День девятый

Небо как будто скомкали, оно висело тяжело и низко. Накрапывал дождь. Соня постояла немного, разглядывая тучи, села в машину, закурила и поехала.

Перед поворотом на Каширское шоссе ее остановили.

– Старший инспектор ГИБДД Радков. Ваши документы.

Соня порылась в сумочке, вытащила права и протянула в окно. «Черт, – подумала она, – я так классно летела…»

– Пройдите в машину, пожалуйста. – Инспектор махнул жезлом в сторону притаившегося за кустами милицейского автомобиля.

Она тяжело вздохнула, вышла. Пройдя несколько шагов и еще раз вздохнув, уселась в служебную машину.

– Софья Осиповна… – прочитал в правах тучный инспектор и, не поднимая глаз, продолжил: – Вы знаете, что на этом участке пути разрешенная скорость шестьдесят километров в час? А вы ехали со скоростью девяносто два.

Соня снова вздохнула:

– Да. Знаю. Москва пустая, инспектор, а я проспала на работу. Денег у меня все равно нет. Детей пятеро.

– Правда пятеро? – покосился инспектор.

Соня смотрела вперед через забрызганное дождем стекло машины.

– Говорите, на работу спешили? – листая права, задал нехарактерный вопрос инспектор. – И кем вы работаете?

Перед окном милицейской машины стоял «лансер-универсал», в котором плотно уложенные крупные коробки практически перекрывали сквозной обзор.

– Грузчиком. – Не поворачивая головы, Соня покрутила глазами и несколько раз зажмурилась, чтобы прошло ощущение «песка» под веками.

Милиционер посмотрел на пассажирку. Рядом с ним сидела немолодая женщина с худым, усталым лицом. Ее слишком тонкие руки с выступившими венами выглядели натруженно. Он подумал, что вряд ли она могла погрузить что-то тяжелее дамской сумочки. Впрочем, инспектору на своем веку приходилось общаться с таким множеством разных людей и выслушивать такие замысловатые рассказы, что он уже ничему не удивлялся. Остановленная машина действительно набита до отказу, а женщина на соседнем сиденье серьезна. «Чертово племя. Захребетники», – подумал инспектор про детей, и не столько про трех своих, сколько про всех вообще. «А ведь не врет», – решил он, но все-таки уточнил:

– Грузчиком. Вы.

Она покосилась, хотела сказать: «Ну и что?», но промолчала. Инспектор уставился в стекло. Через пару минут он вздохнул:

– Я все равно должен вынести вам устное предупреждение.

– Конечно, – согласилась Соня и подумала, что ей везет на хороших людей.

Через несколько минут она пересела в свою машину и на минуту закрыла глаза. Внутри тепло, пахло легкими духами. Она посидела немного, снова вздохнула и, как это бывало всегда, произнесла вслух: «Какое же счастье… Дай Бог здоровья Вере и Матвею, и да превысят блага Твои, Господи, их самые смелые мечты…»

Соня достала диск Рахманинова, поставила Второй концерт, свою любимую третью часть, которая всегда разгоняла в ней энергию не хуже, чем тренажер – кровь, открыла окно, закурила и тронулась с места.

Согласно древнему сакральному учению Бог сотворил человека

двадцатью двумя буквами иврита…

Их готовили к походу тщательно.

Восхождение должно было стать судьбоносным, победителям оно открывало прежде невиданное.

Получив сигнал, они устремились вверх, забывая и познавая себя, сливаясь с горой, теряя из виду вершину, и им казалось, что они и гора – едины.

Они восходили, чтобы завершение стало началом. И не существовало расчета, а было только усердие и импульсы воли, которые размыкали преграды.

Ограниченные тропой, они двигались так, как будто пределов не существовало. Подчиненные единому закону, они желали покорять природу и повелевать.

В преодолении промежуточных вершин восхождение длилось.

Но внезапно они ощутили дрожь.

Волны, возникшие в глубине планеты, передали свой трепет ее породе и возмутили воды земли.

