Любовь насмерть

Она опустила стекло и тотчас увидела меня. Не испугалась. Таких, как я, не боятся. Во всяком случае, так говорили мне некоторые мои женщины. Таких, как я, любят. И это не мои слова.

– Бога ради, не бойтесь… Понимаю, что мое появление перед вами может вас напугать или удивить… Я художник, мне очень понравилось ваше лицо. Хочу написать ваш портрет с голубыми гортензиями. Это все!

Ну вот я и произнес эту чушь. И почему с голубыми гортензиями? Да потому что так мое внимание к этой женщине может выглядеть более предметным, продуманным, словно бы я, несчастный художник, брожу по улицам в поисках нужного мне лица, потому что задумал написать женский портрет именно с голубыми гортензиями.

– Вы что, с ума сошли?!

Так восклицают многие женщины по самому разному поводу. Это у них дежурное такое выражение, произнеся которое, они имеют немного времени для того, чтобы успеть хотя бы что-нибудь понять, осмыслить происходящее с ними. Если бы я, к примеру, сунул голову ей в окно и поцеловал ее, она, готов поспорить, произнесла бы точно такую же фразу. Если бы наступил ей на ногу, пролил на нее в магазине молоко, напугал бы ее, схватив сзади за плечи, позвонил бы ей и признался в любви…

– Меня зовут Захар Сурин. – Я придумывал прямо на ходу. – Я художник, говорю же вам! Пожалуйста, помогите мне, я готовлюсь к выставке, мне просто необходимо закончить мою работу через месяц, а я ее даже и не начинал!

Я говорил быстро, проглатывая слова и напуская туману, чтобы не дать ей возможности вставить слово и тем более отказать мне.

– Да при чем здесь я? – нахмурив свои тонкие выщипанные брови, но уже более мягко, польщенная тем, что на нее обратил внимание художник, да еще прямо на улице, произнесла она. У нее была матовая свежая кожа, розовые щечки, большие карие глаза. Вот странное дело, казалось бы, все у нее на месте и все красивое по отдельности, но, может, какое-то смещение на полсантиметра или сантиметр одной части лица от другой – и она вовсе и не красавица, а так, рядовая простушка.

– Вы извините меня, конечно, но я не предлагаю вам ничего дурного. Понимаю, провести несколько часов со мной, с чужим мужчиной, – это своего рода провокация, и я понимаю ваши опасения. Но, с другой стороны, если вы воспримете меня не как мужчину, а как художника, картины которого вы сможете потом увидеть в музее, на выставке… Что ж в этом плохого? Когда ваш портрет будет готов, вы сможете сделать фотографию или постер и повесите его у себя дома. И он останется у вас на всю жизнь! Многие известные женщины, политики, актрисы или просто красавицы запечатлены на полотнах известных художников. Возможно, и они перед тем, как начать позировать, испытывали определенные неудобства, сомнения и даже страхи. Но они преодолели это, и как результат – известные всему миру шедевры…

Я заливал как мог. Какие только аргументы я не приводил, чтобы успокоить ее, чтобы она расслабилась и доверилась мне. Я хорошо знаю женщин, их слабое место – это желание получать комплименты. Я просто засыпал ее ими по самую макушку. Да что там, я сам чуть было не поверил, что собираюсь писать ее портрет. Под конец своей густой и наполненной многими красивыми непонятностями и нелепостями речи я предложил ей выпить со мной чашку кофе в расположенном неподалеку от клиники кафе, объяснив ей этот жест как желание познакомиться поближе.

Выглядел я вполне себе прилично, говорил красиво, девушка согласилась.

Я заказал ей самый дорогой кофе, клин шоколадного торта и, расположившись напротив нее, сначала долго и восхищенно разглядывал ее, улыбался во весь рот. И правда, подумалось мне на мгновение, почему я, черт возьми, не художник? Как легко им заманивать в свои мужские сети доверчивых женщин!

