Жертва Венеры

Когда Маша следом за скакавшей козой Катькой спустилась в большую горницу, что была в их доме сразу столовой и гостиной, сестры сидели за рукоделием.

– Продрала зенки-то? – фыркнула ей навстречу Парашка. – Ишь, боярыня, среди бела дня на перине нежится.

– Слыхала? Ты у нас нынче невеста! – протянула Дунька и вздохнула: – Счастливая!

– Ну уж и счастье! – Парашка пренебрежительно дёрнула полным плечом, и роскошная, толщиной в руку коса, перекинутая на грудь, мягко скользнула за спину. – Неча сказать, завидный жених – убогий-колченогий, да ещё и вдовый к тому же!

– А у тебя и такого нет и не будет! – крикнула Катька. – Вот тебя завидки и корчат! Смотри, окривеешь от злости – вона как тебя перекосило!

Парашка вскочила и бросилась за Катькой, но та, ловкая и юркая, как белка, легко увернулась и показала сестре язык.

– Ну и что, что колченогий! – Маша глянула на Парашку свысока. – Зато любит меня!

– Прям так уж и любит! – усмехнулась та, вновь садясь за рукоделие. – Без бабы в дому тяжко, вот и решил тебя, бесприданницу, взять. Богатая-то за него не пойдёт – мало гол, как соко?л, да ещё и с дитём.

– Любит! – Маше вдруг очень захотелось, чтобы так оно и было. – Бесприданниц кругом пруд пруди, вон хоть тебя взять, так что ни к чему было из-за меня в пасть к медведю лезть!  – и неожиданно для себя самой добавила: – Да и я его тоже люблю!

***

Она свела его с ума.

Третью неделю князь не жил, а витал где-то среди облаков и грозовых туч. На бюро без ответа громоздились письма от управляющего, от графини Скобцевой, недоумевавшей, отчего он вдруг покинул с таким задором осаждаемую крепость, и даже от Василия Стрешнева, от коего сей день зависела его карьера.

За все тридцать пять лет жизни ни одна женщина не заставила чаще забиться его сердце. Он умел им нравиться, мог вскружить голову, довести до отчаяния или исступления, мог быть нежным или жестоким. В его амурном матрикуле числились десятки побед и всего два поражения – и те, и другие почти не трогали его. И князь самоуверенно полагал, что Амур[12 - Бог любви в древнеримской мифологии. Поражал своих жертв при помощи лука и стрел.] отступился, обломав об него все свои стрелы.

Но то, что не под силу простой смертной, ничего не стоит Киприде[13 - Так иногда называли Афродиту-Венеру, рождённую из морской пены и впервые ступившую на землю на острове Кипр.], не женщиной рождённой, а вышедшей из пены морской!

Венус – богиня любви. Только небожительнице под силу сокрушить броню, в которую было заковано его сердце… И броня пала – осыпалась сотней сверкающих осколков, обнажив беззащитное, ничем не прикрытое сердце…

Он отдал бы ей всё, что имел: имя, титул, богатство. Он подхватил бы её на руки и не спускал с них всю оставшуюся жизнь. Он осы?пал бы её драгоценностями, нарядил в изысканные наряды. Не кощунство ли, что её нежной кожи касается грубое полотно! Он женился бы на ней, если бы мог. И наплевать, что стали бы говорить об этом в свете!

Как он рад был, что отец не дожил до этого дня – он возненавидел бы отца, навязавшего ему постылую жену. О, если бы не этот проклятый брак!

Князь застонал. Никогда раньше наличие супруги где-то в деревне под полумёртвым Петербургом[14 - Во времена начала царствования Анны Иоанновны Петербург был в упадке. Весь двор вслед за предыдущим императором переехал в Москву, туда же уехали дипломатические миссии других государств. И современники полагали, что дни Петербурга сочтены и он умрёт вслед за своим создателем.] не мешало ему. Но теперь… Теперь это была катастрофа – солнце, обрушившееся на голову, земля, разверзшаяся под ногами. Беда, безысходная, чёрная и бездонная, как воды Стикса[15 - В древнегреческой мифологии подземная река, отделявшая царство мёртвых от живых. Преодолеть её простому смертному было невозможно.]… И такая же непреодолимая.

Что он мог предложить ей? Постыдную роль метрессы[16 - Любовницы, содержанки]? Он скрипнул зубами.

Ну почему? Кто придумал, что брак должен быть нерушим?!

– Господи! Я хочу, чтобы она умерла! Слышишь?! Сделай так, чтобы она умерла!

Голос, строгий и печальный отозвался откуда-то из глубины сердца:

– Опомнись, несчастный! Господа не просят о таких вещах!

– Значит, пусть это будет дьявол! – закричал он исступлённо. – Только пусть её не станет! Я хочу, чтобы она умерла!

***

Как должно вести себя жениху, Фёдор понятия не имел. Его опыт общения с женщинами был невелик. Да и были это в основном гулящие девки или, в крайнем случае, вдовы-мещанки. Отношения с ними или отсутствовали вовсе, или строились в понятном и необременительном ключе базарного мира: платишь деньги – получаешь желаемое. Душа и сердце в сей коммерции не участвовали вовсе.

