На Брест

Доктор пришел в замешательство, есть хотелось так сильно, что запах, доносившийся с кухни, никак не давал сосредоточиться и сделать правильный выбор, а выбор ведь всегда надо делать правильно и осознанно, предварительно хорошо подумав, даже если это всего лишь пельмени. И кофе.

– И кофе! – крикнул он вдогонку тете, когда та на полтуловища протиснулась в приоткрытую дверь кухни и повторила все, что только что сказал ей мужчина.

Когда пельмени наконец-то сварились, доктор уже сидел за столиком и подергивал правой ногой, так что пластмассовая белая салфетница, сделанная в виде улитки, стояла на столе и немного вибрировала, готовясь вот-вот выронить одну из аккуратно свернутых салфеток на стол. Наевшись досыта, мужчина откинулся назад и на минуту закрыл глаза, первый раз в жизни он съел что-то, приготовленное не дома и не в больнице, будучи полностью уверенным, что его не хотят отравить. И в процессе поглощения пищи ни разу не задумался о качестве мытья посуды, о грязных руках повара и о сроках давности теста и мяса, он даже не вспомнил о своей жене, хотя эти процессы были всегда неразлучны. Может быть, доктор просто устал и ему надоело тратить свою жизнь на размышления о всякой чуши и неосуществимые мечты о спасении мира, может, он просто устал от самого себя.

Аромат свежесваренного кофе перемешался с запахом пельменей и добавил тепла в созданную атмосферу. Мужчина еще раз тщательно осмотрел каждый уголок помещения, затем провел взглядом четкую линию по стене и остановился на последней капле кофейной пены, свисавшей из трубочки кофеварки над чашкой. Капля держалась из последних сил, растягивая момент сладостного ожидания.

После плотного обеда мужчина вышел на улицу и, убедившись, что старик спит в машине, прошелся вдоль торговых лотков. Впервые за последнее время он почувствовал свободу и облегчение, возможно, это было связано с тем, что его дом и больница остались позади, а вместе с ними – и все его прошлое. А может быть, доктор вновь почувствовал себя нужным кому-то, ведь бедный старик промок насквозь и мог умереть от простуды. Доктор никогда не лечил простуду, а зря: возможно, он был бы счастливым человеком и вовсе не оказался бы здесь и сейчас.

9

Доктор рассматривал товары, лежавшие на прилавке, это было разнообразное барахло, привлекающее низкой ценой и широким ассортиментом: батарейки, веревки, одежда, кастрюли, вырезанные из дерева поделки и даже женское нижнее белье – именно на нем и остановился взгляд мужчины. Он уставился на развешанные в брезентовой палатке лифчики и стал разглядывать каждый по отдельности. Доктор никогда не занимался подобным, взгляд его выглядел удивленным, а шея была чуть вытянута вперед.

– Что-то хотели? – спросила продавщица – и щеки мужчины окрасились в бордовый цвет, его спасли яркое солнце и недельная щетина на лице.

– Нет, – доктор помотал головой в разные стороны, будто пес, который только что вылез из воды, и тотчас направился в другую сторону.

Снова садиться в машину пока не хотелось, мужчина обошел площадь несколько раз, сделал круговые движения руками и только потом вернулся к машине. Обед и разминка пошли ему на пользу, и доктору захотелось продолжить свой рассказ, он завел машину и выехал на трассу.

Старик продолжал спать, как младенец, еще полчаса, а может, и час. Мужчина даже тормозил чуть более резко, пытаясь ненароком разбудить своего попутчика, но тот никак не хотел подавать признаков жизни, как будто предоставлял доктору время побыть наедине с самим собой и покопаться в собственных мыслях.

Наконец старик заерзал и зашлепал губами.

– Может, воды попьете? – спросил мужчина.

– Да, – согласился тот.

Доктор, не отрывая глаз от дороги, сунул правую руку назад между сиденьями и, покопавшись в сумке, вытащил бутылку с водой.

