую мне кашульку дала! Нямытую, не качаную, у суседа пазычаную! – истошно вопил подвыпивший мужичок, вертя вокруг себя свою крепконогую партнершу.

– «Лявониху» я не умею! – засмеялась Вероника, поднимая голову.

Сергей Васильевич отпустил ее талию. Она почувствовала от этого облегчение и острое сожаление.

– Я умею, но воздержимся, – сказал он.

– Есть ли что-нибудь, чего вы не умеете, Сергей Васильевич?

Это она спросила уже когда шли по аллее в глубину парка, к реке.

– Конечно, – ответил он.

– Что же?

– Это длинный список.

– Но вы его для себя не составляете.