Вальсингамские девы

– Кейт, мне очень жаль… Он умер, – тихо сказал Нил, не смея взглянуть в глаза Кэтрин.

Крестьяне тут же разразились громким плачем и возгласами сожаления.

– Не может быть! – воскликнула Кэтрин, не веря в слова Нила.

И не разжимая рук, она и Крис, сломя голову, помчались к церкви. Толпа крестьян бросилась за ними.

На половине пути Кэтрин отпустила руку Крис и обогнала ее, чтобы прибежать в церковь первой, так что, когда та оказалась у церкви, она увидела сестру, стоящую на коленях у окровавленного тела их отца. Кэтрин обнимала его за шею и громко рыдала.

– Папочка! Папочка! Ты не можешь уйти! Ты не можешь оставить нас! – рыдала Кейт.

Кристин встала на колени рядом с отцом, взяла в ладони его еще теплые руки и сильно сжала их. Их глаз девушки потекли слезы, но она была безмолвна.

Пастор Глоуфорд был мертв: тяжелая плита, упавшая с довольно большой высоты, разбила его голову и проломила череп, и он умер мгновенной смертью.

Рабочие церкви, крестьяне и присутствующий здесь мистер Пилоу были в ужасе: вальсингамцы плакали оттого, что потеряли любимого доброго пастора, а также от жалости к его бедным дочерям, что остались круглыми сиротами. Мистер Пилоу тоже был потрясен трагедией и в мыслях ругал себя за халатность в том, что собственной персоной не убедился в том, хорошо ли была зафиксирована проклятая плита. Он считал, что в гибели пастора была его вина, но дальнейшее расследование показало, что вины архитектора здесь не было: виновницей трагедии стала старая, хлипкая фасадная часть здания, разрушившаяся под слишком тяжелой для нее новой каменной плиты.

Все рыдали. Кристин и Кэтрин сидели рядом с мертвым отцом, обнимали его и тоже громко плакали.

Гибель пастора Глоуфорда стала для Вальсингама большой трагедией: крестьяне не могли даже подумать о том, как смогут жить без своего духовного наставника, который всегда приходил к ним на помощь в жизненных ситуациях и вопросах веры. Но теперь преподобного Глоуфорда не стало.

Вдруг Кэтрин перестала плакать, поднялась с колен и повернулась к людям. Лицо девушки было мокрым от слез, но очень серьезным.

– Не говорите об этом Кэсси. Никто, слышите? – громко сказала она, и на несколько минут всеобщий плач прекратился.

– Но она должна знать! – сказал кто-то из толпы.

– Нет! Кэсси больна, и если узнает о том, что отца не стало, то вообще сойдет с ума! Этого вы хотите? – серьезно сказала на это Кейт. – Не говорите ей ни слова! А если она спросит, где он, отвечайте, что он ушел, но скоро вернется. Вы слышите? Ради Бога, люди, прошу вас!

– Хорошо! Не скажем! Ей лучше не говорить, – согласились сердобольные крестьяне, полные жалости к сестрам Глоуфорд.

Кэтрин села на прежнее место, взяла руку мертвого отца в свою ладонь, а потом тихо сказала сестре:

– Тебя это тоже касается, Крис. Отец не хотел бы, чтобы Кэсси страдала.

Кристин подняла на нее взгляд, полный понимания и боли.

– Да, Кэсси не должна знать, – тихо ответила она сестре.

– Что нам теперь делать? Господи, что делать! Ах, какое горе! – заголосили крестьяне, и вновь поднялся плач.

– Нужно похоронить его как доброго христианина, – сказала Кэтрин, вновь обратившись к толпе. – И необходимо срочно послать за новым пастором!

– Куда? Где мы его найдем? – ответили ей крестьяне, совершенно не понимавшие, как разобраться в этом ужасном круговороте событий.

– Я позабочусь об этом, – громко заявил мистер Пилоу, растроганный этой сценой. – Я сейчас же напишу в Лондон, и вам пришлют нового пастора, а вы пока подготовьте похороны.

Архитектор без лишних слов сел на лошадь и ускакал в поместье.

