Пантелеимон

– Еввула твердо верила в Него! – неожиданно сурово произнес Лаврсатяй. – Я ведь служил у нее. Иногда она уходила в Храм, взяв рабыню, и проводила там долгие часы. Она молилась Иисусу, считая, что Он был Христом, Сыном Бога.

– И ты в это веришь? – холодно спросил Пантолеон.

– Я не отрицаю, что Христос мог быть истинным Богом. Но я не стал христианином, – пожал плечами Лаврсатяй.

Пантолеон попытался вспомнить то, что рассказывала ему когдато Еввула. Она говорил ему, что христиане учат добру. Но в чем суть их учения, юноша не ведал.

Он подумал об огромном никомидийском Храме, где часто проводились богослужения. Внутри ему не приходилось бывать.

– Я слишком мало знаком с христианством, чтобы утверждать, будто Иисус Христос -это истинный Бог, – пробормотал он, нахмурившись.

Разглядывая сейчас его красивое лицо, Лаврсатяй замечал общие черты с Еввулой. В особенности сходство прослеживается в нижней части лица – тонкий подбородок, выпирающая пухлая нижняя губа, прямой длинный, очень узкий нос.

– Ваш отец прислал меня, дабы я проводил вас домой, господин.

– Но почему? Я часто гуляю до наступления темноты, – ответил Пантолеон.

– У батюшки есть подарок для вас, – ласково улыбнулся Лаврсатяй.

– А что за подарок?

– Идите к нему. Он ждет вас дома, чтобы вручить то, что вас порадует.

Поднявшись, Пантолеон прижал к груди книгу.

– Идем. Я возвращаюсь домой, – ответил он Лаврсатяю.

Вместе они зашагали в направлении далеких очертаний Никомидии. Ветер стих. Теперь в вышине появились первые звезды.

Вокруг сгущался сумрак.

Пересекая город, Пантолеон смотрел на то, как над крышами дворцов, храмов и домов небеса приобретают все более темный оттенок, а пористые облака растворяются на западе. Повсюду закрывались торговые лавки. Горожане сидели в садах или возле стен своих домов, попивая вино и обсуждая новости.

Следуя через площадь перед храмом Марса, Пантолеон издали видел контуры высокого мраморного дворца, возведенного Диоклетианом. Этот грандиозный архитектурный комплекс напоминал постройки в столице империи – Риме, служил местом расположения двора восточного Августа.

Свернув в узкий переулок, Пантолеон и его спутник приблизились к дому Евстрогия. Ворота были приоткрыты. Войдя в сад, Пантолеон передал Лаврсатяю книгу, велев отнести в дом, а сам отправился к отцу, ждущему его возвращения в саду, у лестницы, ведущей на крыльцо.

Уже совсем стемнело. В кустах громко стрекотали ночные цикады. Евстрогий в не- подпоясанном хитоне, сидел на каменной скамейке, держа на коленях сверток. Взор его скользнул по сыну, который быстро шел по извилистой каменистой дорожке.

– Лаврсатяй долго тебя искал, мальчик мой, – усмехнулся он.

– Не гневайтесь на него, – ответил Пантолеон. – ТЫ ведь знаешь, что я обожаю находить уединенные места и проводить там долгие часы в размышлениях.

– Да, и мне до сих пор странно, что ты вырос таким мудрым юношей. Присядь. Я хочу преподнести тебе кое-что.

Пантолеон опустился возле отца, с нескрываемым интересом глядя на сверток.

– Ты часто мне делаешь подарки, батюшка…

– Этот подарок пригодится моему врачу, – ласково отозвался Евстрогий.

Бережно развернув сверток, он протянул Пантолеону изысканно украшенный элинистичским орнаментом серебряный ларец.

– Открой его! – велел Евстрогий.

– Ларец врача! – догадался Пантолеон, взяв ящик и осторожно его разглядывая. Высокий, но не тяжелый ларец имел внутри несколько отделений – для мешочков со снадобьями, порошков, бутылочек с жидкостями. Как и снаружи, внутри его украшал греческий орнамент.

– Его изготовили по моему заказу, – с гордостью произнес Евстрогий. – Узор будет всегда напоминать тебе о греческом происхождении.

– Он очень удобный, – одобрил Пантолеон и склонил перед отцом голову. – Спасибо, батюшка! Ты очень щедр!.