Время повернулось вспять, потоки стеклись и взмыли. Еще немного – и материнское облако смерча стало затягивать небо, которое темнело, менялось, искрило и приобретало цвет ртути.

Путники, подхваченные нарастающим ветром, сбились с пути.

Они утратили надежду найти выход из этих внезапно возникших лабиринтов, где теперь не было ни солнца, ни света, но вдруг…

Там, вдалеке, еще возможна жизнь!

Погибающие путники ощутили это инстинктивно. В содрогающемся пространстве они еще пытались двигаться вперед, заметив углубление в отвесной скале.

Одним удалось подняться. Другие, смирясь, низверглись. Но вот новый порыв ветра, и, опережая друг друга, путники бросились к входу. Один из них проник внутрь. Освобожденная вода лопнувшего смерча увлекла за собой деревья и камни, и не успевшие спастись стали частью потока. А тот, кому повезло, пересек линию входа, как порог дома, в надежде на милосердие хозяев.

Путник был слишком напуган, он еще чувствовал холод смерти. И хотя она больше не дышала в спину, насыщенная его погибшими собратьями, он был осторожен и недоверчив.

Своды пещеры излучали покой.

Путник еще прислушивался, медленно двигаясь в глубину, где таился крошечный грот. Голос ручья поманил, и путник устремился к нему как к новой жизни.

Сокровенное пещеры окружило, обнадеживая и подбадривая. Путник осознал встречу и, потрясенный, замер. Это место принадлежало ему, он видел его в своих снах, грезил о нем, не чая реальной встречи.

Он примкнул к роднику и познал его вкус. В следующее мгновение он расслабился, прислонясь к стене своего нового вместилища, и слился с его первоосновой.

Пещера хранила себя для стремительного и отважного, для самого сильного и жизнестойкого. Только такой мог быть достойным ее сокровищ.

Она дождалась своего победителя, и великая мистерия началась.

Сонечка

Сонечка так и не вспомнила, где бабушка познакомилась с этой странной семьей. Две девочки-погодки лет десяти-одиннадцати, а Соне тогда было восемь. Мать сестричек показалась всклокоченной, отец – пьяным. Сонина бабушка – брезглива. Всегда нарядная, причесанная, яркая, пышнотелая, но в походке легкая, она даже на бульварах подстилала салфетку, прежде чем сесть на лавочку, а в этом доме стоял плохой запах. Соня лучше других знала, что бабушка никогда бы не пошла в гости к кому попало. Как ее угораздило явиться в этот обшарпанный дом, непонятно. Конечно, Соня ничего такого думать не могла, потому что ей всегда говорили, что думать она не умеет. Но это то, что она чувствовала. И что запоминала.

Девчонки проштрафились, мать накричала на них и заставила встать в угол на колени, сыпанув перед этим на пол крупу. Сестры, одна длинная и тощая, другая маленькая и плотная, безропотно встали на колени и стояли, повернувшись спинами ко всем. От них Соне передалось ужасное чувство обиды, и ей стало неловко. К счастью, бабушка довольно быстро внучку увела.

Дома Алевтина, или Тина, так звали бабушку, поставила перед Соней обед – ненавистный борщ, в котором, как всегда, плавали крупные ошметки переваренного лука.

– Не буду я это, у меня от борща сопли текут. И еще там лук. – Соня хотела отодвинуть, но боялась расплескать наполненную до краев тарелку. Попыталась отодвинуться вместе со стулом, который бабушка поставила к столу почти вплотную. Но тяжелый старый стул с высокой спинкой как будто врос в пол.

– Ничего, просморкаешься. И никакого лука там нет. Ешь немедленно! – У Тины глаза заискрились, вся она сделалась какой-то танцующей. Соня однажды видела, как танцуют марионетки в кукольном театре, и заметила, что бабушка становилась похожей на них, когда у нее появлялась возможность показать себя. Особенно часто это случалось при разговорах с посторонними, например в магазине или троллейбусе. Впрочем, иногда преображение могло произойти и перед зеркалом, когда Тина думала, что она одна.