Тело пастора осторожно перенесли в церковь, где обмыли, переодели в пасторский наряд, в котором он проводил службы, затем местный гробовщик снял с него мерки и принялся делать гроб. Крестьяне разошлись по домам, плача и молясь за душу покинувшего их пастора. О его смерти вскоре узнали и те крестьяне, что не были сегодня на поле. Детям же было сказано то же, что и Кэсси. Сама Кэсси, вернувшаяся домой вечером, довольная и веселая, быстро съела приготовленный Кейт ужин и, усталая, легла спать.

Старшие сестры долго сидели в комнате отца, на его тюфяке, взявшись за руки: Кейт с фанатичным блеском в глазах смотрела на распятье, а Крис устремила задумчивый взор в одну точку на стене. Обе девушки отчетливо понимали, что с этого дня остались совершенно одни, и что теперь у них не было никого, кроме сестер. Но все же, они не до конца верили в смерть отца, словно это был какой-то дурной сон, и отец с минуты на минуту придет домой и обнимет их. Потом Кристин все же пошла спать, но не могла уснуть до самого утра, слыша, как Кэтрин громким шепотом молится в комнате отца.

«Боже, помоги нам!» – подумала Кристин и горько расплакалась, стараясь, чтобы ее плач не был услышан сестрами. Утром девушка осторожно подошла к Кейт, которая все еще сидела у распятия и молилась.

– Кэтрин, иди, поспи, а я приготовлю завтрак и накормлю Кэсси, – ласково сказала она сестре, тронув ее за плечо.

– Нет, Крис, спасибо. Я совсем не устала, – глухо ответила Кэтрин. – Я сама все приготовлю, а ты лучше сходи за водой для огорода. Сегодня мы не пойдем в поле. Когда Кэсси проснется, скажи ей, что отец ушел.

– Как скажешь, – коротко ответила на это Кристин.

Она оделась, обулась, взяла ведро и пошла на реку. Кристин отчетливо понимала, какой груз упал на плечи Кэтрин – потеря отца стала грузом тяжелым более для нее, чем для самой Кристин и, тем более, для Кэсси.

«Бедная Кэтрин, она так потеряна! Я должна помочь ей. Я должна уехать в город и найти работу!» – думала Кристин, медленно направляясь к реке: девушку переполняло желание помочь Кэтрин, поддержать ее, и не только морально, но и деньгами.

А Кэтрин все сидела у распятия и думала о том, что отныне благополучие ее сестер зависело только от нее – она стала главой семьи, и ответственность за сестер и их жизни лежала только на ней.

«Я сделаю все, чтобы они не страдали, только дай мне сил, Господи!» – подумала она, а затем поднялась и, скрепя сердце, пошла готовить завтрак. Посмотрев на спящую Кэсси, Кейт мягко улыбнулась. – Милая моя девочка, я никогда не брошу тебя. Никто и ничто не разлучит нас!» – решительно подумала Кейт и погладила Кэсси по волосам.

Когда Кэсси проснулась, Кристин уже вернулась с реки, а завтрак был готов.

– Умойся, и садись кушать, – сказала Кейт младшей сестре, накладывая в миски порции каши: сегодня порции были больше обычного, ведь Кейт взяла ту же меру зерна, что брала раньше, рассчитанную на четверых.

Кэсси умылась, оделась, села за стол и принялась за еду.

– А где папа? – вдруг спросила она, только сейчас заметив, что они завтракают без отца.

Старшие сестры переглянулись.

– Отец сказал, что не будет завтракать, – ответила ей Кейт, стараясь говорить как можно более убедительно.

– Почему? Он уже покушал? – невинно осведомилась Кэсси, погружая в кашу свою деревянную ложку.

– Да, он рано покушал, – сказала Кристин, поддакивая легкомыслию Кэсси.

– А где он? – опять спросила Кэсси.

– Его занимают важные дела. Ты же помнишь, что он очень беспокоится за церковь и деревню? – ответила ей Кэтрин. – Должно быть, он ушел в то красивое поместье Риверсхольд.

Как-то раз они с Кэсси видели это поместье и хозяйский дом, но девушки не были впечатлены: Кэтрин из-за своего неприятия роскоши, а Кэсси заявила, что это – дворец, в котором обитают призраки и злой великан (так ей сказали мальчишки), однако обдирать его яблони она не боялась.

– А скоро он вернется?

– Да, конечно.

– Мы пойдем на утреню?

– Нет, ведь папа ушел, и ее некому сегодня проводить.