– Не побрезгуйте, – сказал он, улыбнувшись.

Старик взял бутылку, сделал несколько глотков и покачал головой, доктору хотелось продолжить, он набрал воздуха в легкие, чтобы начать рассказ, но вместо слов выдохнул его обратно.

«Может, я уже достал его своими рассказами, – подумал мужчина и вспомнил историю многолетней давности, когда таксист, подвозивший его с ночной смены, тараторил без остановки совершенно неинтересную ерунду. – Как же мне хотелось тогда, чтобы этот таксист просто заткнулся, вдруг старик хочет просто отдохнуть, а я гружу его своими рассказами?».

– Ну? – тот прервал его мысленный спор с самим собой. – Что же было дальше? Что в результате привело тебя на эту дорогу?

Доктор тут же забыл про таксиста.

– Дальше, – начал говорить он.

Дальше поведение Оле изменилось, она стала менее общительна, не проявляла интереса к новому, я так и записал в ее карте, подумал, может, я слишком сильно давлю, каждый день обучаю ее чему-то новому, и, наверное, для ее состояния это чересчур тяжело. Мы сделали перерыв, слушали спокойную музыку, Оле много спала и целыми днями почти не вставала с кровати.

Вскоре я заметил, что она перестала различать фрукты по запаху и форме, раньше это была ее любимая игра, она в этом была просто профи: ни разу не ошиблась. Фрукты лежали на тумбочке нетронутыми до тех пор, пока не засыхали и кто-нибудь из персонала не бросал их в мусор. Тогда я серьезно задумался о том, что это были не просто усталость и переутомление.

Весной многие ушли в отпуск, и на меня повесили еще несколько больных, я разрывался на части между работой и Оле.

Доктор замолчал, потому что не ожидал, что собственные слова повергнут его в такой шок.

– Я разрывался на части между работой и Оле, – повторил он еще раз, – она давно перестала быть для меня работой, – и снова переварил сказанное в своей голове.

Домой я приходил только для того, чтобы поспать и переодеться, и иногда еще постирать вещи, когда в шкафу не оставалось ничего чистого. В моем жилище царил полнейший кавардак: вещи валялись беспорядочно, полки и шкафы застилал толстый слой пыли и лишь в некоторых местах виднелась «жизнь» в виде отпечатков пальцев и следов на полу от грязной обуви. На кухне всегда была навалена грязная посуда, чашки торчали одна из другой, такая пирамида иногда достигала полуметра. На самом деле такое было со мной впервые, я всегда держу все в чистоте, но тут я просто не замечал того, что происходит вокруг меня, вскоре ко мне стала приходить соседка, подруга моей бывшей жены, чтобы хоть иногда наводить порядок и разбирать пирамиды. Жена попросила ее об этом, чувствуя вину за свой уход и решив, что именно он поверг меня в такое уныние, – доктор усмехнулся и продолжил говорить: – Собственно, переубеждать ее в обратном я был не намерен. Иногда, правда, присутствие чужого человека меня раздражало, особенно в моменты, когда срочно требовалось что-то найти, а я не мог этого сделать, так как не знал, куда это было убрано.

В один из таких дней я вернулся со смены и упал спать, упал в прямом смысле этого слова. Было несколько внеплановых операций, новые пациенты, за всю смену я не смог ни разу присесть, заснул моментально, даже не сняв, кажется, ботинки и рубашку. Из глубокого сна меня, словно за веревку, вытащил телефонный звонок, долгий, продолжительный и прерывистый звон раздавался прямо над ухом. Каждый раз, когда звонок стихал, я надеялся, что этот был последним, но новый залп опять заставлял меня вздрагивать, я пытался не обращать на него внимания, закрывался подушкой, одеялом, но ничего не спасало. Не открывая глаз, я снял трубку и промычал что-то в нее.