Первую жену ему сосватал сам Пётр. Государь любил выступать в этой роли, а ещё больше ему нравилось сбивать спесь с чванливых аристократов.

Едва решив дело на западе, Пётр бросил все силы на восток. И как только был подписан мир со шведами, русская армия и на скорую руку построенный флот отправились на Каспий[17 - Речь идёт про Персидский поход Петра I в 1722-1723 годах.].

Привыкшие к стройному и размеренному военному порядку шведов, солдаты были обескуражены горскими способами ведения боя, когда нападавшие налетали ватагой и рассеивались по полю битвы без какого бы то ни было порядка.

В одной из таких стычек Фёдору и удалось отличиться и даже заслужить благоволение императора.

Летним утром русская армия, вставшая лагерем на берегу реки Инчхи, обнаружила, что дорога на Дербент перекрыта ордой лезгин, ночью спустившихся с гор. Появление горцев не было такой уж неожиданностью. Стычки с отрядами, напоминавшими разбойничьи ватаги, происходили и прежде, а накануне вечером от утамышского султана прибыл посланец, который передал, что властитель настроен очень враждебно и грозит мучительной смертью каждому из «урусов», кто попадёт ему в руки. Преградившая дорогу армия была велика и находилась в тактически более выгодном положении: на возвышенности, куда не долетали ядра русских пушек.

И Пётр ринулся в бой во главе драгунского дивизиона и казаков.

Сражение Фёдор помнил смутно. Чернобородые люди в лохматых шапках дрались свирепо: стреляли, рубили, а попав в окружение, делали вид, что готовы сдаться, лишь затем, чтобы, выхватив кинжал, всадить его в сердце одному, а если повезёт, то и нескольким противникам. Казалось, они нисколько не боятся смерти.

В гуще сражения Фёдор оказался в непосредственной близости от Петра, когда сверху с огромной каменной глыбы, прямо на круп государева коня прыгнул человек с кинжалом в руке. Фёдор не успел бы, будь он дальше хоть на пару аршин… Но волею судьбы он находился совсем близко, а нападавшего успел заметить уже во время прыжка. И тоже прыгнул.

Он не мог рубить или стрелять, не рискуя убить императора, и, прыгая на горца, отшвырнул в сторону саблю с ружьём, крепко обхватив нападавшего за плечи, не давая возможности вонзить в спину Петра свой кинжал.

Оба упали и покатились под копыта коня, тут бы безоружному Фёдору и пришёл конец, если бы длинный и острый кинжал во время падения не вонзился нападавшему в паховую жилу.

В том бою Фёдор был ранен в ногу, и когда вечером, бледный от боли, лежал в госпитальной палатке, туда явился сам царь в сопровождении лекаря и командующего драгунским корпусом, бригадира Андрея Ветерани[18 - Один из военачальников Петра I, командовавший конными отрядами в Персидском походе.].

Оглядев ряды лежащих на камышовых тюфяках раненых солдат, Пётр вдруг подошёл к Фёдору.

– Кто таков?

– Поручик Новгородского драгунского полка Фёдор Ладыженский, – отрапортовал тот, стараясь придать голосу бравость. Получилось не слишком убедительно.

Пётр прищурился.

– А не ты ли, поручик, нынче с конём моим в чехарду играл? – И, не дожидаясь ответа, повернулся к спутнику. – Вот, Андрей Иваныч, гляди: сей бравый солдат нынче мне жизнь спас.

И прежде чем Фёдор успел что-либо сообразить, Пётр склонился и расцеловал его в обе щеки.

– Сильно ранен? – Император обернулся в сторону полкового лекаря.

– Никак нет, Ваше Величество, – отозвался тот. – Особливой беды нет. Ранен он в колено, сухожилие, правда, порезано, но отнимать ногу не будем. Коли Господь милость явит – заживёт. Хро?мый только станется.

– Так что ж ты, герой, куксусный такой? – Пётр вперил в Фёдора пронзительный взгляд серых глаз.

– Да известно что, государь, – усмехнулся Ветерани. – Куда ж колченогому в драгуны? Под комиссию попадёт. А жить чем? Небось жена, дети… Так, поручик?

– Никак нет, ваше высокородие. Неженатый я…

– Ну, стало быть, и не женится теперь. Так-то дослужился бы, глядишь, до генерала или хоть полковника, а то и именье бы выслужил… А теперь какой из него служака? Да ещё и хромой. И так-то жених незавидный был, а теперь и вовсе ни одна дева взором не удостоит.

– Вздор! – Пётр фыркнул. У него было отличное настроение – горцев отбили и потери невеликие понесли. – Хочешь ли, Фёдор, я сам тебе жену сосватаю? Вот из похода воротимся, и сватом к боярину Хованскому поеду! Помню, на последней ассамблее Михайло Петрович дочку свою вывозил, вот и будет жена государеву спасителю.