Комната

Комната
Анна Карчикян

Существует отдельный мир, созданный вокруг совершенно разбитого и отверженного человека, где тот проводит остаток своей жизни. Тюрьма – ставшая домом, решетки – ставшие членами семьи, вот только, закончится ли когда-нибудь срок, или же он обречен на пожизненное заключение?

Анна Карчикян

Комната

ГЛАВА 1

ОДИНОЧЕСТВО

***

Забытый человек сидя в углу крошечной комнаты не прекращал думать о том насколько этот огромный беспощадный мир тесен для него. На улице уже стемнело, виднелись звёзды из-под облаков, в окнах далеких зданий горел свет, и он отчаянно надеялся, что в одной из этих квартир кто-то ждёт его. Он заснул посреди раздумий и выглядел немного встревоженным, обеспокоенным, будто знал, что всё, о чем он так сильно нуждается никогда не сбудется. Звонок прозвенел, конец занятий. Неожиданно пробудившись, он быстро собрался и не проронив ни слова вышел из училища. Зимний мороз пробирал до костей. Он молча шёл по тротуару направляясь домой и все думал о чём-то несбыточном. Отыскав самую холодную железную скамью, он сел и затянулся сигаретой. Просидев там до самого утра, он, потеряв счёт времени вернулся домой, разделся и лёг спать. Во снах он не чувствовал себя одиноким, ибо явившиеся образы казались ему родными, однако нереальными.

Проснувшись ближе к вечеру, неподвижно лёжа в постели, он пытался найти хоть одну причину чтобы встать и прожить уже заканчивающийся день. Комната как клетка не выпускала его наружу, и он как послушный зверёк подчинялся воле четырех стен.

Словно призрак слившись с темнотой, он вышел на ночную прогулку, чтобы не видеть никого и самому оставаться невидимым. Он шагал по знакомым улицам и возвращался обратно. Вглядываясь в темноту, погружался в свои мысли, как будто у него не было ничего ценнее них. Свет фонарного столба привлекал мотыльков, которые с целью согреться бились об него со всей силы. Он вдруг почувствовал себя таким же мотыльком. «Я заблудший во мраке ищу свой источник света, но существует ли он вообще? Не гоняюсь ли я за иллюзией?». Трое собак лаяли друг на друга и бешено скалили зубы. Несущественный страх внезапно овладел им, ибо они были единственными живыми существами составившие ему компанию той ночью. Дрожал то ли от холода то ли от испуга, однако несмотря на теплую одежду, замёрз, но всё продолжал сидеть на том же месте в ожидании очередного утра.

Жить без цели, без перспектив, лишь существовать из-за страха смерти, волочить будущий труп за собой от одной точки в другую и как мусор разлагаться на незнакомых улицах, наполнять легкие дымом чаще чем воздухом, оставаться нелюдимым в гуще толпы, наблюдать за происходящим но не участвовать в нём, а дни словно заевшая плёнка будут повторяться раз за разом, пока не забудешь были ли у тебя другие дни кроме этого нескончаемого? Ночь, дворы, полупьяные и обкуренные неудачники, подзаборная шпана, неадекватное быдло, отбросы общества, скамейка, сигареты, дом, кровать, ночь, дворы и одиночество, неописуемое, разрывающее все внутренности. Одиночество в роли ревнивой супруги, не подпускающей к нему никого из людей. Наблюдение за этим цирком уродов было единственным развлечением в его жизни. Иногда некоторые особи подходили, начинали разговор, иногда предлагали свои сексуальные услуги, иногда просили сигарету, а иногда затевали драку. Он уже привык к подобному, ничего его не удивляло, ничего не радовало и даже расстраиваться он стал гораздо реже. Жизнь проходила мимо него и случайно оказавшись среди живущих он горестно недоумевал.

Какой-то шатающийся старик еле-еле опустился на скамью рядом с наблюдателем и громко закашлявшись проговорил несколько непонятных слов. Он устремил свой взор на старика, ожидая пока его речь станет попонятней.

– Бронхит изрядно меня помучил, но вот вышел в такую погоду в такой поздний час, лишь бы не слышать этот отвратительный звук часовых стрелок. Не могу я спать, этот чёртов звук сводит меня с ума! – Старик опять начал кашлять и ненадолго замолк.

– Вы же могли просто разбить часы. – заинтересованно спросил он.