Это была медсестра, я, собственно, и не сомневался, что это звонят из больницы, но никак не ожидал, по какому поводу, она сообщила мне, что Оле сильно ударилась головой об угол в своей палате, потеряла сознание и упала, ее быстро обнаружили, так как звук удара услышали в коридоре. Ссадину на лбу уже зашили, и нужно было сделать обследование, так как удар оказался сильный.

Эта новость тут же привела меня в чувство, я вскочил и начал собираться, тело ломило от усталости, в глаза будто насыпали песок, а в голове запутался комок мыслей, перемешанный с чувством вины и ответственности. Я думал о том, что заставило ее встать и удариться с такой силой, может, приснился страшный сон? Такое было несвойственно Оле – она очень медлительна и осторожна, всегда ощупывала предметы впереди себя. К тому же этот угол она хорошо знала и уже много раз к нему подходила. Меня тревожило то, что состояние Оле резко ухудшилось, а это совсем не входило в наши планы, до недавнего времени я был уверен, что держу все под контролем, но последние события убедили меня в обратном. Я понимал, что не справляюсь с возложенным на меня объемом работы из-за отсутствия некоторого персонала и заведующей отделением. Надо было бы сообщить ей об этом, но я боялся, я прокрутил в голове несколько раз, как позвоню и попрошу помощи, но мысль о том, что придется признать свое поражение, угнетала меня еще больше. Я решил, что справлюсь сам: оставалось полторы недели, потом из отпуска должен был вернуться врач, работавший со мной в отделении, и тогда я смог бы заняться Оле.

С этого дня Оле временно перевели в отделение реанимации, где она находилась под постоянным контролем, чтобы подобный случай не повторился, общалась она очень мало, и в какой-то момент мне даже показалось, что она не узнает меня, а если и узнает, то среагировать не может, я чувствовал, что должен что-то сделать, но пока не понимал что.

В тот день мне было особенно грустно, вечером я зашел в палату Оле, там еще не успели прибраться: одеяло было скомкано, игрушки разбросаны, на полу, около угла, об который она ударилась, лежала кукла и желтый лотерейный билет, купленный нами у клоуна в канун нового года. Тот самый, который Оле так и не захотела вскрыть, я поднял его, сжал в руке, сел на кровать и стал рассматривать, скрученный в трубочку, слегка замусоленный кусочек бумаги, таивший в себе надежду на призрачную удачу, лежал у меня на ладони, между линией жизни и линией судьбы. Если бы все было так просто, и он мог бы что-то изменить… Я никогда не понимал, зачем люди придумывают эту ерунду, и только сейчас осознал, что иногда так проще, проще обмануть себя, чем принять все то, что есть на самом деле.

– Некоторые люди обманывают себя всю жизнь, – неожиданно вставил старик.

– Это счастливые люди, – заметил доктор, – у них есть возможность обманывать себя всю жизнь, но скорее всего, они даже не подозревают об этом.

10

Я долго смотрел на этот клочок бумаги, пытаясь передать ему свои мысли, потом положил его в карман своего халата, встал, собрал разбросанные по полу игрушки, выключил свет и ушел.

Прошла еще одна неделя, световой день удлинялся, а остатки грязного снега на обочине уменьшались с каждым днем, я переставлял квадратик на календаре с одного числа на другое и ждал какого-то непонятного чуда.

Когда наконец-то часть обязанностей с меня сняли и анализы Оле были готовы, я стал тщательно изучать все, что происходит с ней, я старался не торопиться с выводами, и заведующая отделением тоже, как и всегда, она долго изучала снимки, прищуривая глаза и поправляя очки, съехавшие на край носа. Я видел эту картину неоднократно: она никогда не делала заключение сразу, всегда откладывала решение на потом, чтобы еще раз все пересмотреть и прийти к окончательным выводам.

Наконец она подняла голову.

– Иди домой, – сказала она мне, – поспи, отдохни, иначе от тебя не будет никакого толка.

И она была совершенно права, в тот момент я действительно нуждался в отдыхе, я пришел домой и уснул так, что разбудить меня было невозможно: даже если бы кто-то стрелял над ухом, я бы все равно не проснулся, проспал часов десять, может, двенадцать.