Перейти на тему «а кто у нас муж?» оказалось делом простым. Я просто спросил, не ревнивый ли у нее муж, позволит ли он ей позировать, причем в одежде, в лиловом складчатом шелковом балахоне (мне важно было пересыпать свою речь конкретными деталями). Я даже успел посетовать на то, что мне не всегда удаются живописные складки…

Через полчаса примерно я точно знал, что она действительно жена нейрохирурга Туманова, я раскрутил ее даже на название улицы, чтобы уж точно знать, что речь идет именно о том, кто меня интересует. Я долго крутился, прежде чем позволить себе спросить ее, не было ли у него до нее жены. Получилось не очень-то гладко, даже как-то коряво, но она это проглотила вместе с куском шоколадного торта. И не подавилась.

Глядя на ее шевелящиеся во время разговора сладкие жирные губы, я почувствовал определенное волнение! Разве мог я тогда предположить, что уже через сорок минут мы будем страстно целоваться в моей душной городской квартире, в жаркой спальне на припеченных льющимся в незашторенное окно солнцем горячих простынях…

После душа мы пили на кухне холодный апельсиновый сок – больше в холодильнике ничего не было, кроме куска засохшего сыра. Вернувшись в кровать, она начала рассказывать. А я, слушая ее, думал о том, куда еще, в какое сумасшедшее бесстыдство приведет меня мое желание оправдать ту, которую я желал больше всего на свете…

– Она была чокнутая. Представляешь, иметь такого мужа, как Туманов, и шляться по ночам к какому-то бродяге… Как сказал мне Осип, она влюбилась насмерть. Да-да. Вот так и сказал. Она носилась с этой своей любовью, как со смертельной болезнью, постоянно рассказывая о своих чувствах к этому парню… и кому? Своему собственному мужу! Ну не идиотка?

Ей так не шли все эти грубости и обвинительный тон. Словно она забыла, что сама только что изменила этому самому так называемому мужу, Туманову. Словно и не стонала в чужой квартире под шум улицы, ворвавшийся в мое распахнутое окно, и не стояла под душем, намыливаясь чужим мужским, крепко пахнущим ветивером мылом.

– Он подбирал ее, обессиленную ожиданием, где-то в городе, в каких-то кафешках или парках. Он жалел ее, пытался помочь ей избавиться от этого наваждения.

– А почему она его ждала, этого своего любовника? Разве они не встречались?

– Просто он часто куда-то уезжал. Путешественник или оператор, точно сказать не могу, да и надо мне все это? Туманов видел его, сказал, что красивый парень, что где-то даже понимает ее. Возможно, что и он ее любил, но не так, как она. Говорю же, у нее это было как болезнь. Она страдала невыносимо. Но это тоже не мои, как ты понимаешь, слова.

– И что было потом? – Я почему-то торопился узнать все и сразу. – Они развелись?

– Вообще-то нет, – замялась она. – Она просто исчезла.

Я изобразил на своем лице удивление. Внезапно моя смелая любовница положила мне ладонь на живот и, рассказывая подробности личной жизни своего сожителя, принялась как бы между прочим рисовать на нем пальцем иероглифы. Я закрыл глаза и едва сдерживался, чтобы не застонать от наслаждения.

– Он искал ее, караулил возле того дома, где жил тот парень, но ни парня, ни этой ненормальной так и не было. Я думаю, что они просто сбежали.

– Он заявлял в полицию? – спросил я, не открывая глаз.

– Да, конечно. Но потом, когда понял, что этим лишь еще больше осложнит ей жизнь, решил оставить ее в покое. Пусть уже живет как хочет!

– А если ее убили? Если она умерла? Или потеряла память? – Я драматизировал ситуацию, но продолжал разговаривать, как сомнамбула, проваливаясь в нежное тепло удовольствия.

– С чего бы ей умирать? Да жива она…

– А ты откуда знаешь?

– Осип как-то сказал мне, что вроде бы он встретил того парня, начал расспрашивать его, где Ольга, ну тот и сказал, что они вместе.