– Мог бы, да только звук этот уже в голове засел, каждый тик напоминает о скоропостижной кончине и думать о чем-либо другом перестаёшь, возникает желание сбежать прочь, подальше из тесной комнаты. Но от времени то я не сбегу, лишь обманывать себя пытаюсь, нехорошо это. – Старик вздохнул и закрыл глаза,

и двое обреченных на смерть молча вслушивались в тишину, пытаясь смириться с приговором. Молодой думал, что у него есть еще несколько лет, а старый вздрагивал от ужаса после каждой пройденной минуты.

Они закурили.

Он всё не переставал кашлять, а наблюдатель следил за тлеющей сигаретой в дражайших пальцах старика. Он думал, когда она полностью истлеет, старик, задохнувшись упадёт мертвым, однако этого не произошло и немного огорчившись он отвёл взгляд куда-то в даль.

– Все мои родные уже в могилах гниют, потомство я не оставил, проживаю последние дни в одиночестве и трясусь как осиновый лист, будто ещё есть о ком заботиться, что терять. Странный я человек, прожил почти что девяносто лет и мне всё мало. – он бросил окурок на снег и опустил голову.

– Вам страшно? – не посмотрев на него спросил юноша.

– Да, мать твою, мне чертовски страшно! – после крика у него опять начался приступ кашля.

Он сочувствовал старику и понимал, что когда-нибудь окажется на его месте.

И вот, тревога снова пленила его. Пустая пачка сигарет выпала из кармана, поднимать он её не стал,

лишь усталым голосом процедил:

– Светает.

Весь день он провёл в постели. Ему снился старик, который все бежит и бежит, прячется среди трупов прикинувшись одним из них, лишь бы смерть оставила его в покое, но она слишком сильно была в него влюблена, так же как и одиночество с которым прожил бок о бок большую половину жизни Наблюдатель.

После кошмарного сна, он еще долго приходил в себя, пялился в потолок и думал «где же сейчас этот старец? Нашел ли он укрытие или всё-таки возлюбленная отыскала его?». На часах 17:30, силы на исходе, он должен встать, одеться, умыться, позавтракать и дожидаться ночи. Необходимость пойти в ванную комнату потребовало колоссальных усилий, после он с трудом запихивал пищу в рот и всё время отвлекался на что-то другое, лишь бы не заниматься этим заурядным процессом. Он одевался где-то час, ибо падал при малейшем движении, он устал, ему хотелось спать. Проснувшись на диване со спущенными штанами, он понял, что находится на самом дне человеческого существования, что ему не изменить исход бесконечного дня, что в этой жизни он прославится неудачником в окружении своих противных четырех стен. Он хотел плакать, но не сумел, видимо даже на это у него не хватило сил. Он еле встал и застегнул молнию штанов. «Опять то же самое» прикоснувшись к дверной ручке думал он.

Шёл снег.

Поддавшись мечтам, он на минуту позабыл обо всём гнетущем, словно оказался в одном из своих снов от которого не хотелось просыпаться. Когда-то он был полон энтузиазма, картина мира была не так омрачена, как сейчас. Во взрослой жизни мало интересного и весёлого, всё слишком сложно и формально, заурядно и предсказуемо. Ему не хотелось взрослеть, вникать во все эти ненужные подробности, понимать как устроены те или иные вещи, зарабатывать на утомляющей работе, пахать изо дня в день отдыхая лишь раз в неделю и то в постоянном ожидании понедельника. Есть и спать, работать для того, чтобы было что поесть и где поспать, будто жизнь обусловлена только этими банальными потребностями. Существовать ради существования как все прочие животные, так для него выглядела взрослая жизнь. Он пытался сбежать от этого, но бежать было некуда. Ночь сменялась днём, годы проходили незаметно, время уходило вспять и маленький мальчик решив побежать с ним наперегонки, проиграл и остался далеко позади. Борьба и противостояние бессмысленны если ты всего лишь человек.

