Санки

– А если нет? – поинтересовалась женщина, присаживаясь на стул.

– Если нет, то я, пожалуй, продолжу делать уроки, вы же не хотите стать причиной моей завтрашней двойки за несделанное домашнее задание?

– Хитрый какой, – улыбнулась она, – я не задержусь надолго, времени на уроки у тебя останется предостаточно.

Я сел напротив и, уставившись на нее стеклянным взглядом, произнес практически не шевеля губами:

– Слушаю.

– Что у тебя с рукой? – тут же спросила она, бросив небрежный взгляд на бинт.

Нужно, конечно, было спрятать его, чтобы не возникало подобных вопросов, не догадался я заранее.

– Ударился в школе, бинт наложила медсестра, чтобы рука меньше двигалась.

Она наклонила голову вбок и взялась за кончик ручки зубами.

– Обычно в таких случаях накладывают шину, а не бинт. А еще, судя по узлу, ты все же наложил ее сам, это так? – она опустила голову в свою тетрадь и сделала первую на сегодня запись.

«Ну прям провидица какая-то», – разозлился я.

– Вы пришли поговорить о моей руке? – возмущенно поинтересовался я, пытаясь выиграть время.

– Я пришла поговорить о тебе в целом и о твоих проблемах, но отдельные части твоего тела, вызывающие у меня подозрения, мы также можем обсуждать отдельно.

– Подозрения? Какого плана, а точнее, подозрения в чем? – я занервничал, это стало видно – подмышки, лоб и руки неприятно вспотели.

– Будь добр, сними, пожалуйста, бинт, я осмотрю твою руку и наложу тебе более правильную повязку, необходимую при ушибе кисти, – она говорила очень официально, будто нас записывали на диктофон.

– Я не могу, – серьезно ответил я, скривив лицо.

– Назови причину? – она приподняла бровь и снова что-то записала.

– Я не хочу вас испугать, лучше закроем тему, – я начал защищаться, чувствуя, как под бинтом кишат накаленные вены, будто кровь в них нагрелась до ста градусов и закипела.

– Меня? Напугать?

– Вы умничаете совершенно зря, остыньте, – я впервые так дерзко разговаривал с человеком старше меня по возрасту и статусу, отчего сам не на шутку испугался.

– Я знаю, почему ты не хочешь снять бинт и показать свое запястье, ведь на нем что-то есть, я права? – изменив интонацию, сказала она и посмотрела мне прямо в глаза, сделав запись в тетради и приподняв ее, чтобы я не увидел: «Попытка самоубийства, вскрытие вен на правом запястье».

«Может, это она хозяйка санок, раз знает про запястье? – мысль взорвала мое сознание словно бомба. – Как же я раньше не догадался?! Так и есть! Нужно воспользоваться ситуацией».

– Я хочу извиниться, – изменившись в голосе, сказал я и опустил в пол виноватые глаза. – Это вышло случайно, неосознанно, понимаете?

– Расскажешь?

– Да! – я почувствовал облегчение в надежде, что наконец-то раскрыл тайну, терзающую меня уже долгое время, и начал рассказ: – Это был первый день после каникул, мы вышли из школы, было холодно, и нас отпустили раньше обычного, мы с Пашкой… – я резко замолчал.

Она перевела взгляд, ожидая продолжения.

«Хоть они и предатели, – подумал я, – хоть и испортили мне жизнь, я все равно не сдам друзей, потому что, даже будь я самый тупой и беспомощный подросток на свете, не способный поднять штангу с девчачьим весом, – все же я не стукач!»

– И?.. – нетерпеливо протянула она.

– Мы вышли из школы. Я, Пашка, Ден, Сашка и ребята из «Б» класса, договорились пойти на задний двор и поиграть, построить крепость… – мысли разбежались, и, как говорит мама, я проглотил язык, перед тем как сказать правду, точнее, полуправду, слишком долго копившуюся во мне.

– Они тебя не позвали играть? – предположила она.

