«Китмир». Кружево для Марии

Зависть же Мити вызвал большой гараж роскошных автомобилей, на которых к общему восторгу всех детей их изредка катали по парку. Он каждый день бегал туда и подолгу рассматривал автомобили и расспрашивал шофёров об их устройстве, забирался в обитые кожей салоны, крутил руль, жал на педали.

Детям позволяли заходить и в необычайный, наполненный лазурной водой бассейн дяди Ники в восточном стиле, и даже в его кабинет, когда там не было приёмов министров. На втором этаже обшитого массивом дуба кабинета, куда снизу вела деревянная лестница, высились от пола до потолка книжные шкафы, а внизу посередине его стоял большой бильярдный стол, и дети с восхищением смотрели, как дядя ставил на его зелёное сукно усыпанную перстнями руку, и, пропуская через пальцы кий, прицеливался и ударял им по тяжёлому белому шару, тот быстро катился, боком задевая соседние шары, и всякий раз один или два из них падали в висящую сбоку стола сетку.

Каждый день с Митей, государем и девочками они гуляли в парке, играли в снежки, а дядя Ники в шутку по-мальчишески дрался с Митей, потом они все катались на санках с высоких ледяных гор. В пять часов пополудни замёрзшие и усталые, они бежали к полднику, ели румяные калачи, варенье и мёд, и тётя Аликс сама разливала им по чашкам чёрный чай с молоком, намазывала маслом куски калача и застенчиво улыбаясь, говорила:

– Дети должны есть много хлеба и масла.

Только в семье государя, впервые прикоснувшись к счастью другой семьи, она впервые произнесла одно главное для себя слово. Государыня проводила много времени в детской в играх и с уроками дочерей, и часто сама купала в ванной и одевала младшую дочь. Дети собирались на прогулку и тётя Аликс, закутывая Настю в тёплую шубку, попросила Мари подать ей шапочку дочери. Мари быстро отыскала её в ворохе детской одежды и подала тёте:

– Пожалуйста, возьмите… maman, – вырвалось у неё, она тут же отвернулась и густо покраснела. Вот сейчас и государыня, так же как тётя Элла, посмеётся над этим и попросит её не говорить лишнего.

– Не смущайся, милая, – ласково коснулась она плеча племянницы, – ты можешь всегда звать меня меня – мама!

Мари с Митей решили, что навсегда остались бы жить в Царском, и обрадовались, что будут отныне гостить здесь каждую осень и зиму, но месяц их каникул пролетел незаметно и пришлось возвращаться в Москву к тёте Элле.

В Москве великая княгиня Елизавета Фёдоровна после смерти любимого супруга решила отойти от земной суеты, и посвятить себя благим делам: она принялась за устройство Марфо-Мариинской обители милосердия, где собиралась разместить храм, больницу и приют для детей-сирот. Это событие удивило многих. Мари вспомнила, как однажды они ехали с ней и Митей из Ильинского в Москву. Уже темнело и Мари выглянула из окна кареты: по жёлтой ленте тропинки брёл, еле передвигая грязные босые ноги сгорбленный, плохо одетый старик с котомкой, его лицо искажала боль.

– Почему этому человеку так тяжело идти, а мы в это время едем в дорогой карете, это несправедливо – пробормотала Мари, с испугом взглянув на тётю Эллу – она, как всегда, чуть склонила голову, и её профиль превратился в изящную камею.

– Ах, Мари, – и не взглянув в окно, небрежно сказала тётушка, – потому, что Господь повелел жить на свете и бедным и богатым.