Снег усиливался, вокруг всё покрылось белым, ему это показалось отвратительным, и он вернулся восвояси. Сегодня мир слишком враждебен для него, впрочем, как и всегда, но эта слепящая белизна, пронизывающий холод, недовольные сморщенные лица людей были уже чересчур. Он смотрел в окно: чёрные силуэты на белом снегу как сборище тараканов, как грязные пятна оскверняли весь вид. Людей было полно. Он сидел с гитарой в руках и пытался сочинить что-то, но звуки, которые он извлекал походили на крик о помощи. «Наступает утро и наружный грязный воздух проникает в мою комнату. Солнце поднимается, сияние его обнадеживает несмотря на то, что я не спал всю ночь». Мысли зарождаются и умирают внутри этих стен, они никогда не вырвутся наружу, не предстанут перед публикой, жаждущей шоу, ибо интимнее них нет ничего и никогда не будет. Вся эта комната могила дум и идей, а он создатель и палач одновременно, он есть творец, быть может он подобен богу, кто знает, глупости все это. Кому нужен маленький человечек, покрытый непробиваемым панцирем, боящийся дневного света, привыкший к нелюдимости, со страхами и тревогами, с постоянным чувством безысходности?

Он иногда воображал себя успешным музыкантом с целой кучей поклонников, представлял как у него берут интервью и мысленно отвечал на все заданные вопросы. Это его забавляло и возможно в глубине души он верил что когда-нибудь всё так и будет, о нём будут говорить, в нём будут нуждаться, некоторые станут его подрожать, некоторые вдохновятся им, и он расстанется с одиночеством раз и навсегда.

II 

Близился канун рождества, все суетились, покупали подарки для своих родных, неустанно тратились на всякое барахло, еду, украшения. Он смотрел на этот процесс и удивлялся, не имея ни малейшего представления для кого ему приготовить подарок. Денег у него было немного, хватало только на карманные расходы, он обычно обменивал их на сигареты или на шоколадные батончики. Быть может обрадовать сестру и маму чем-то вкусным? Он зашёл в магазин и долго не сосредотачивался ни на чём. Отыскав кондитерский отдел, он внимательно вглядывался в ценники, считал мелочь в кармане и огорчённо вздыхал. На миг он захотел украсть плитку, которая показалась ему симпатичной, однако быстро опомнившись с пустыми руками вышел оттуда. Вряд ли они обрадуются этому, ведь уже три года как он с ними почти не видится хоть они и живут вместе. Он бодрствует лишь ночью, а они как обычные нормальные люди спят по в это время. Иногда по утрам с осуждающими и недовольными взглядами провожают его до спальни. У него не было сомнений что они его любят, однако, они чертовски сильно устали бороться за то, за что он сам бороться перестал; они разочаровались и сдались, поэтому никакая плитка не спасёт ситуацию и не обрадует никого. Он почувствовал вину и осознал, насколько сильно соскучился по ним; но ничего не поделаешь; всё катится в тартарары и препятствовать этому он явно не был намерен. Он любил Рождество, быть может мысль об этом с детства закрадывалась в голову, постоянно вспоминал ужин в кругу семьи, улыбки дорогих ему людей, вкусно накрытый стол, напитки, выпивка, снег за окном, беззаботная жизнь, предвкушение нового наступающего года. Все эти воспоминания согревали сердце, но при этом уже несколько лет подряд он празднует один, на улице, позволяя себе до того как уйти в отключку, слегка напиться и отдохнуть от окружающей обстановки, потупить чувства, утопить их в бутылке пива и бродить по незнакомым дворам. Он был оторван от обычной человеческой жизни, выброшен за борт. Он стоял на месте и не двигался ни в какую сторону, пока земной шар в бесконечном цикле вращался, менялся и обновлялся. Он словно отказался принимать участие в этом и замер подобно статуе. Какого это, быть кем-то другим, думать по-другому, выглядеть иначе, возвращаться в совершенно незнакомый дом и встречать абсолютно других людей? Он мечтал о том, чтобы проснуться однажды другим человеком. Пальцы замёрзли в карманах потрёпанной куртки, глаза слезились, но он, не обратив на это внимания шёл куда-то лишь бы не оставаться в одном и том же месте надолго. Он боялся перемен, но отчаянно в них нуждался. Вернувшись в свой родной двор, сел в свою скамью и обшарив карманы понял, что пачка сигарет отсутствует. Досадно устремив взгляд в небо, просидел там от силы полчаса и вернулся домой.

