Колесницы судьбы

Вот, значит, сколько у нее возможных направлений. Бизнес – раз. Материнство – два. Месть за родителей – три.

Да ведь современные женщины разные свои стези легко соединяют! И действуют по всем трем направлениям: работа, потомство и семейные проблемы.

Но этим Варя займется завтра.

А пока отдыхала.

Наслаждалась покоем.

Вспоминала былое.

И свои битвы. Собственную войну, о которой она, согласно подписке, никому не могла рассказать.

Пожизненно.

Двадцать один год назад

Когда Варя вспоминала те деньки, они ей представлялись почему-то солнечными и безоблачными. Хотя и тучи тогда наверняка налетали, и метели. И дожди шли. Но, может, солнце в ту пору светило – если сравнивать с нынешними временами, когда сплошной мрак кругом? А может, она просто была совсем молодой? Потому и жизнь представлялась солнечной, ясной да погожей?

Последний курс ВМК, зима, февраль. Бабушка жива, а у Вари последние месяцы студенческой вольности – впереди защита, распределение.

Деньжат тогда не хватало, поэтому визит в кафе был праздником. Даже кофейком полакомиться с пирожным, не говоря о том, чтоб поесть или коктейль выпить.

Да и подходящих кафе в столице немного, чтобы без штанов не остаться и удовольствие получить.

В то заведение они собрались с Верой Погодиной днем: выпить малость, поесть и поболтать. Заранее наметили, сговорились. Потом, когда встретились, оказалось, что Верунчик укладочку по такому случаю соорудила – будто на свидание собралась.

Как оно называлось, то местечко? Его давно не существует. В самом центре находилось, в районе Патриков, – сейчас там сплошь модные заведения. А двадцать лет назад встречались разные: и дорогущие, и шалманы низкопробные, и средние по качеству. То кафе было из подходящих для студенток: недорого, вкусно и не отравят.

На Малой Бронной оно стояло, на углу со Спиридоньевским переулком. С тех пор на Патриарших все заведения сменились, да не по одному разу.

Название у кафе было стремным. Интерьер тоже не чета нынешним, над которыми модные дизайнеры работают: твердые неудобные седалища, простые струганые столы. Зато мясо готовили божественно. И коктейли бармен смешивал – будь здоров.

Вера неподалеку жила и заранее заглянула, столик заказала. Как он звался, тот ресторанчик? Какое-то странное название… Не слишком аппетитное… Может, из-за неправильного именования они в итоге и разорились…

Точно, называлось местечко «Тривия». «Тривия», подумать только! Что бы это значило? Почти как «травильня»… Или «трава», «требуха»… Тогда Варя не озаботилась, а теперь и не спросишь, почему такое наименование.

Кононова (нынче, в июне двадцать второго) от нечего делать загрузила в интернет-поиске: «Тривия». И нашелся ответ. Подумать только, второе имя римской Дианы.

Тривия – божество охоты, ночи, подземного царства.

А она и не знала.

Ладно, ничего постыдного. Она ведь не гуманитарий, как Данилов, а твердый и уверенный математик.

Другой вопрос, куда кафе делось, бесполезно задавать. И что стало с тем красавчиком-барменом, который все на Варю поглядывал, но подойти так и не решился, и с тем официантом, который…

Да, подавальщик принес горячее, расставил перед ними тарелки, пожелал приятного аппетита, а потом вдруг, р-раз, протянул Кононовой конверт. И проговорил таинственно: «Вам просили передать…»

Грешным делом, она подумала, что послание от красавчика-бармена, но что за странный способ знакомства: записочкой, словно они семиклассники! Письмо? Бумажное? Серьезно? Кононова оглянулась на стойку – но парень глазами ее не ел, а, напротив, отвернулся и копался со своими бутылками.

– Что за послание? – хихикнула Верунчик (в них уже плескалось по коктейлю). – От кого письмо? Любовное признание? Открывай, посмотрим!

Но что-то Варе подсказало: показывать письмо Вере не следует. Она сунула депешу в сумочку и переспросила у подруги о ее любовных делах: разговор о личном – самый верный способ переключить внимание собеседника.

Но пакет осмотрела, конечно. Стандартный конверт, старого образца, советских времен: не длинный, как на Западе (и как стали к началу двадцать первого века использовать у нас), а почти квадратный. Адреса нет, марки тоже. Заклеен.

«Бред какой-то, – подумалось, помнится, ей. – Двадцать первое столетие на дворе. Какие могут быть бумажные письма?! Все электронные посылают! Или эсэмэски».

Любопытство стало сжигать изнутри – но распечатывать конверт в присутствии Верки Кононова не торопилась. Когда покончили с горячим (и со вторым коктейлем), сказала: «Извини, Верунчик, с желудком непорядок, я в туалет…»

Только в тесной и неудобной кабинке раскрыла депешу. Получилось неаккуратно, клоками, но что поделаешь.

В конверте оказался сложенный вчетверо листок. А на нем – как в детективном, блин, старом фильме – наклеены слова и буквы, вырезанные из газеты! Но содержание такое, что Варю бросило одновременно в жар и в холод.

«Я знаю, почему ОНИ погибли. Приходи завтра в 23.00 в церковь в Вешняках».

Слово «ОНИ» вырезано из заголовка, поэтому раза в три больше остального текста.

Совершенно понятно, что оно здесь – главное. Они погибли.

Кто подразумевается под словом «они»? О чьей смерти она думала тогда, несмотря на то что минуло почти десять лет? Разумеется, это означало – мамочка с папочкой, которые разбились в конце лета 1993 года на машине и с гибелью которых Варя до сих пор не могла примириться. Все время думала: хотя дело давно закрыто, все совсем не так просто с их смертью.

Может, письмо чья-то злая и глупая шутка? Но кому понадобилось столь пошло, мерзко, оскорбительно шутить? Или это странное совпадение, ошибка? Письмо предназначалось не ей, а какому-нибудь бандитскому авторитету? Попало к ней случайно?

Варя вышла из туалета в растерянной задумчивости. Или задумчивой растерянности. Но и тогда при всякой непонятке (как выражались в те времена) она предпочитала не рефлексировать (как изъяснялась ее интеллигентная бабушка) или сопли жевать (как говорили гораздо менее воспитанные сокурсники).

Действие в ее характере традиционно опережало размышление. (За что впоследствии Петренко неоднократно Кононову корил-порицал.)

Вот и сейчас она не планировала и не загадывала, что будет делать. Но тут как раз из кухни выбежал давешний официант. Попытался проскользнуть бочком мимо нее.

В закутке у туалета их из зала видно не было, и Варя, неожиданно для себя, тормознула подавальщика.

– А ну, стой!

Тот покорно повиновался. Они оказались лицом к лицу – притом Варя, сто семьдесят восемь сантиметров плюс каблуки, смотрела на худенького парнишку-официанта если не сверху вниз, то по меньшей мере вровень. И возрастом он тоже был ей впору: двадцать с небольшим, максимум двадцать пять. А уж ручищи ее и плечи (кандидат в мастера по академической гребле!) смотрелись внушительней, чем у субтильного полового.

– Ты мне сейчас письмецо в конверте всучил.

– Ну.

– Откуда оно у тебя?

– Просили передать.

– Кто?

– Один мужик. Заходил незадолго до вас.