Разбудил меня какой-то непонятный шум, я открыл глаза, был день, во рту пересохло, в квартире царила полная тишина, слышалось только, как в ванной шумит вода в трубах. Я пролежал еще какое-то время не двигаясь, потом перевернулся на бок и снова задремал.

На улице стемнело, когда я проснулся снова, вечерело. Я выспался, но не отдохнул, требовалось снова ехать в больницу и готовить Оле к очередной операции, хотя операцию еще не назначили, я уже знал, что она будет, и в ближайшее время, за последние два месяца опухоль в голове Оле сильно увеличилась, что вызвало дезориентацию и прочие последствия. Возникла срочная необходимость удалить ее, шансы, что операция пройдет успешно, были невелики.

Как я и предположил, операцию запланировали на утро следующего дня, я собрал все свои силы воедино, попытался сконцентрироваться и абстрагироваться от всех своих страхов и неудач, преследовавших меня на протяжении многих лет.

В день операции я был как никогда сосредоточен и собран, ранним утром я шел по длинному больничному коридору, ведущему в операционную. Лампа на потолке моргала синим светом и потрескивала, в момент вспышки открывая взору старые потертые стены, я перебирал в памяти своих пациентов, их лица, глаза. То, что они говорили и даже о чем они думали, оказавшись у меня на столе, их было столько, что не вспомнить даже половины, в моем сознании отпечатались только отдельные моменты.

Я надел чепчик, халат и зашел в операционную, Оле лежала на столе, глаза ее были приоткрыты, но жизни в них уже не было. Медсестра подвезла капельницу, воткнула трубки, вставила иглу, сняла с нее колпачок и взяла руку Оле, нащупав вену, она аккуратно ввела иголку под белую тоненькую кожицу и опустила руку обратно, капли быстро бежали по трубке, я практически не замечал монотонного шума работающих аппаратов.

Подошли мои коллеги, еще два врача, они разговаривали о чем-то своем, Оле являлась для них таким же пациентом, как и все. И это было гораздо правильнее, нежели то, что происходило со мной в тот момент – во время операции врач должен испытывать безразличие к пациенту, а точнее к телу, которое лежит у него на столе. Все знали о моем отношении к Оле и обо всем, что происходило последнее время, но никто не решился посоветовать мне отказаться от участия в операции. И даже заведующая отделением, женщина умная и точная в своих решениях, на этот раз совершила большой промах, назначив меня, она не решилась бы отстранить меня, а я, может быть, и ждал этого, но не смог сказать. И в результате я стоял перед операционным столом, на котором лежал маленький человек без единого шанса на жизнь, значивший для меня все, и именно от меня ждали того, чего сделать я не мог, это и был тот самый момент, которого я неосознанно боялся всю жизнь. Я снова и снова гнал от себя эти мысли, пытался собраться и сосредоточиться, но эмоции, которые я сдерживал в себе всю жизнь так сильно, что мне казалось, будто у меня их и вовсе нет, лезли наружу с все большим рвением.

Я набрал в шприц нужную дозу снотворного и подошел к Оле, мои руки тряслись, я старался не смотреть на нее, я вставил шприц в капельницу и начал вливать препарат, наблюдая за тем, как приводится в действие смертный приговор, вынесенный самим Господом Богом. На лбу выступили капельки пота, медсестра подвезла инструменты, и через несколько минут нужно было начинать операцию.

Я убедился, что наркоз подействовал, и приступил. Пульс ослаб, давление упало, я не был уверен, что держу ситуацию под контролем, именно это выводило меня из равновесия, машина качала кислород, все показатели были в норме, кроме моих собственных.

Доктор замолчал, говорить ему стало гораздо тяжелее, чем было до этого, он еле-еле выдавливал из себя слова, сглатывая остатки горечи своих воспоминаний. Мужчина прервал свой рассказ на несколько минут, пытаясь за это время взять себя в руки и не потерять управление.