– Мой любезный врач достоин самого лучшего, – ответил Евстрогий и положил тяжелую руку сыну на плечо. – Я всегда восхищался твоим умом в глубине души.

– В глазах Пантолеона возникла теплота. Отец так редко бывал с ним ласков!

– Ты во мне не разочаруешься, батюшка! – прошептал он.

– Конечно, – улыбнулся Евстрогий.

Захлопнув ящик, Пантолеон прижал его к груди. Его охватила глубокая острая любовь к отцу! Он бы желал рассказать Евстрогию о том, насколько тот много значит для него, но не посмел. Евстрогий не любил показывать окружающим чувства, и поэтому признание сына мог счесть излишней мягкостью. По натуре своей Евстрогий был суров.

Они сидели рядом в течение часа, не говоря друг другу ни слова. Но, все же, находясь возле него, Пантолеон испытывал огромное счастье. Более всего в этом мире он любил отца.

Глава 6

По прошествие лета в школе Евфросина начались занятия. Каждый день его ученики собирались в большом базальтовом здании, выходящем к площади, где возвышался самый крупный храм Аполлона, изучали человеческий организм. Пантолеон, оказавшись среди них, сразу не нашел своего места и не смог завести друзей. Он с удовольствием проводил время в залах, где Евфросин преподавал основы анатомии, показывая кости, слепки органов или рассказывая случаи из своей практики. Ему нравилось изучать строение тела, когда Евфросин делал вскрытия трупов и многие ученики испытывали тошноту, страх и отвращение. В отличие от них Пантолеон не был брезглив. Но после окончания занятий, он всегда в одиночестве покидал школу и возвращался домой. С учениками он чувствовал себя стесненно. Их остроты заставляли его смущаться. Будучи девственником, он всячески сторонился их ночных прогулок по лупанариям.

Очень быстро ученики поняли, что Пантолеон не такой, как все. Он ждал насмешек, но вместо этого его просто перестали замечать. Его это не расстраивало.

Теперь кроме освоения трактатов, он мог изучать человеческие органы. Он сосредоточился на их функциях. Цветные гипсовые слепки, полученные им от Евфросина, давали хорошее представление о работе внутренностей. Но Пантолеон стремился освоить их деятельность в природе. Поэтому он не гнушался вскрытиями, которых избегали остальные.

Трупы принадлежали безымянным беднякам. Они быстро портились.,.. И поэтому вскрытия приходилось делать в течение суток после смерти несчастных.

Евфросин собирал в прохладном каменном зале без окон лишь самых стойких учеников и, взяв острый скальпель, кроил лежащее перед ним обнаженное тело. Зал озарялся множеством масляных ламп, которые при желании можно было поднести ближе к телу.

– Мы следуем примеру Эразистрата, который за много столетий до нас проводил вскрытия тел, дабы изучить перистальтику органов, – говорил Евфросин. – Пищеварение происходит, благодаря давлению стенок желудка на еду.

Пантолеон мог рассказать ученикам о трактатах Эразистрата, и Евфросин это знал. Со звоном отложив скальпель, придворный врач лукаво взглянул на погруженного в раздумья Пантолеона, который стоял возле изголовья трупа.

– Пантолеон, поведай остальным юношам о подробностях учения Эразистрата, ведь ты всегда им восхищался, – сказал Евфросин.

Встрепенувшись, Пантолеон смущенно оглядел учеников. Кто-то захихикал.

– Эразистрат описал в своих трудах клапаны сердца, крупные сосуды, и чувствительные нервы, – произнес Пантолеон, усилием воли поборов стеснительность. – В особенности интересно его учение о пневме. Жизненный дух, который он называл пневмой входит в тело с воздухом, проникает в левую половину сердца, а затем распространяется по артериям. Пневму он считал причиной, по которой бьется сердце.

Взоры учеников были сосредоточены на Пантолеоне. Впервые он по настоянию учителя рассказывал им об открытиях знаменитого врача. Его немного удивило то, что многие юноши прежде почти не читали труды Эризистрата. Лишь теперь он вдруг осознал, насколько глубоки его собственные знания. Но он не мог превознестись, ибо обладал очень простодушной натурой.

Он стал говорить им о долгих исследованиях, которые проводил Эразистрат. Юноши внимательно слушали его, а взгляд Евфросина вспыхивал изумлением. Когда занятие было завершено, Пантолеон покинул зал, охваченный необычайным волнением. Щеки его пылали от возбуждения, в которое его повергло собственное пылкое выступление.