Всё сложнее понимать примитивные вещи. Люди привыкли взаимодействовать между собой совершенно не так как представлял себе Наблюдатель; для него этот механизм работал иначе. Он думал, что является отходным материалом человечества из-за своей непригодности обществу. С самого детства его сторонились, считая странным, чудаковатым типом в силу своей отстранённости и замкнутости. Он был молчаливым ребёнком, спокойным и впечатлительным, а они, отпрыски разных семей издевались над ним как это обычно происходит если ты являешься белой вороной. Дети слишком жестоки, однако их родители решившие обзавестись детьми гораздо более жестоки, чем вы можете себе представить. Все лишь жертвы неправильного воспитания своих родителей, которые своей халатностью травмируют неокрепшую психику ребенка. Эмоциональные калеки выращивают таких же инвалидов, а эти в свою очередь занимаются тем же и круг окончательно замыкается. Его часто избивали кучками, публично унижали и сплетничали за спиной, распускали ложные слухи и мерзко подшучивали, как будто пытались выполнить поставленную перед ними задачу – разбить человека и любоваться зрелищем. Из-за постоянного страха быть избитым, убитым и униженным у него возникло тревожное расстройство. Он думал, что его где-то рядом поджидают задиры, и поэтому выходил с чёрного входа и бежал как можно быстрее чтобы скрыться из виду. Он не то, чтобы боялся физической боли, скорее боялся человеческой жестокости, у которой нет предела. И вот, жить становилось труднее: он стал запуганным, дёрганным, частенько опаздывал из-за излишней предосторожности, проверял всё по несколько раз пока не убеждался, что всё выполнено правильно и можно перейти к следующему действию. Это утомляло, иногда сводило с ума не только его, но и окружающих. С ним было трудно, но ему было труднее всего.

Он постепенно сталкивался с несправедливостью, злостью, грязью, иногда даже становился центром всеобщего обозрения. Он обычно выглядел в глазах общественности шутом, который всегда всех веселил, но несмотря на это все без исключения его запоминали и знали его по имени. У него была репутация человека не от мира сего, его ни во что не ставили и за человека принимали тоже с трудом, хоть он и привык этого не замечать. Однажды сидя в классе, дети обсуждали кое-что важное и советовались друг с другом. Он решил высказать свое мнение, но один из учеников огрызнувшись промолвил, что никого тут его мнение не волнует. Ни один из присутствующих не стал этому возражать, и он обиженный таким грубым высказыванием, резко встал и вышел из класса громко захлопнув дверью. Это событие хорошо сохранилось в его памяти, непонятно почему. Сказать, что у него была насыщенная молодость будет неправдой, но некоторые происшествия сильно повлияли на этого хрупкого и ранимого человека. Он все ещё не смог забыть, как впервые ударил девочку за то, что она попыталась его унизить перед остальными. Она доставала его постоянно как заноза в заднице, он как обычно не обращал внимания на такие выходки, его мало что выводило из себя. Но вот в один день их обоих отвели к директору из-за какой-то ссоры, а директор в свою очередь вызвал его маму в школу. Эта школьница уж очень красочно пожаловалась ему и наигранно плакалась для убедительности. У мамы подобное вызвало какое-то легкое удивление, ведь его то сын если и не был самым спокойным и тихим ребенком во всем мире, то уж точно являлся таковым в классе, неужели он действительно мог кого-то обидеть? Она с недоверием отнеслась к упрекам директора и выйдя из его кабинета велела сыну не связываться с этой девочкой. Он и не собирался, однако, когда они оба вернулись в класс, девочка, раздосадованная таким исходом событий, обнажив зубы, с сорванным голосом пробормотала перед всеми: “Трус! Спрятался под маминой юбкой?”. Он обомлевший дерзостью этой настырной хамки повернулся и переспросил вышеупомянутый вопрос, а услышав тот же ответ, взбесившись дал ей сильную пощечину, от которой та пошатнулась, чуть ли не потеряв равновесие. После он испытывал угрызение совести и решил на днях извиниться за содеянное, вот только, парень этой самой девочки узнав о случившемся, решил расправиться с ним. На следующий день, как только он появился, несколько верзил окружили и напали на него скрутив руки за спиной, чтобы тот наверняка не смог отбиться. Возможно, они знали о том, что он занимался боксом и побоялись, что и в одиночку способен дать отпор. Хорошенько его разукрасив, все разбежались. Следующим утром он явился в школу со здоровенным фингалом, синяками и как будто на зло столкнулся с той девочкой в коридоре, которая буквально лезла на рожон и с ехидной улыбкой спросила: “ну, понял хоть что-нибудь?”. На это едкое замечание он ответил так громко, чтобы все тут находящиеся обязательно услышали; “да, понял то, что твой дружок размазня раз для того, чтобы избить малолетку позвал еще двоих упырей”. Упыри стояли рядом в том числе и главная размазня. Окружающие смеялись над ним, а тот в свою очередь попытавшись постоять за себя гордо заявил, что и в одиночку сотрет его в порошок, но услышав бесстрашный возглас со стороны Наблюдателя, замолк и поспешно удалился, затаив обиду за такое унижение. С этого дня он боялся еще сильнее, постоянно был на иголках и смотрел в оба каждый раз, когда выходил из дома, думая, что эта шайка отбросов скалит на него зубы из-за его замечаний. Тревога стала его верным проводником и не отступала ни на шаг; он уже успел позабыть каково было жить без неё. На удивление они не проявили больше агрессию по отношению к нему, но он тем не менее искал в этом какой-то подвох. Спустя какое-то время вражда между ним и той девочкой возобновилась. Они находились в зале физкультуры, как вдруг девица со всей силы ударила его мячом по голове. Он от неожиданности и злости выкрикнул в ответ оскорбление, о котором вскоре пожалел. Оскорбление прозвучало очень грубо даже сказанный в адрес такой стервы. Та в свою очередь доложила об этом своему парню, что послужило маслом, подлитым в огонь. Они столкнулись в мужской раздевалке. Наблюдатель одевался очень медленно и всегда выходил последним. Мститель об этом прекрасно знал и дождался той минуты, когда все выйдут и он останется с ним наедине. После нескольких резких слов он набросился на него с кулаками, как зверь на свою добычу, охваченный ненавистью и злостью. Пожалуй, если бы он знал, что убийство сойдет ему с рук, то он без колебаний покончил бы с ним. Наблюдатель ловко увернулся от ударов и стал контратаковать. В результате драки мститель ползком выбежал из раздевалки с отеками и ссадинами на лице и теле. Убегая, показал ему средний палец, будто он сам одержав победу с неуместной гордыней покидает поле боя. Наблюдатель ведь не был таким, в глубине души он чувствовал себя паршиво за то, что избил человека, но ведь, разве можно называть подобное отребье человеком? Двоякое впечатление от той драки застряло в горле комом.

