Пантелеимон

Прежде ему не приходилось становиться центром всеобщего внимания.

Однако присущее ему самообладание позволило с достоинством поведать прочим ученикам о том, что он так любил изучать в часы отдыха. В отличие от большинства юношей, врачевание уже давно всецело владело его сердцем. Поэтому мир, который могли бы открыть ему те, с кем он учился в школе Евфросина, вовсе не выглядел для него привлекательными.

Опустившись в тени пальмы, поджав ноги, Пантолеон смотрел на простиравшийся вдали порт. Перед ним лежала сума, в которой он носил гипсовые органы, книги и письменные принадлежности. Достав тяжелое пестрое сердце, выполненное в натуральную величину, испещренное сосудами, Пантолеон погрузился в размышления. Он понимал, что Евфросин говорил ему, что прежде больные люди, получив от богов исцеление, приносили в знак признательности в храмы копии органов, от которых раньше страдали. Эти органы были золотыми. Иногда больные дарили их жрецам, благодаря за молитвы.

– Разве боги посылают исцеление? – прошептал Пантолеон. – Возможно, лекарям способствует Высшая Сила, но я сомневаюсь, что это те боги, в коих мы верим.

Высшая Сила! Пантолеон постоянно о ней задумывался. Но чем больше он размышлял о ней, тем тверже убеждался, что те боги, которым поклонялись поколения его предков, – вымысел. Иногда он жалел, что почти ничего не знает о Христе.

Вертя в руке гипсовое сердце, Пантолеон подумал об удивительных особенностях организма. В животе каждой матери созревает дитя! Чудо рождения новой жизни! Но почему так устроен человек, что цикл его развития происходит именно внутри женщины? В течение девяти месяцев в ней формируются кости, сложные кровеносные сосуды, мозг! Подобное не могло не вызывать восторга в горячей душе Пантолеона.

А сердце- это орган, который заставляет работать все тело. И, как говорили жрецы прошлого, – внутри сердца живет душа!

Впрочем, вскрывая сердце, Пантолеон не видел в ней души. Однако это его не смущало. Душа для него всегда оставалась божественной субстанцией, соединяющей человека с Высшей Силой.

Учеба настолько поглотила юношу, что он стал еще реже, чем прежде, общаться с отцом. Теперь его замкнутость была вызвана постоянными размышлениями о работе человеческого организма.

В часы прогулок после учебы он, листая книгу, время от времени отрывался от чтения, и подолгу смотрел на лежащее вокруг пространство. Иногда он размышлял о науке, но было и так, что его мысли устремлялись к больным, которых ему когда-нибудь предстояло лечить. На улицах он видел много людских страданий.

Каждый раз при виде больного бедняка он не мог пройти мимо, а останавливался и старался облегчить ему мучения, накладывая повязки на изувеченные места или нанося средства на язвы. Пантолеон жалел, что до тех пор, пока Евфросин не позволит ему практиковать, он не может принимать у себя больных. Но полученные основы знаний о лекарственном лечении, а также деньги, которые давал отец на расходы, позволяли ему приобретать в лавках необходимые снадобья. В школе об этом не ведали. Пантолеон рисковал получить наказание, если Евфросину станет известно о его попытках лечить людей. И все же ему уже удавалось дарить исцеление! Это очень воодушевляло юношу. Ему исполнилось всего восемнадцать, но судя по результатам, со временем он мог стать отличным врачом. Возвращаясь домой, Пантолеон ничего не говорил отцу о лечении встречных бедняков. Однако ящик, подаренный

Евстрогием, стали наполнять различные снадобья для исцеления.

Глава 7

Подойдя к статуе бога Марса, раб Провиан разжег алтарь. Огонь засверкал во мгле зала, отражаясь от мозаики. Евстрогий приблизившись к скульптуре, пристально взглянул на нее. Во взоре его вспыхнула удивительная твердость. Он верил в могущество богов.

Зазвучали шаги. В зал вошел Пантолеон, возвратившийся домой после долгой одинокой прогулки по берегу моря. К бедру юноша прижимал суму с книгами и палочками для написания текстов.

Резко повернувшись к нему, Евстрогий вскинул голову.

– Я рад, что ты, наконец, дома, Пантолеон! Поистине в моей жизни есть человек, которым я горжусь! И этот человек – мой сын!

В его голосе прозвучала удовлетворенная интонация. Прежде Евстрогий редко показывал сыну, как глубоко им восхищается. Одно дело любить отпрыска, и совсем другое – дать понять ему, что он обладает превосходством! Пантолеон насторожился.