Я от неожиданности присвистнул, но свист был скорее похож все же на любовный стон. С ее слов получается, что Туманов придумал эту отговорку, чтобы прекратить поиски и не усложнять жизнь прежде всего себе! Интересно, а как бы я сам себя повел, окажись я на его месте? Со стороны легко, конечно, всех осуждать. Но всем же известно, что в случае пропажи жены подозрение падает прежде всего на мужа. А у Туманова карьера, своя жизнь. Он и так намучался со своей обезумевшей от любви женой. Может, просто махнул рукой, и все?

С другой стороны, если послушать Ольгу, то Туманов был не таким человеком. Уж если он великодушно мирился с любовной болезнью жены, жалел ее, то вряд ли он вот так взял и бросил ее поиски. Возможно, потихоньку нанял частного детектива, который ищет ее по сей день. А своей сожительнице соврал, чтобы не было лишних вопросов. Он же не дурак и должен понимать, что женщина, с которой он живет, не успокоится до тех пор, пока не поймет, что сердце ее мужчины свободно. И что он больше не страдает по своей жене, уже хотя бы потому, что она предпочла ему другого.

– Частного детектива, говоришь?

– Да ты не бойся, ко мне-то он точно детектива не приставит, он доверяет мне! – хохотнула она, заигрывая с моим животом. Видимо, подобные игры с мужским пахом были у нее в привычке.

– Ой ли? – Я легонько хлопнул ее по руке, представив вдруг, что, выходя из квартиры, мы наткнемся на ушлого проплаченного фотографа, который примется тотчас щелкать фотоаппаратом.

– Говорю же, мне он доверяет, – настаивала она на своем заблуждении.

– Будем надеяться. – Я поймал ее руку и поцеловал.

– Знаешь, я не удивлюсь, если узнаю, что он давно ее нашел и тайно от меня встречается с ней. Когда я об этом думаю, мне становится не по себе.

– Тогда надо бы запастись запасным аэродромом, – брякнул я, не подумав и уж никак не надеясь услышать об этой женщине всю правду!

– А ты думал, у меня его нет? Конечно, есть. Да вот ты хотя бы. – Она расхохоталась. – Ты же никакой не художник, я же понравилась тебе просто, вот и все! Вижу, живешь ты один, явно не женат, в квартире ни одной женской вещи.

– Ох, нет, я глубоко женат, просто эту квартиру мы с женой продаем. – Я, испугавшись назойливой дамочки, которая танком пыталась на всех парах въехать в мою жизнь, поспешил дать задний ход.

– Что, испугался? Не боись! Есть у меня один приятель, давно в жены зовет. Да я вот все раздумываю… Староват он для меня, еще старше Туманова будет, да и не так хорош в постели, как ты, к примеру…

Мысли мои путались. Я-то что делаю с этой, «второй» Ольгой в своей постели?

Ария царицы ночи, визитная карточка моего телефона, привела меня в чувства. Я вынырнул из любовной неги, сбросил с себя блаженное оцепенение, схватил телефон и тотчас услышал взволнованный голос Фимы. Он приказывал мне немедленно мчаться в его загородный дом. Уж не знаю, почему, но я решил, что Фиме требуется моя помощь. Иначе что еще могло случиться такого, что он не мог встретиться со мной на том же Арбате? Мысли мои летели, как ветер, выдувая из головы все то, что могло бы насторожить меня самого, обнажая собственные проблемы. Помочь другу – дело святое!

– Ты… это… извини, одевайся, у меня срочное дело.

Ольга Вторая отодвинулась от меня, с обиженным видом натягивая на плечи простыню.

– Что, вспомнил, что еще кого-то собирался нарисовать?

– Не нарисовать, а написать, – машинально поправил я ее так, как это сделал бы кто-нибудь из моих друзей – профессиональных художников.

Я готов был уже вытянуть ее из постели за руку и вытолкать на лестницу. Я, конечно, ужасный человек и знаю об этом. Быть может, к тому времени, как все это со мной случилось, я и начал про это забывать, но, когда был в браке, моя жена повторяла это каждый божий день. Как тут забудешь?