– Не-е-ет! – я удивленно возразил. – Я сам не пошел. Они убежали, а я подошел к тыльной двери школы, там никого не было, я осмотрелся…

– Так что стало причиной? – перебила она, глянув на часы.

– Да не было никакой причины, – жестикулируя, я развел руками, – просто глупость, бездумно так взял и дернул в поисках новых ощущений…

– Извините, что перебиваю, – мама зашла в комнату с двумя стаканами воды, поставила их на стол и поинтересовалась, как проходит разговор, не нужно ли нам что-то еще.

– Нет, мам, ты только отвлекаешь, – я закрыл за ней дверь, практически вытолкнув ее, и тут же продолжил, встав перед психотерапевтом на колени: – Пожалуйста, заберите их, я больше не могу, правда, они сводят меня с ума, они меня просто уничтожают! – Мое лицо покраснело от напряга и стыда.

Женщина посмотрела на меня с искренней грустью и сделала еще одну скрытую от моих глаз запись в своей тетради: «Признался в попытке суицида, умоляет забрать родителей, утверждая, что они издеваются над ним. Домашнее насилие».

– Хорошо! – наконец после непродолжительной паузы вынесла она заключение. – Я помогу тебе! (Тем самым уведя в сторону с правильного пути и потратив зря драгоценное время.)

Я обрадовался и задышал так интенсивно, как будто пробежал дистанцию несколько километров.

– Спасибо, спасибо! – склонившись к ее ногам, практически касаясь лицом пола, повторял я, показывая свое искреннее раскаяние.

Она сосредоточенно и важно закончила запись в своей тетради, совершенно не слушая меня, а после, указав ручкой на мое запястье, приказным тоном добавила:

– Но смотри мне, чтобы больше ты даже не думал об этом! Пусть твой опрометчивый поступок останется в прошлом, тогда я сохраню наш секрет, договорились?

Я положительно кивал и, извиваясь, радовался словно пес, если бы у меня был хвост, я бы непременно бил им по ножке стула и спинке кресла.

– Вот! – крикнул я ей вслед и стянул бинт с руки, под которым к этому времени сформировалась четкая перевернутая восьмерка, похожая на свежий ожог. Но было поздно, женщина развернулась ко мне спиной и вышла из комнаты.

Ну и ладно, это уже не важно, утром я проснусь и пойму, что все это был дурной сон.

14

Утро.

Я проснулся, было еще темно, сразу же, не вылезая из-под одеяла, натянул штаны, кофту с оттянутыми рукавами, спрятал под кровать санки, которые по-обычному стояли на страже моего сна, и прошел на кухню, испытывая сильную жажду. Свет не горел, я нащупал выключатель на правой стене, щелкнул тумблером и крикнул «А-а-а!» – от неожиданности. Папа стоял спиной, прислонившись лбом к окну, а мама сидела у него в ногах с сильно заплаканным лицом.

– Кто-то умер? – спросил я. – Тетка скончалась? Бабушка?

Родители молчали, будто сговорившись, и не подавали ни одного признака жизни, как восковые фигуры. По их виду я понял, что они не ложились спать, а всю ночь провели на кухне. На столе стояла открытая бутылка коньяка, подаренная папе на 20-летие его работы в архитектурном бюро. «Выпью, когда уволюсь», – сказал он тогда и поставил коньяк в шкаф. Папа сильно гордился этой датой, а мама возмущенно удивлялась его выдержке, говоря, что не сидит больше пяти лет на одном месте, потому что работать становится скучно и хочется перемен. Тогда папина коллега, выслушав мамины изречения в десятый раз, набралась наглости и дала маме дружеский совет, сказав, что лучше бы она не возмущалась, а радовалась, поскольку чувство постоянства интегрируется во все сферы жизни человека. Я не понял, но запомнил, потому что мама изменилась в лице и потом еще долго обсуждала эту бестактную коллегу.

– Пап, тебя уволили? – закричал я во весь голос. – Не переживай, посмотри на маму – она ведь не задерживается нигде дольше пяти лет и вполне счастлива, а вообще главное другое!