– Что случилось, батюшка? – робко спросил он.

– У меня только что побывал Евфросин, – признался Евстрогий. – Он хвалил тебя, говоря, будто ты имеешь огромный атлант! По его мнению, со временем ты достигнешь уровня тех знаменитых врачей, трудами которых ты ныне восторгаешься.

Но Пантолеон, смутившись, пожал плечами.

– Давай подождем пока я смогу практиковать, чтобы убедиться в справедливости Евфросина, – сказала он, и хотел проследовать к лестнице, но отец окликнул его.

– Пантолеон, я очень благодарен богам за то, что они предоставили моему сыну талант, – глухо произнес он. – И ты тоже должен быть им благодарен.

Вновь взглянув на статую бога войны, Евстрогий тяжело вздохнул.

Наши предки называли тебя Аресом, о, покровитель Воинов! В

течение долгих веков ты защищал мой род от врагов. Каждый юноша, рождавшийся в моей семье, уповал на твою милость. Но пришли римляне, нарекли тебя Марсом, завладели территорией, где прежде жили вифины. Да, мы соединили в себе множество восточных кровей, но основной в нас оставалась греческая кровь, ибо мы почитали наши традиции, веру, язык. И вот замечательный Арес наградил моего ребенка даром врачевания, мудростью, страстью! Я глубоко ему признателен за это. В очередной раз за те века, что наш род живет на Востоке, Арес проявил к нам расположение!

Наблюдая за отцом, Пантолеон понимал, что тот находится во власти религиозного порыва. Если Пантолеон вдруг решит возражать ему, Евстрогий может прийти в бешенство.

Юноша подумал о Еввуле, неожиданно догадавшись, почему она не обратила сына в христианство. Отец терпел, что она была приверженной другой религии, но Пантолеона не позволил ей окрестить. Впрочем, в великодушие Марса Пантолеон не верил. Бросив взгляд на мраморное изваяние изящного мужчины в римском панцире, тунике и шлеме с гребнем, он покачал головой. Скульптура была выполнена превосходно, но на этом ее достоинства заканчивались. Поклонение ей для Пантолеона означало поклонение обычному предмету.

Взгляд отца сиял восторгом. Вновь повернувшись к юноше, он простер руку.

– Иди сюда, мой мальчик! Давай вместе вознесем молитву богу Аресу!

– Нет, – процедил сквозь зубы Пантолеон.

Опустив голову, он отступил к лестнице.

– Почему?! – сурово спросил Евстрогий.

Раб Провиан в страхе приготовился к вспышке гнева.

Батюшка, ты ведь знаешь, что я не разделяю твоей веры, —

пробормотал Пантолеон.

– Не разделяешь веры?! – усмехнулся Евстрогий. – ТЫ так говоришь потому, что твои мудрецы утверждают, что божественной силы нет! Но они ошибаются!

Он неторопливо сделал несколько шагов к сыну. Возвышаясь над Пантолеоном, он видел, что этот хрупкий тонкий юноша его не боится.

– Ты очень дерзкий, Пантолеон! Неужели ты не испытываешь трепета перед наказанием, которое Арес может обрушить на тебя?

Но Пантолеон лишь покачал головой.

Взяв его за подбородок, отец заглянул ему в глаза.

– Неблагодарность! Боги ее ненавидят! Они озарили моего сына необычайными способностями, а он даже не желает выразить им свою признательность.

– Тогда, быть может, я лучше ее выражу скале у входа в никомидийский порт? – тихо произнес Пантолеон.

Не выдержав закипевшего в сердце негодования, Евстрогий толкнул его к алтарю.

– Преклони колени, Пантолеон! Я твой отец и в моей власти приказать тебе проявить мне повиновение!

– Не желая, чтобы Евстрогий взорвался яростью, что с ним случалось часто, Пантолеон медленно снял с плеча суму и покорно встал на колени перед алтарем.

– Провиан, пой гимн! – крикнул Евстрогий, повернувшись к рабу.

Тот, выступив к жертвеннику, взял кифару в руки и проел пальцами по струнам. Голос Провиана эхом зазвучал под куполом зала.

Зажмурившись, Пантолеон хранил молчание. Он не молился Аресу, и отец об этом подозревал. Тем не менее, покорность сына внезапно смягчила сердце Евстрогия. Опустив руки на плечи

Пантолеона, он поднял взор к потолку.