И вот ему уже двадцать два, а воспоминания сохранились слишком отчетливо.

Восторженные и пьяные люди заполонили все улицы. Он чувствовал себя несовместимым среди тысячи незнакомцев.

Рвёт волосы замерзшими руками. Он застрял в этом городе навсегда; он заточен в могильной тишине ночи. Силуэтами окружили его здания и прохожие, от которых не скрыться, не сбежать. Он для них лишь простой прохожий, чужак, не принадлежащий этой земле, оказавшийся здесь по ошибке. Плетётся, рвёт волосы замерзшими руками. Помниться когда-то, он играл здесь, строил планы на будущее, а теперь будущее развалившись на мелкие крупицы наивности постепенно стирает его существование. Его не видно, его нет, тут лишь отголосок из далёкого детства человека, которого принудили на жизнь в кошмаре, выбраться из которого он не в силах. Плевок из бездны, вот кем он является; субстанцией без особых причин быть здесь, говорить, наблюдать. Плетётся, рвёт волосы замерзшими руками, неся свой будущий труп к концу пути. Что же там его ждёт? Есть ли там кто-то, кого он сможет обвинить во всех своих провалах и неудачах? Или же это зов бездны убаюкивающий, робкий, манящий обратно в свои покои, где пустота единственный твой спутник в вечности?

****

ГЛАВА 2

СЕМЬЯ

Утро начиналось с криков исходящих из соседней комнаты. Он, лежа в постели пытался предугадать чьи они конкретно и вслушивался. Мужской грозный голос приказывал кому-то что-то выполнить или же заставлял жить по своим правилам. Ему не хотелось вставать. Он не был готов участвовать во всем этом, играть свою роль маленького ребенка, которого ни во что не ставят и смотрят как на неполноценного человека без чувств, мнения, души. Он был заперт в своём крохотном мирке, где чужеродное не могло ворваться во внутрь, и все происходящее за пределами не имело ничего общего с ним. Тут было уютно, спокойно и тихо, из-за чего он не сознавал что находиться в заключении, что эти стены не именуются друзьями, напротив, они жестокие надзиратели, не впускающие к нему гостей из наружности, и даже те крики казались настолько отдалёнными; будто находились в другом месте, в другом измерении, планете, в совершенно другом мире. Ему нравилось времяпровождение со своими тюремщиками, они были роднее чем отец, устроивший этот неприятный балаган. Он нехотя встал, накинул на себя теплую кофту и вышел из комнаты. Все собрались на кухне, сестра сидела за столом и следила за тем, как родители ссорятся. Он подошел к ней и встал рядом будто бы присоединившись к просмотру фильма.

– Брат, может нам стоит вмешаться, помирить их? – неуверенно спросила она.

– Не стоит, они должны сами разобраться. – ответил он, и сохранив свою позицию наблюдателя сел рядом с ней.

Родители часто ссорились, они не выносили друг друга, скорее всего даже ненавидели. Отец был эгоистом не имеющий отношения к семейной жизни, а мать была жертвой обстоятельств, которую лишили счастья и любви, испоганив всю дальнейшую судьбу. Он презирал её – женщину, подарившую ему двух прекрасных детей – женщину, за которую когда-то убивался и боролся, чуть ли не принудив выйти за него замуж. Он ненавидел её всей своей физиономией, манеру её речи, позу, взгляд, голос, особенно голос. Он казался ему настолько противным, что ему иногда хотелось взять ножницы и отрезать ей язык. Он смотрел на неё и видел лишь отвращение воплоти. Дети иногда убеждались в том, что отец вполне способен убить её, причем хладнокровно, со всей присущий человеку жестокостью и манией, они боялись, что однажды так и произойдет. Наблюдателю было тогда 8, а сестре 12, они росли во враждебной среде и уже приспособились к подобной обстановке. Он иногда ощущал себя так, словно являлся главной причиной их несчастия, связующим звеном, преградой, не позволяющей родителям окончательно расстаться, и что самое удивительное; он не думал так же о сестре.

– 

Может и руку станешь поднимать на меня при детях? – завопила мать.

– 

Тебе не помешала бы хорошая пощечина мразь, достала ты меня уже, мне домой возвращаться не хочется больше! – заорал отец и попутно разбив тарелку об стол, от чего дети вздрогнули, вышел из кухни направившись к выходу.

Мать собирала осколки с пола голыми руками, и нечаянно порезав пальцы продолжила, не придавая этому никакого значения. Сестра ринулась на помощь, в то время как он стоял остолбеневший и без единого движения сопровождал их взглядом. Он понятия не имел как реагировать в подобных ситуациях, и то недоумение, в котором он находился, продлилось очень долго. Сказать, что он был зол на отца будет враньем, скорее наоборот, он его отчасти уважал, но очень сильно боялся. А что на счет матери, она любила сына, но временами, когда злилась на него, говорила, что тот похож на своего отца, то есть на человека, которого она терпеть не могла. Каждый раз после этих слов он замыкался в себе и закрывался в комнате, беседовал сам с собой пытаясь забыться, занять себя чем-то, убить затянувшееся время. Злопамятным он не являлся, о чем не скажешь о сестре, которая не простила ни единого слова, ни единого действия отца. Она отреклась от него, ибо рана, оставленная им с детства, стала уродливым шрамом на её сердце. У неё был кардинально другой характер, она не любила подчиняться и подчинять, не любила, когда ей что-то навязывали, указывали или управляли ею. С возрастом она черствела и узнав человеческую сущность получше, предпочла не иметь с ними дело если это не было необходимо. Она была добра, великодушна и любезна почти со всеми, с кем доводилось пообщаться, но пообщавшись с тем или иным человеком хранила верность своим принципам и не верила никому, ибо в любом человеке найдётся место для лицемеря и корысти. Она была неуступчивой, своевольной и принципиальной, как нам уже довелось узнать. После того как отец развелся и покинул их на сей раз насовсем, она уничтожила все останки теплых воспоминаний давно минувших дней, мысленно разожгла костёр и сожгла все связанное с ним, избавившись от навязчивого фантома идущего по пятам, она будто спалила вонючую футболку с несмываемым пятном и наконец вздохнула с облегчением.